Мировоззрение о. Александра Шмемана
Речь иррационалиста, речь модерниста, речь холиста может быть только софистикой, то есть управлением другими с помощью лжи. Это ясно уже из того, что софистика никогда не говорит о сути вещей, о том, каковы вещи на самом деле, а только о том, какими вещи кажутся.
Следовательно, правда может лишь случайно оказаться в потоке иррациональной речи. Так и рассматриваемое нами учение о. Ш. – это болтовня, и причем такая, которая заменяет собой понимание сути вещей.
Об этом явлении рассуждает Мартин Хайдеггер, который и сам не гнушался приемами патологической речи: «Поскольку говорение утратило первичную связь с обсуждаемым сущим, либо же никогда не обретало ее, то оно сообщает себя не по способу изначального усвоения этого сущего, а путем пересказывания и перебалтывания чужих речей» (Хайдеггер 1993, 32).
Хайдеггер продолжает: «В таком пересказе-перебалтывании, когда в результате уже и поначалу отсутствовавшая самобытная почва доходит до полной беспочвенности, конституируется болтовня. К тому же болтовня не ограничивается устным разбалтыванием, но распространяется и на письме – как писанина…
По-средственное уразумение читателя никогда не сможет решить, что почерпнуто изначально и выработано трудом, а что просто наболтано. И более того, по-средственное уразумение и не пожелает проводить такого различения и не почувствует в нем потребности, поскольку ведь оно все понимает… Болтовня есть возможность понимать все без предварительного усвоения сути…
Болтовня, которую всякий может подхватить, не только освобождает от обязанности подлинным образом понимать, но и образует некоторую безразличную понятность, от которой ничто не закрыто» (Хайдеггер 1993, 32).
Пример М. Хайдеггера должен быть для нас поучительным, и при разговоре о болтовне и писанине мы не должны сами поддаваться чарам этого бесконечного говорения. Нам следует перейти сразу к другой, и более существенной, проблеме: как такая иррациональная речь может существовать пред Лицем Божиим, как она сочетается с Богом устроенным миропорядком и насколько соответствует природе человеческой речи.
Мы можем начать с того, что язык является фундаментальной степенью культуры, то есть присущим только человеку видом опоры на реальность и на догматическое знание о реальности.
С другой стороны, патологичность языка – вполне реальная вещь. Она состоит в том, что язык как бы не нужен. Все и так понятно, и жизнь человека, если она ограничена бытом, вовсе не нуждается в слове, хотя и нуждается в знаках. С этой болезненностью языка можно бороться – тогда рождается мысль, облеченная в слово, но можно и не бороться, а отдаться этой болезни – тогда перед нами будет патологическая речь, существующая независимо от человека и вопреки его назначению быть рабом Божиим.
Попробуем подойти к вопросу о языке еще с одной стороны. Чтобы речь была вообще возможной, каждое слово в высказывании должно иметь свое определенное значение, и это значение не должно быть произвольным или частным (индивидуальным). Об этом ясно говорит апостол: «Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них нет без значения. Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец» (1 Кор. 14:10–11).
Чуть выше апостол считает нужным доказывать, что слова должны иметь определенное значение, а не неопределенное: «И бездушные вещи, издающие звук, свирель или гусли, если не производят раздельных тонов, как распознать то, что играют на свирели или на гуслях? И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению? Так если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер» (1 Кор. 14:7–9).
Таким образом, речь должна иметь свой определенный смысл, чтобы человек был понят другими людьми. Однако еще важнее речь для того, чтобы человек понял сам себя, чтобы он мог задавать себе верные вопросы и, не получив на них ответы, обращаться к Источнику Истины.
Патологическая речь угрожает как контакту человека с реальностью и другими людьми, так и ему самому как личности, как человеку пред Богом. Апостол Павел говорит о здравой христианской речи и указывает на ее антипода – «пустословие» или «многословие», которое в области речи является аналогом обсуждавшихся нами выше «многознания» и «многоделания».
Апостол указывает, что это пустословие вызвано властолюбием: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры, от чего отступив, некоторые уклонились в пустословие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают» (1 Тим. 1:5–7).
