св. Афанасий Великий. Слово на язычников

св. Афанасий Великий

1) Ведение богочестия и вселенской истины не столько имеет нужды в человеческом наставлении, сколько познается само собой, потому что едва не вопиет о себе ежедневно в делах и светлее солнца открывает себя в Христовом учении. Но поскольку тебе, блаженный, желательно слышать о сем, то по мере сил своих предложу нечто о вере Христовой, тем более, что, хотя и сам ты можешь найти это в Божием Слове, однако же, с любовью слушаешь, что говорят и другие. Ибо как святых и богодухновенных Писаний достаточно к изъяснению истины, так и блаженными нашими учителями сочинены об этом многие книги. И если кто будет читать их, то найдет в них некоторым образом истолкование Писаний и придет в состояние приобрести желаемое им ведение. Но поскольку не имеем в руках теперь сочинений этих учителей, то, чему научился я из них, разумею же о вере во Христа Спасителя, необходимо изложить и сообщить это тебе письменно, чтобы учения, заключающегося в слове нашем, не почел кто маловажным, и не стал предполагать, будто бы вера во Христа неразумна.

Такие же клеветы в укоризну нашу слагают язычники. Они громко смеются над нами, указывая не на иное что, а только на Крест Христов. Но тем более можно пожалеть о бесчувствии их. Клевеща на Крест, не видят они силы Креста, наполнившей целую вселенную, не видят, что Крестом стали явны для всех дела Боговедения. Ибо если бы сами они искренно вникли умом в Божество Христово, то не стали бы столько насмехаться, а напротив того, познали бы сего Спасителя миру, познали бы, что в Кресте — не вред, но врачевство твари. Если с явлением Креста уничтожено всякое идолослужение и крестным знамением прогоняется всякое бесовское мечтание; если единому Христу поклоняются и через Него познается Отец; если противоречущие постыжаются и Христос с каждым днем невидимо преклоняет к Себе души прекословов, то вправе мы сказать язычникам: как же можно это дело признать человеческим, а не исповедать паче, что Восшедший на Крест есть Божие Слово и Спаситель мира? Мне кажется, что с язычниками делается то же, что и с человеком, который бы стал унижать солнце закрытое облаками, и потом — дивиться его свету, видя, что озаряется им вся тварь. Как прекрасен свет, а еще прекраснее виновник света — солнце; так, поскольку наполнение целой вселенной боговедением есть Божие дело, необходимо Виновником и Вождем в таком успешном действии быть Богу и Божию Слову.

Итак, сперва обличу, сколько могу, невежество неверующих, чтобы, по обличении лжи, сама собой воссияла, наконец, истина, и для тебя несомненно было, что уверовал ты в истину и, познав Христа, не впал в обман. Думаю же, что с тобою, как с христолюбцем, прилично рассуждать о Христе. Ибо уверен, что ведение о Нем и веру в Него предпочитаешь всему.

2) Вначале не было зла, потому что и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно. Но люди впоследствии сами против себя начали примышлять и воображать злое. Отсюда же, конечно, образовали себе и первую мысль об идолах, не сущее представляя как сущее.

Создатель мира и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческого примышления, как благий и все превосходящий добротою, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Словом Своим, Спасителем нашим Иисусом Христом, и через уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущего, дав ему мысль и ведение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя это сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную свою силу от Отчего Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинной, подлинно блаженной и бессмертной жизнью. Ни в чем не имея препятствия к ведению о Боге, человек, по чистоте своей, непрестанно созерцает Отчий образ, Бога — Слова, по образу Которого и сотворен, приходит же в изумление, уразумевая Отчее через Слово о всем промышление, возносясь мыслью выше чувственного и выше всякого телесного представления, силою ума своего касаясь божественного и мысленного на небесах. Когда ум человеческий не занят телесными предметами и не примешивается к нему совне возбуждаемое ими вожделение, но весь он горе и собран в себе самом, как было вначале, тогда, преступив за пределы чувственного и всего человеческого, парит он в горних и, взирая на Слово, видит в Нем Отца Слову, услаждаясь созерцанием Его и обновляясь в любви к Нему. Так и священные Писания о первом сотворенном человеке, который на еврейском языке назван Адамом, говорят, что вначале с непостыдным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со Святыми в созерцании мысленного, какое имел в том месте, которое святой Моисей, в переносном смысле, наименовал раем (Быт. 2:8). А к тому, чтобы видеть в себе Бога, достаточно душевной чистоты, как и Господь говорит: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5:8).

3) Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть его, охотнее взыскали того, что ближе к ним, ближе же к ним были тело и телесные чувства. Посему уклонили они ум свой от мысленного, начали же рассматривать самих себя. А рассматривая себя, занявшись телом и иными чувственными вещами, и обольщаясь этим, как своею собственностию, впали в самовожделение, предпочтя собственное созерцанию божественного, и закоснев в этом, не хотя оставить ближайшего к ним, смятенную и возмущенную всякими вожделениями душу свою подавили плотскими удовольствиями; наконец же забыли о своих силах, дарованных Богом вначале. Что это истинно, — можно видеть то и на первосозданном человеке, как говорят о нем священные Писания. Пока ум его устремлен был к Богу и к созерцанию Бога, — он отвращался от воззрения на тело. Когда же, по совету змия, оставил мысль о Боге и начал рассматривать себя самого; тогда впал в плотское вожделение. И уразумеша, яко нази беша (Быт 3:7), и, уразумев, устыдились. Узнали же наготу свою не столько по недостатку одежд, но и потому, что совлеклись созерцания Божественного и обратили мысль к противоположному. Ибо, уклонившись от мысленного устремления к Единому и Сущему (разумею Бога) и от любви к Нему, вдались уже в различные и частные пожелания тела. Потом, как обыкновенно бывает, допустив в себя вожделение каждой вещи и вдруг многих вещей, начали иметь привязанность и к самым вожделениям, а потому стали бояться оставить их.

Отсего произошли в душе и боязнь, и страх, и удовольствие, и мысли свойственные смертному. Душа, не желая оставить вожделений, боится смерти и разлучения с телом; снова же вожделевая и не достигая подобного прежнему, научается убивать и делать неправду. А почему и это делает душа, — уместно будет объяснить по мере сил.

4) Уклонившись от созерцания мысленного, употребляя во зло частные телесные силы, услаждаясь рассматриванием тела, замечая, что удовольствие для нее есть нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием: доброе и подумала, что удовольствие есть самое существенное добро; как и человек, помешавшийся в уме, просит меча на всякого встречного и думает о себе, что поступает в этом благоразумно. Полюбив же удовольствие, душа начала различными способами воспроизводить его; потому что, по природе будучи деятельной, хотя отвращается от доброго, однако же не прекращает своей деятельности и потому обращает свою деятельность уже не на добродетель и не на то, чтобы созерцать Бога, но, остановясь мыслью на не сущем, употребляет способности свои превратно, пользуясь ими для измышленных ею вожделений, ибо сотворена свободной, может как преклоняться на доброе, так и отвращаться от доброго; отвращаясь же от доброго, непременно останавливается мыслью на противном тому. Но не может вовсе прекратить свою деятельность, будучи, как сказано выше, деятельной по природе и сознавая свободу свою, видит в себе способность употреблять телесные члены на то и на другое, и на сущее и на не сущее. Сущее же — добро, а не сущее — зло. И сущее называю добром, поскольку оно имеет для себя образцы в сущем Боге, а не сущее называю злом, поколику не сущее произведено человеческими примышлениями. Тело имеет у себя глаза, чтобы взирать на тварь и из примечаемого в ней всестройного порядка познавать Создателя. У него есть слух для слышания Божиих словес и Божиих законов. У него есть руки для произведения ими необходимого и для молитвенного воздеяния их к Богу, Но душа, уклонившись от созерцания того, что добро, и от обращения на то своей деятельности, в заблуждении своем обращает уже ее на противоположное. Потом, как сказано выше, усматривая свои способности и злоупотребляя ими, воображает, что может обратить и телесные члены на противоположное. Посему, вместо того, чтобы рассматривать тварь, обращает она глаз на вожделения, доказывая этим, что и это ей возможно; и думает, что, однажды устремив свою деятельность, сохраняет она свое достоинство и не погрешает, делая, что можно, не знает же, что сотворена не просто устремлять свою деятельность, но устремлять на что должно. Посему-то и апостольское слово заповедует: вся ми леть суть, но не вся на пользу (1 Кор. 10:23).

5) Но человеческая дерзость, имея в виду не то, что полезно и прилично, а что возможно, начала делать противоположное. Потому и руки подвигнув на противное, стала ими убивать, и слух употребила на преслушание, и иные члены, вместо законного чадородия, — на прелюбодеяния, и язык, вместо благохваления, — на хулы, злословие и ложные клятвы, опять и руки — на татьбу и на то, чтобы бить подобных нам человеков, и обоняние — на разнообразие благовоний, возбуждающих к похотливости, и ноги — на скорость излияти кровь (Притч. 1:16), и чрево — на пьянство и на пресыщение без меры.

Все же это — порок и душевный грех, и не иное что сему причиной, как отвращение от совершеннейшего. Представь, что ездок, сев на коней на ристалище, не обратит внимания на цель, к которой ему должно направить свой бег, а, поворотив в другую сторону, просто погонит коня, сколько может (а может он, сколько хочет), и иногда направит коней на встречных, а иногда погонит их по стремнине, несясь, куда увлекается быстротой коней, между тем как думает, что и при таком беге не минует цели, потому что в виду у него одна скорость езды, а не смотрит на то, что далеко он от цели. Так и душа, совратившись с пути к Богу и сверх меры понуждая телесные члены, лучше же сказать: гоня с ними и себя, погрешает и делает себе зло, не примечая, что сбилась с дороги и удалилась от истинной цели, на которую взирая христоносный муж, блаженный Павел сказал: …к намеренному теку, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе (Фил. 3:14). Так святой, имея целью добро, никогда не делал зла.

