Истина есть столп и утверждение Церкви
“Да увеси,- говорит,- како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива, столп и утверждение истины“. Этим объемлется вера и проповедь, потому что истина есть столп и утверждение Церкви” (Иоанн Златоуст св. Толкование на 1-е послание к Тимофею // Творения, Т. 11. Кн. 2. СПб.: Санкт-Петербургская Духовная Академия, 1905. С. 692).
В Церкви есть место только здравой речи об абсолютной правде. Здесь земля святая – и мы должны произносить здесь исключительно слова истины и здравого смысла (Деян. 26:25), то есть говорить совершенно ясно и понятно о самом главном то, что является абсолютно верным. Без этого всё тонет в болтовне, то есть мнимозначительной речи о неважном, которая является симптомом духовных болезней или даже смерти души.
При всей возвышенности и почти что невыполнимости задача 1) говорить только о главном, 2) быть абсолютно правым и 3) говорить абсолютно верные вещи не такая уж утопическая. Здравая речь является законом для Церкви, и очевиднее всего это в храме, где читаются Евангелие, литургические молитвы, Символ веры, молитва Господня. Если прислушаться, то верное слово о Боге заполняет собой все церковное пространство.
В противоположность Церкви общественное пространство – “мир” – заполнено болтовней, когда место верных слов о главном занимают слова ненужные, с искаженным, неточным или непринятым смыслом. Мирская речь отмечена повторяемостью, клишированностью, чрезмерной пространностью, чрезмерной краткостью и вообще всеми признаками патологической речи. При этом патологическая речь как нельзя лучше подходит для изложения мнений, то есть необязательных соображений, в которых в разных пропорциях смешана правда и ложь.
Противоположность между речью христианина и голосом “мира”, как мы понимаем, самая резкая, и тем не менее Церковь в лице своих худших представителей вмешивается в эту болтовню. Здесь можно назвать как о. Александра Меня, так и из несколько из других областей – о. Андрея Кураева и Дмитрия Цорионова. И обратно: в Церковь из “мира” проникают неточные речи о неподобающих вещах или неподобающие речи о вещах возвышенных. Представителями этого направления оказывается тот же о. Александр Мень, все движение православие-лайт, о. Андрей Ткачев, о. Димитрий Смирнов и т. п.
В связи с этим приходится напомнить, что в Церкви не всякий, не перед всеми и не обо всем может говорить:
Любомудрствовать о Боге можно не всякому. Да! не всякому. Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися по земле! Прибавлю еще: можно любомудрствовать не всегда, не перед всяким и не всего касаясь, но должно знать, когда, перед кем и сколько. Любомудрствовать о Боге можно не всем, потому что способны к этому люди испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили (по крайней мере, очищают) и душу, и тело. Для нечистого же, может быть, небезопасно и прикоснуться к чистому, как для слабого зрения к солнечному лучу. Когда же можно? Когда бываем свободны от внешней тины и мятежа, когда владычественное в нас не сливается с негодными и блуждающими образами, как красота писмен перемешанных письменами худыми, или как благовоние мира смешанного с грязью. Ибо действительно нужно “упраздниться”, чтобы “разуметь” Бога (Пс. 45:11), и “егда приимем время, судить о правоте” Богословия (Пс. 74:3) (Григорий Богослов св. Слово 27, о богословии первое // Собрание творений в 2-х т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Т. 1. С. 386).
Есть в Церкви важные и таинственные предметы, о которых нельзя сказать кратко, просто и чрезмерно ясно. Никак нельзя сделать непосредственно, легко и быстро доступным знание богословия или смысл Священного Писания. Точно так же есть навыки (например, искусство чтения), которым нельзя научиться по сокращенному курсу или за несколько видео-уроков (см., например, “Богословие за 30 секунд“). Овладение истинами и навыками требует времени, требует, чтобы человек прошел путем, который для непосвящённого не выглядит коротким и прямым:
Сначала Премудрость пойдет с ним путями извилистыми, наведет на него страх и боязнь и будет мучить его своим водительством, доколе не уверится в душе его и не искусит его своими уставами; но потом она выйдет к нему на прямом пути и обрадует его и откроет ему тайны свои (Сир. 4:18-21).