Во втором послании к Тимофею апостол приводит пример такого негодного пустословия, которое распространяется как рак: «Непотребного пустословия удаляйся; ибо они еще более будут преуспевать в нечестии, и слово их, как рак, будет распространяться. Таковы Именей и Филит, которые отступили от истины, говоря, что воскресение уже было, и разрушают в некоторых веру» (2 Тим. 2:16–18).
Апостол явно говорит о софистах и в другом послании: «Есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных, каковым должно заграждать уста: они развращают целые домы, уча, чему не должно, из постыдной корысти» (Тит. 1:10–11). Здесь мы видим указание на выгоду, которую софисты получают от своего пустословия, и о единственно возможном способе борьбы с софистами – заграждать им уста. Св. Иоанн Златоуст прибавляет также: «Видишь ли, как апостол объясняет, от чего бывают такие люди? От желания не повиноваться, а господствовать» (Иоанн Златоуст св. 1905, 849).
Патологическая речь сообщает либо слишком мало, либо слишком много, потому что стремится обозначить сразу «всё», превзойти границы личностей и понятий.
Можно перечислить следующие виды патологической речи:
– речь не несет никакой информации. Нуль информации, нулевая речь. К этому виду патологической речи относится, в частности, апофатика, глоссолалия у харизматиков и т. д.;
– речь несет избыточную информацию, так что речь можно понимать как угодно. В качестве примеров можно привести антиномизм как учение о совпадении противоположностей, а также двоемыслие – способность придерживаться двух противоположных убеждений одновременно;
– неопределенная речь с основным приемом аппроксимации;
– демоническая ложь и извращение понятий, которые отделяют человека от Истины.
Указанные виды патологической речи существуют обычно в связи друг с другом, опираются друг на друга. Поэтому демонизм неизменно присутствует в такой речи.
Патологическое моторное говорение (пустословие) служит безошибочным симптомом духовной – или же не интересующей нас в данном случае душевной – болезни, поскольку делает очевидным разрыв между внутренним и внешним словом (см. Иоанн Дамаскин св. 1894, 40–41, 93). Если внешнее слово происходит из внутреннего (см. Иоанн Дамаскин св. 1894, 96), то патологическая, то есть пустая, речь свидетельствует об отсутствии внутреннего содержания, о степени духовного разрушения личности.
Человек, говорящий на патологическом языке, транслирует вовне свою внутреннюю пустоту и свою одержимость. Нужда говорить понятно, давая вещам определения по их сути, нужда, которую испытывает сознательный человек, неразрывно связана с различением добра и зла. Напротив, от пустослова и многослова можно ждать всего, поскольку его речь указывает на его безнравственность, на его намерение игнорировать различие между добром и злом.
Мы здесь считаем нужным привести слова Эриха Фогелена, который указывал: «Нравственность неотделима от разумности рассуждения – „разумности“ в ее исходном смысле „правдивости“. Если язык, используемый в общении, является иррациональным, то от этого страдает и нравственность такого общения, и точно в ту меру, в какую язык является иррациональным» (Voegelin 2000, 55).
Именно такова описываемая нами и наблюдаемая всюду у идеологов патологическая речь, где новояз совпадает с приемами чисто моторного говорения. В частности, пропаганда и масс-культура – это тоже общение с помощью патологической речи, общение не на человеческом языке, а на принятом в обществе новоязе.
Как описывал действие «новояза» изобретатель этого понятия Джордж Оруэлл: «Словно какая-то исполинская сила давила на тебя – проникала в череп, трамбовала мозг, страхом вышибала из тебя твои убеждения, принуждала не верить собственным органам чувств. В конце концов партия объявит, что дважды два – пять, и придется в это верить. Рано или поздно она издаст такой указ, к этому неизбежно ведет логика ее власти. ее философия молчаливо отрицает не только верность твоих восприятий, но и само существование внешнего мира. Ересь из ересей – здравый смысл. И ужасно не то, что тебя убьют за противоположное мнение, а то, что они, может быть, правы. В самом деле, откуда мы знаем, что дважды два – четыре? Или что существует сила тяжести? Или что прошлое нельзя изменить? Если и прошлое и внешний мир существуют только в сознании, а сознанием можно управлять – тогда что?» (Оруэлл 1989, 68).