6) Некоторые из эллинов, уклонясь с пути и не познав Христа, утверждали, что зло существует самостоятельно и само по себе: и в этом погрешают они по двум отношениям. Или Создателя лишают достояния быть Творцом сущего. Ибо не будет Он Господом сущего, если зло, как они говорят, само по себе имеет самостоятельность и сущность. Или опять, желая, чтобы Он был Творцом всяческих, по необходимости делают Его и Творцом зла, потому что, по словам их, и зло — в числе существ. А это окажется нелепым и невозможным, потому что зло не от добра, не в нем и не через него. Ибо не будет уже то и добром, что имеет смешанную природу или стало причиной зла.

И некоторые еретики, отпав от церковного учения и потерпев крушение в вере, в безумии своем приписывают также злу самостоятельность. Кроме же истинного Отца Христова, воображают себе иного бога, и сего нерожденного творца зла и виновника злобы признают и создателем твари. Но не трудно опровергнуть их божественным Писанием и тем же самым человеческим разумом, которым, измыслив сие, приводятся они в беснование. Так Господь и Спаситель наш Иисус Христос, подтверждая слова Моисеевы, что Господь Бог един есть (Втор. 6:5), говорит в Евангелии Своем: Исповедаютися, Отче, Господи небесе и земли (Мф. 11:25). Если же един Бог, и Он — Господь неба и земли, то как быть иному Богу, кроме Его? Где будет признаваемый ими бог, когда в целом объеме неба и земли все наполняется единым истинным Богом? И как иному быть творцом того, над чем Господь есть Сам Бог и Отец Христов, по Спасителеву слову? Разве скажут, что злой может быть господом и принадлежащего благому Богу, как бы в равновесии с Ним. Но если станут утверждать это, то смотри, в какое впадут нечестие. Между равномощными невозможно будет найтись превосходнейшему и совершеннейшему. Ибо если без воли одного существует другое, то в обоих — равная сила, и в обоих — немощь; в обоих — равная сила, потому что бытием своим превозмогают изволение друг друга; и в обоих — немощь, потому что, когда не хотят они, против воли выходит дело; и благой существует против воли злого, и злой — против воли благого.

7) С другой стороны, можно сказать и сие. Если видимые вещи суть произведения злого — что будет произведением благого? Ибо ничего не видим, кроме единой твари Создателя. Что же служит и признаком бытию благого, когда нет Его произведений, по которым бы можно было познать Его? Ибо Создатель познается из дел. Да и вообще, как будут два существа противоположные друг другу? Или что будет разделять их, чтобы существовали они одно вне другого? Вместе им быть невозможно, потому что разрушительны одно для другого; не могут же существовать и одно в другом, потому что не соединимо и не подобно естество их. Следовательно, разделяющим их окажется нечто третье, и оно будет также бог. Но не известным останется, к какому естеству принадлежит это третье, к естеству ли доброго, или к естеству злого; к естеству же того и другого принадлежать ему невозможно.

Итак, поскольку такая мысль их оказывается нетвердой, — необходимо просиять истине церковного ведения, а именно, что зло не от Бога и не в Боге, что его не было вначале, и нет у него какой-либо сущности, но люди, с утратой представления о добре, сами себе, по своему произволу, стали примышлять и воображать не сущее. Как смежающий глаза, когда солнце взошло и вся земля осиявается светом его, вымышляет себе тьму, хотя и нет тьмы, и потом ходит, блуждая как во тьме, нередко падая, приближаясь к стремнинам, сам же остается в той мысли, что нет света, а есть тьма; ибо думая, что смотрит глазами, вовсе ничего ими не видит: так и душа человеческая, смежив око, которым может созерцать Бога, измыслила себе злое, и на него обратив свою деятельность, не знает, что, представляя себя делающей нечто, ничего она не делает, потому что воображает не сущее, и не такой уже остается, какой сотворена, но в какое смешение сама себя привела, такой и оказывается. Ибо сотворена была созерцать Бога и озаряться Им; она же, вместо Бога, взыскала тленного и тьмы, как и Дух говорит в Писании: сотвори Бог человека праваго, и сии взыскаша помыслов многих (Еккл. 7:30).

Так произошло и образовалось вначале изобретение и примышление зла людьми. Но нужно сказать уже и о том, как люди дошли до идолобесия. Из сего узнаешь, что изображение идолов было вовсе не от благого, но от злобы. А что имеет худое начало, то, будучи всецело худо, никогда ни в чем не может быть признано добрым.