Итак, побочным эффектом того, что в Церкви можно говорить только абсолютно верное об абсолютно важном (то есть о том, что имеет отношение к спасению), является ограничение на число вопросов, которые могут задаваться, и предметов, которые могут в Церкви обсуждаться:
- в Церкви не может говориться что-то свое;
- в Церкви не может говориться что-то новое;
- в Церкви невозможно говорить о чем-либо неважном.
В Церкви не решаются все вопросы потому, что не во всех вопросах человек может быть полностью, до конца прав. Причина этого в том, что не всякая фактическая истина является абсолютной, и даже не всякое обобщение. Такие вопросы либо не следует задавать, либо следует переформулировать. Сюда мы относим, например, суждения о достоинствах или недостатках игры футбольного клуба “Спартак-Москва”, пения певицы Валерии, дилетантские разговоры о политике и т. п.
Так же бессмысленно в Церкви рассуждать о творчестве Николая Лескова и Федора Достоевского, то есть на самом деле о мнениях этих писателей о Православии. И с одной стороны, мы имеем не литературоведов (знатоков истин относительно художественной литературы), а ценителей мнений писателей. А с другой стороны, мы имеем слушателей, который безуспешно пытаются извлечь духовную пользу из неточных или прямо ложных мнений писателя.
Есть вещи, о которых невозможная здравая речь, то есть речь целомудренная (см. Еф. 5:12). Невозможна речь о Боге, если она произносится на рок-концерте, в ночном клубе, недопустимы разговоры с людьми бесчестными и т. д.
Предметы, которыми занимается психология и, в частности, православная, требуют бесконечного или неестественно пространного объяснения. Психология в этом отношении является родом нехудожественной литературы, никогда не достигающей до познания истины (2 Тим. 3:7).
Надо сказать, что проблемы, на которые мы указали, не ускользнули от внимания сторонников обмирщения Церкви. Они проводят обратный отбор: говорить следует только об относительно верном и только на патологическом языке. Такого рода деятельность обычно обозначается как “воцерковление культуры”, “воцерковление жизни”. Например, Социальная концепция Русской Православной Церкви как раз и является собранием мнений по несущественным, а также неправильно сформулированным вопросам. Образовательная концепция Русской Православной Церкви ставит перед православным образованием задачу подготовить учащихся к участию в патологическом диалоге в плюралистическом обществе.
Возвращаюсь к основной мысли статьи: здравая речь стремится высказать подобающим образом самое главное о самом главном. Это исповедание всей истины, и как таковое отсекает бунт и компромисс, отчаяние и комфорт, так как здравая речь и праводействие связаны между собой непосредственно.
Речь христианина и речь Церкви не предназначены для того, чтобы поднимать людей к свершениям, побуждать их к творчеству или самодеятельности, к изменению Церкви или совершенствованию мира. Но в то же время она не предназначена и для того, чтобы усыплять, успокаивать, действовать как анестезия там, где сохранять душевное спокойствие противоестественно или преступно.
Что же нужно для того, чтобы сказать правду? Нужно выскрести из себя весь гностический мусор, отказаться от волевого воздействия на события и позволить Церковной Истине действовать на тебя и вместо тебя. Хотя это во многих отношениях и затруднительно, но не втягивает человека в ту или иную церковную политику, в которой в выигрыше всегда будут те или иные демагоги.
Я понимаю, что высказываясь таким образом, ставлю себя вне мощных консервативно-обновленческих секуляризационных течений внутри Церкви. Но я не боюсь остаться на обочине истории. Сам я не хочу быть творцом истории, революционером или контрреволюционером, и другим не советую. Ведь, что ни говори, а болезнь мира неизлечима.
Роман Вершилло
Добавить комментарий