Новояз, как пример патологической речи, абсолютно свободен, и в этом смысле является частью сверхмифа Нового времени о прогрессе к абсолютной свободе. Новояз может считаться свободным, поскольку представляет собой отдельный от нашего мира речевой космос. Здесь речь произносит сама себя, абсолютно совпадая сама с собой в отличие от «несовершенного» и больного человеческого языка. По этим двум причинам патологическая речь начинает восприниматься как своего рода «божественная», сверхчеловеческая речь, которую мы с полным, думается, правом можем называть речью демонической. В самом деле, цель патологической речи – не описать или отобразить реальность, а околдовать ее, овладеть ею в той мере, в какой сам человек ею одержим.
Э. Фогелен анализирует эту духовную болезнь и духовное преступление: «Если „мнение“ рождается из онтологического искажения учения о природе человека и о порядке в обществе, то знание о сути бытия будет грубо искаженным. И если такие повреждения определяют интеллектуальный климат в обществе, как это происходит в нашем плюралистическом обществе, то мнения, которыми люди обмениваются, становятся иррациональными, а акты общения между людьми – морально ущербными в меру своей иррациональности. Такое общение будет не формировать, а разрушать личность. Более того, прагматическая коммуникация приобретает тоталитарный смысл, поскольку протекает в области ложных сущностей. Общение уже никого не убеждает в платоновском смысле, но только рождает конформные состояния разума и поведения.
Коммуникация, если она стала чисто прагматической, не может более полагаться на доводы разума, поскольку разум обезглавлен. Чтобы достичь своих целей, прагматик вынужден полагаться на арсенал психологических трюков: suppressio veri и suggestio falsi, повторение одного и того же, „большая ложь“ и т. д. – чтобы эмоционально отвлечь человека, чтобы тот не мог подвергнуть сомнению внушаемые ему мнения. По этой причине прагматическая коммуникация всегда тяготеет к духовному опьянению» (Voegelin 2000, 57–58).
Так и получается, что потребитель идеологических сочинений воспринимает свои мнения как частные, а мнения идеолога как коллективные, или даже «церковные» в случае богословского модернизма. На самом же деле идеологическая речь не есть «метанаррация», то есть явление более высокого и общего порядка, а всего лишь манипулируемый хаос, о котором писал исследователь национал-социализма Й. Фест (Фест 1993a, 340).
Выше мы говорили о холизме, как мифе единства, лежащем в основе светского мистицизма. Хотя это учение является несостоятельным и прямо бессодержательным, оно действенно в том отношении, что разрушает все понятийные перегородки. Так разрушают человеческое сознание, чтобы его поработить. Правда, управление сознанием в этом смысле – это не руководство в каком-то направлении или во имя какой-то осознанной цели, а внутренне праздное суждение.
Когда таким образом разрушены перегородки в сознании, человек становится в одно и то же время неуправляем и управляем. Он неуправляем с помощью понятного, но очень легко управляем с помощью непонятного, и даже полностью бессмысленного. Например, он начинает тонко улавливать тон речей, но не их смысл или бессмыслицу.
Тем самым патологическая речь открывает возможность управлять людьми с помощью лжи или истины, в которую сам идеолог не верит. Хотя для нашего времени такая ситуация является нормой, это на самом деле совершенно противоестественное положение вещей, возможное только внутри общественно индуцированного демонизма. Блж. Августин указывает на общественный характер такого обмана: «Как демоны могут обладать только теми, кого прельщают обманом, так точно и люди-правители – конечно, не справедливые, а подобные демонам – то, что знали за ложное, выдавали народу от лица религии за истинное, связывая его через это как бы более тесным гражданским союзом, чтобы подобно демонам повелевать покорными» (Августин блж. 1906, 229).
Использование новояза и пропаганды – симптом демонизма, то есть сатанинской «воли к власти», неосуществимого желания изменить мир, разрушить Божественный порядок в мироздании. А поскольку действительность неизменна и упряма и находится не в человеческой власти, а во власти Бога, то такое овладение становится магическим околдовыванием мира через видимость, ложь и обман. Патологическая речь, если посмотреть на нее с этой стороны, есть не только больная речь, но прежде всего речь человека больного духовно.
______________________