8) Душа человеческая, не удовольствовавшись примышлением зла, постепенно начала вдаваться еще в худшее. Познав различия удовольствий, утвердившись в забвении божественного, услаждаясь же телесными страстями и имея в виду одно настоящее и уважение к нему, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимого, но одно преходящее и телесное для нее добро. Совратившись же с пути и забыв о себе, что сотворена по образу благого Бога, не созерцает уже при помощи данных ей сил Того Бога Слова, по Которому и сотворена, но, став вне себя самой, останавливается мыслью на не сущем и воображает его. И это как бы зерцало, в котором одном могла видеть Отчий образ, закрыв в себе множеством столпившихся телесных вожделений, не видит уже того, что должно умопредставлять душе, а носится повсюду и видит одно то, что подлежит чувству. Отсего, исполнившись всяких плотских вожделений и смущаемая уважением к чувственному, наконец, Того Бога, Которого предала забвению в уме, воображает в телесном и чувственном, имя Божие присвоив видимому, и то одно прославляя, что ей кажется угодным и на что взирает она с приятностию. Итак, идолослужению предшествует зло как причина. Люди, научившись примышлять себе не сущее зло, вообразили себе также и не сущих богов. Представь, что погрузившийся в глубину не видит уже света и вещей, видимых при свете, потому что глаза его обращены вниз и над ним лежит глубокий слой воды; ощущая же одно то, что находится во глубине, думает он, что кроме сего нет уже ничего, а, напротив того, эти видимые им вещи составляют все в собственном смысле существующее. Так и в древности обезумевшие люди, погрузившись в плотския пожелания и мечтания, предав забвению и понятие и мысль о Боге, при слабом своем рассудке, лучше же сказать: при отсутствии разума, видимые вещи вообразили себе богами, прославляя тварь паче Творца и обожая скорее произведения, нежели их Виновника и Создателя — Владыку Бога.

Но как, в приведенном выше примере, погружающиеся в глубину, чем более сходят вниз, тем в большую стремятся тьму и глубь; так было и с человеческим родом. Ибо не просто впали люди в идолослужение и не остановились на том, с чего начали, но в какой мере закосневали в прежнем, в такой же изобретали себе новые суеверия, и не зная сытости в прежних своих худых делах, пресыщались новыми, преуспевая в срамоте, далее и далее простирая свое нечестие. Об этом свидетельствует и божественное Писание, говоря: Егда приидет нечестивый во глубину зол, нерадит (Притч. 18:3).

9) Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего воздали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они — не только боги, но и виновники всего прочего. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух и что в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начала телесного состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И как совершенно упадшие, влачатся по земле, подобно земляным улиткам, так злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А, возжелав еще худшего и остановившись на том мыслью, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из бессловесных — на животных свирепых, им стали воздавать всякую божественную честь, отвратились же от истинного, действительно Сущего, Бога Отца Христова. И, о, если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных и не сквернили они себя большим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслью и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, что вовсе никогда не существовало, и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и бессловесное, сочетав между собой несходное по природе, кланяются они тому, как богам. Таковы у египтян боги с песьими, змеиными и ослиными головами, а у ливиян Аммон с головой овна. Иные же, взяв отдельно телесные члены: голову, плечи, руки, ноги, каждый член включили в число богов, и стали обожать, как будто не довольствуясь поклонением целому телу в его совокупности. Другие простерли далее свое нечестие, и, обоготворив то, что было предлогом к изобретению этих богов и к собственному их злонравию, то есть сластолюбие и вожделение, сему кланяются. Таковы у них Эрот и Афродита в Пафосе. Другие же, как бы соревнуя друг другу в худом, дерзнули причесть к богам своих государей и детей их, или из почтения к властвовавшим, или страшась их самоуправства; таковы в Крите пресловутый у них Зевс, в Аркадии — Гермес, у индов — Дионис, у египтян — Изида, Озирис и Ор. И ныне Антиноя, любимца римского царя Адриана, хотя знают, что он человек и человек не благонравный, но весьма развратный, чтут, страшась того, кто дал о сем повеление. Ибо Адриан, находясь в Египте, когда умер служитель его сластолюбия Антиной, любя юношу и по смерти, повелел воздавать ему божескую честь, а тем и сам себя обличил, и вместе дал знать вообще об идолослужении, что не иначе изобретено оно у людей, как из вожделения к воображаемому. Об этом свидетельствует и Божия премудрость, говоря: Начало блужения умышление идолов (Прем. Сол. 14:12).

И не дивись тому, что говорю, не почитай сего превосходящим вероятие. Не так давно бывало (а может быть, и доныне это соблюдается), что сенат римский о своих от начала бывших царях, или о всех, или о ком изволит и заблагорассудит он, делал постановление: «быть им в числе богов», и предписывал воздавать им божескую честь. Если которые ненавистны сенату, то объявляет он природу их, и как врагов именует «людьми», а которые угодны ему, тем за доблестные дела повелевает воздавать божескую честь, как будто сенаторы имеют власть делать богами, хотя сами они — люди, и не отрицают о себе, что они — смертные. А, между тем, надлежало бы, чтобы делающие других богами тем паче сами были боги, потому что творящее должно быть совершеннее творимого, и кто судит, тот необходимо выше подсудимого, и кто дает, тот, без сомнения, чем одаряет других, то и сам имеет; как и всякий царь, конечно, что имеет, то и дарит, и сам — лучше и выше приемлющих дар. Посему, если и они, о ком хотят, о тех и делают поставления: «быть им в числе богов», то прежде самим бы им надлежало быть богами. Но это-то и достойно удивления, что они, умирая как люди, тем самым показывают лживость своего приговора о тех, которые обоготворены ими.

10) Но обычай этот не нов, и не в римском начался сенате, напротив же того, с давних времен получил начало и наперед замышлен с понятием об идолах. Ибо древние, пресловутые у эллинов, боги: Зевс, Посейдон, Аполлон, Гефест, Гермес и — женского пола — Гера, Деметра, Афина, Артемида удостоены именования богов по указам, известного по истории у эллинов, Тесея. И давшие указы, умирая, оплакиваются как люди, о ком же дали они указы, тем покланяются как богам. Какое противоречие и умоисступление! Зная давшего указ, предпочитают ему тех, о ком дан указ.

И пусть бы еще идолобесие их ограничилось только мужами и не перенесло божеского именования и на женский пол! Ибо и женам, которых не безопасно принимать в общее совещание о делах, воздают божескую честь и чтут их. Таковы те, которых, по сказанному выше, указано чтить Тесеем; у египтян же: Изида, Кора и Неотера, а у иных: Афродита, ибо имена других, как исполненные всякого позора, не почитаю позволительным и повторять.

Не только в древности, но и в наши времена, многие, утратив самых любимых ими братьев, сродников и жен, и жены, утратив мужей, — когда сама природа показала, что утраченные были смертные люди, — но по причине великой о них скорби, изобразив их на картине, и выдумав жертвы, поставили на показ, а жившие впоследствии, ради изображения и художникова искусства, стали таковым кланяться как богам, поступив вовсе неестественно. Ибо родители оплакивали изображенных на картине вовсе не как богов, а если бы признавали их богами, то не плакали бы о них, как об утраченных. Поскольку они не признавали их не только богами, но даже и вовсе существующими, то изобразили их на картине, чтобы, видя напоминаемое картиной, утешиться в их несуществовании. И сим-то безрассудные молятся как богам и воздают им честь, подобающую истинному Богу! В Египте и доныне еще совершается плач об утрате Озириса, Ора, Тифона и других. Додонские утвари и кориванты в Крите доказывают, что Зевс не бог, а человек, и рожден плотоядным отцом. И удивительно то, что самый мудрый и много похваляемый у эллинов за то, что уразумел Бога, то есть Платон, идет с Сократом в Пирей, поклониться изображению Артемиды, сделанному человеческим искусством!

11) О таковых и подобных этим изображениях идолобесия давно, и задолго прежде, научило Писиание, говоря: Начало блужения умышление идолов: изобретение же их, тление живота. Ниже бо быша от начала, ниже будут во веки: тщеславием бо человеческим внидоша в мир, и сего ради краток их конец вменися. Горьким бо плачем сетуя отец скоро восхищенаго чада образ сотворив, егоже тогда человека мертва, ныне яко бога почте, и предаде подручным тайны и жертвы: потом временем возмогший нечестивый обычай, аки закон храним бысть, и мучителей повелением почитаема бяху изваянная. Ихже бо в лице не могуще чествовати человецы дальнаго ради обитания, издалеча лице изобразивше, явный образ почитаемаго царя сотвориша, яко да отстоящаго аки близ сущаго ласкают со прилежанием. В продолжение же злочестия и не разумеющих принуди художниково искусство. Сей бо хотя угодити державствующему, произведе хитростию подобие на лучшее: множество же человек привлечено благообразием дела, прежде вмале чествованаго человека, ныне в бога вмениша. И сие бысть житию в прельщение, яко или злоключению, или мучительству послуживше человецы, несообщно имя камению и древам обложиша (Прем. Сол. 14:12–21).

Так, по свидетельству Писания, началось и произошло у людей изобретение идолов. Время уже представить тебе и обличение идолопоклонства, заимствовав доказательства не столько отвне, сколько из того, что сами язычники думают об идолах.

Если кто возьмет во внимание деяния, так называемых ими, богов (начну сперва с сего), то найдет, что они не только не суть боги, но даже гнуснейшие были из людей. Ибо каково видеть у стихотворцев описанные распутства и непотребства Зевсовы? Каково слышать, что Зевс похищает Ганимеда, совершает тайные прелюбодеяния, боится и мучится страхом, чтобы против воли его не были разорены троянские стены? Каково видеть, что он скорбит о смерти сына своего Сарпедона, хочет помочь ему и не может; что против него злоумышляют другие так называемые боги, именно: Афина, Гера и Посейдон, а ему помогают женщина Фетида и сторукий Эгеон; что Зевс преодолевается сластолюбием, раболепствует женщинам и для них вдается в опасности, принимая на себя мечтательный вид бессловесных животных, четвероногих и птиц; и что еще укрывают его от отцова злоумышления, Крон же, который сам обрезал отца, связан им? Посему, справедливо ли предполагать богом того, кто совершил такие черные дела, каких общие римские законы не дозволяют делать и простым людям?

12) По обилию примеров напомню из многого немногое: видя беззаконные и безнравственные поступки Зевса с Семелой, Ледой, Алкменой, Артемидой, Латоной, Майей, Европой, Данаей и Антиопой, или зная его бесстыдное отношение к собственной сестре, которая была ему и сестрой и женой, кто не предал бы его поруганию и смертной казни? Притом же, он не только прелюбодействовал, но и возводил в ряд богов своих детей, рожденных от прелюбодеяния, прикрывая видом обоготворения собственное беззаконие. Так сделались богами Дионис, Геракл, Диоскуры, Гермес, Персей и Сотейра.

Также, зная непримиримую между собой вражду так называемых богов в Илионе за эллинов и троян, кто не осудит их в бессилии, потому что из ревности друг к другу раздражали и людей? Или, зная, что Диомедом ранены Арей и Афродита, а Гераклом — Гера и преисподний, которого называют адским богом, Персеем же — Дионис, Аркадом — Афина, что Гефест сринут и стал хромым, — кто не заключит худо об их природе, и не откажется утверждать, что они — боги? Слыша же, что подлежат они страданию и тлению, не признает ли их не более как людьми, и людьми немощными, и не станет ли скорее дивиться тем, которые наносили им раны, нежели им раненым?

Или видя прелюбодеяние Арея с Афродитой и Гефеста, устраивающего ловушку для них обоих, видя также, что другие так называемые боги, призванные Гефестом посмотреть на это прелюбодеяние, идут и смотрят на их бесстыдство, кто не посмеялся бы и не признал бы их недостоинство? Или кто не посмеялся бы, видя бражничанье и дурачество Геракла с Омфалой?

Нет нужды и обличать с усилием сластолюбивые их поступки, превосходящие всякую меру любодейства, — также изваяние богов из золота, серебра, меди, железа, камней и дерева, потому что все это само в себе ненавистно и само собой показывает в себе признак заблуждения. А поэтому, жалеть наипаче должно о тех, которые вводятся этим в обман. Ненавидят они любодея, который приступает к женам их, но не стыдятся боготворить учителей любодейства; сами воздерживаясь от кровосмешения, они молятся тем, которые делают это; и признавая деторастление злом, они чтут тех, которые повинны в нем; и что по законам непозволительно у людей, то не стыдятся приписывать так называемым богам своим.

13) Притом, кланяющиеся камням и деревам не примечают, что ногами они попирают и жгут подобные вещи, а часть тех же вещей именуют богами. Что незадолго прежде употребляли на свои нужды, то самое, сделав из сего изваяние, в безумии своем чествуют, вовсе не примечая и не рассуждая, что кланяются не богам, но искусству ваятеля. Пока не обтесан еще камень и не обделано вещество — до тех пор попирают их и пользуются ими на потребы свои, часто и низкие, а когда художник, по науке своей, приведет их в соразмерность и напечатлеет на веществе образ мужа или жены, тогда, свидетельствуя благодарность свою художнику и купив их у ваятеля за деньги, кланяются уже им как богам. Нередко же и сам делатель истуканов, как бы забыв, что им они сработаны, молится собственным своим произведениям и то, что недавно обтесывал и обрубал, по искусственной обделке, именует богами. Ежели бы и следовало удивляться чему в истуканах, то надлежало бы похвалить художество искусника, и сделавшему не предпочитать того, что сделано им, потому что не веществом украшено и обоготворено искусство, но искусством — вещество. Посему гораздо было бы справедливее, чтобы кланялись они художнику, а не произведениям его, потому что он был еще прежде сделанных искусством богов, и как ему хотелось, так и сделаны они. Теперь же, отринув справедливое, не уважив науки и искусства, кланяются тому, что сделано по науке и искусству. И когда сделавший человек умирает, — его произведения чествуют, как нечто бессмертное, хотя они, если бы не прилагать о них ежедневного попечения, без сомнения, по природе своей, уничтожились бы со временем.

Как же не пожалеть о них и по той причине, что сами видя, кланяются невидящим; сами слыша, воссылают мольбы к неслышащим; сами по природе — одушевленные и разумные люди, именуют же богами вовсе недвижущихся и неодушевленных? Удивительно также, что сами их охраняют, имея у себя под властию, и служат им, как владыкам! И не подумай, что говорю это без основания или лгу на них. Достоверность этого сама собой падает в глаза; и всякому желающему можно видеть это.

14) Но лучшее об этом свидетельство находится в божественном Писании, которое издревле учит и говорит: Идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих: очи имут, и не узрят; уста имут, и не возглаголют; ушы имут, и не услышат; ноздри имут, и не обоняют; руце имут, и не осяжут; нозе имут, и не пойдут; не возгласят гортанем своим. Подобни им да будут творящии я (Пс. 113:12–16). Согласна с этим и пророческая укоризна; в том же и пророки обличают идолов, когда Дух говорит: Посрамятся созидающии Бога и ваяющии вси суетная. И вси, отнюдуже быша, изсхоша: и глусии от человек да соберутся вси, и да станут вкупе, и да посрамятся и устыдятся вкупе. Яко наостри древоделатель сечиво, теслою содела оное, и свердлом состави е… и содела е крепостию мышцы своея: и взалчет, и изнеможет, и не напиется воды. Древо бо избрав древоделя, постави е в меру, и клеем сострои е, и сотвори е яко образ мужеск и аки красоту человечю, поставити е в дому. Посече древо в дубраве, еже насади Господь, сосну, и дождь возрасти, да будет человеком на жжение, и взяв от него, согреся, и изжегше я, испекоша им хлебы, из оставшаго же сотвориша боги и покланяются им… Пол его сожже огнем, и пол его сожже на углие, и испече в них хлебы, и на них испече мясо, и яде, и насытися, и согревся, рече: сладко мне, яко согрехся и видех огнь. Из оставшаго же сотвори бога изваянна, прекланяется ему и покланяется, и молится ему глаголя: избави мя, яко бог мой еси ты. Не уведаша смыслити, яко отемнеша очи их, еже видети и разумети сердцем своим. И не помысли в души своей, ни уведе смышлением, яко пол его сожже огнем, и испече на углиех его хлебы, и испек мяса снеде, и оставшее его в мерзость сотвори, и покланяются ему. Увеждь, яко пепел есть сердце их, и прельщаются, и ни един может души своея избавити: видите, не рцыте яко лжа в деснице моей (Ис. 44:10–20). Как же не признать всякому безбожными тех, кого и божественное Писание обвиняет в нечестии? Не злосчастны ли так явно обличаемые в том, что вместо истины служат вещам неодушевленным? Какая у них надежда? Или какое будет извинение возложившим упование на тварей бессловесных и не имеющих движения, которых чествуют они вместо истинного Бога?

15) Пусть художник соорудил бы им богов, не придавая никакого образа, чтобы не иметь им явного обличения в несмысленности! Скрыли бы они от людей простых и возможность предположения, что идолы чувствуют, если бы у идолов не было указания на чувства, как то: глаз, ноздрей, ушей, рук, уст, остающихся в бездействии, так что не могут воспользоваться чувством и насладиться чувствуемым. Теперь же, имея их, вместе и не имеют; стоя, не стоят, сидя, не сидят, потому что не действуют ими; но какое положение захотел дать им соорудитель, в таком и пребывают неподвижно, не представляя в себе ни одного признака божественности, но оставаясь совершенно неодушевленными, и только от искусства человеческого приявшими свой вид.

Пусть также провозвестники и провещатели таковых лжебогов (разумею стихотворцев и бытописателей) просто написали бы, что они — боги, а не описывали бы их деяний в обличение небожественности и срамного жития! Одним именем Божества могли бы они скрыть истину, лучше же сказать, отвратить многих от истины. Теперь же, повествуя о любодеяниях и непотребствах Зевсовых, о деторастлении других богов, о сладострастной похотливости на женский пол, о страхе и робости и об иных пороках, не иное что делают, как изобличают самих себя, что не только не о богах они повествуют, но даже слагают свои басни не о честных, а о гнусных и далеких от совершенства людях.

16) Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать несуществующее и лгать, слагая басни в удовольствие слушателей. Посему-то скажут, сложили они басни и о богах. Но предлог этот всего более для них ненадежен, как докажется это тем самым мнением, какое имеют и предлагают они о богах. Ибо, если у стихотворцев все — вымыслы и ложь, то ложно будет и самое именование, когда говорится о Зевсе, Кроне, Гере, Арее и о других. Может быть, как говорят они, вымышлены и имена, и вовсе нет ни Зевса, ни Крона, ни Арея; стихотворцы же на обольщение слушателей изображают их, как существующих. Но если стихотворцами вымышлены боги, которых нет, то почему же покланяются им, как существующим? Или, может быть, скажут еще, что имена стихотворцами не вымышлены, деяния же приписаны богам ложно. Но и это не более надежно к их оправданию. Ибо если солганы ими деяния, то, без сомнения, солганы и имена тех, чьи деяния описывались. Или, если соблюдена ими истина в именах, то по необходимости соблюдена и в деяниях. С другой стороны, сложившие баснь, что они боги, верно знали, что и делать должно богам, и не стали бы приписывать богам человеческих понятий, как действий огня никто не припишет воде, потому что огонь жжет, а вода, напротив, в сущности холодна. Посему, если деяния достойны богов, то и деятели будут боги. Если же людям, и людям злонравным, свойственно прелюбодействовать и делать все выше изчисленное; то и делавшие это будут люди, а не боги; потому что сущность и деяния должны быть соответственны между собой, чтобы образ действования свидетельствовал о том, кто действовал, и по сущности познавалось деяние. Кто рассуждает о воде и об огне, и описывает образ их действования, тот не скажет, что вода жжет, а огонь прохлаждает. И если кто поведет речь о солнце и земле, то не станет утверждать, что земля светит, а солнце произращает травы и плоды, напротив того, утверждая это, превзошел бы он всякую меру безумия. Так языческие писатели, особенно же преимущественнейший из всех стихотворец, если бы знали, что Зевс и другие суть боги, то не приписали бы им таких деяний, которые обличают, что они не боги, а, напротив того, люди, и люди не целомудренные. Или, если солгали они, как стихотворцы, и ты уличаешь их в этом, то почему же не солгали они, говоря о мужестве героев, и вместо мужества не изобразили немощи, вместо немощи — мужества? Как лгали они о Зевсе и Гере, так надлежало им уличать Ахиллеса в недостатке мужества, дивиться же силе Терситовой, Одиссея оклеветать в неблагоразумии, изобразить Несторово малоумие, сложить баснь о женоподобных деяниях Диомеда и Гектора и о мужестве Гекубы, потому что стихотворцам, как утверждают они, должно все вымышлять и лгать. Теперь же говоря о людях, соблюли они истину, но не побоялись оклеветать так называемых богов.

Кто нибудь из них скажет следующее: стихотворцы лгут, говоря о непотребных деяниях богов, а в похвалах, когда Зевса называют отцом богов, верховным, олимпийским и царствующим на небе, не вымышляют они, говорят же истину. Но не я один, а и всякий другой может доказать, что это рассуждение идет против них, потому что из прежних опять доводов, в укор им, обнаружится истина. Деяния изобличают, что они — люди, а похвалы — выше человеческой природы. Но то и другое не согласно между собой; и небожителям не свойственно делать подобные дела, и о делающих подобные дела никто не предположит, что они — боги.

17) Что же остается подумать? Не то ли, что похвалы ложны и дело льсти, деяния же, вопреки им, говорят истину? И справедливость этого можно дознать из обычая. Кто хвалит другого, тот не отзывается худо о жизни его; скорее же, если и гнусны чьи деяния, по укоризненности дел, — стараются превозносить таких людей похвалами, чтобы, обольстив слушателей избытком похвал, прикрыть беззакония хвалимых. Посему, как предположивший похвалить кого-нибудь, если ни в жизни, ни в душевных доблестях, не находит предлога к похвалам, потому что все это срамно, то превозносит его в других отношениях, приписывая ему качества, которые выше его, так и стихотворцы, которым удивляются язычники, приводимые в стыд срамными деяниями так называемых ими богов, присвоили им имя выше человеческого, не зная того, что предположением чего-то вышечеловеческого не прикроют в них собственно человеческого, скорее же человеческими их недостатками изобличат, что неприличны им божествейные черты. Думаю же, что стихотворцы против воли своей говорили о страстях и деяниях богов своих. Поскольку они несообщно, как сказало Писание (Прем. Сол.14:21), Божие имя и Божию честь старались приложить тем, которые не боги, но смертные люди, и дерзкое предприятие их было весьма важно и злочестиво, то поэтому невольно вынуждены они истиной изобразить их страсти, чтобы сказанное в писаниях их о богах всем последующим родам служило доказательством, что это — не боги.

18) Какое же оправдание, какое доказательство представят суеверные чтители сих богов, что это действительно боги? Тем, что говорено было незадолго пред сим, доказано, что это — люди, и люди не добронравные. Разве обратятся к тому, что высоко ценят их изобретения, полезные для жизни, и скажут: и богами, они признаны за то, что были полезны для людей. Ибо Зевс, как сказывают, владел искусством ваятельным, а Посейдон — судоходным, Гефест — кузнечным, Афина — ткацким; Аполлон изобрел музыку, Артемида — псовую охоту, Гера — искусство одеваться, Деметра — земледеяие, другие же — иные искусства, как повествуют о них историки. Но эти и подобные им познания должны люди приписывать не им одним, а общей человеческой природе, углубляясь в которую, люди изобретают искусства. Ибо искусство, по словам многих, есть подражание природе. Поэтому, если они были сведущи в искусствах, которыми тщательно занимались, то за это нужно признать их не богами, а скорее людьми, потому что и они не от себя произвели искусства, но подражали в них природе. Поскольку как люди по природе способны они были приобретать познания в положенных для людей пределах, то нимало не удивительно, если, вникнув в свою природу и приобретя о ней познание, изобрели они искусства. Если же утверждают, что за изобретение искусств справедливо было наименовать их богами, то и изобретателей других искусств следует наименовать богами на том же основаии, на каком они удостоены этого наименования. Финикияне изобрели письмена, Гомер — героическую поэзию, элеатец Зенон — диалектику, сиракузянин Коракс — риторическое искусство, Аристей ввел в употребление пчелиный мед, Триптолем — сеяние жита, спартанец Ликург и афинянин Солон издали законы, Паламид изобрел словосочинение, числа, меры и весы, а другие, по свидетельству историков, сделали известными иные различные и для человеческой жизни полезные вещи. Поэтому, если познания делают богами, и за них стали ваять богов, то необходимо, чтобы, подобно им, стали богамии те, которые впоследствии были изобретателями других вещей. Если же последних не удостоивают божеской чести, а признают людьми, то следует и Зевса, и Геру, и других не именовать богами, но верить, что и они были люди, тем более, что не были они и благонравны, как и самым изваянием кумиров язычники доказывают, что боги их не иное что, как люди.

19) В какой иной образ облекают их ваятели, как не в образ мужей и жен? Разве еще, что ниже этого, в образ животных, по природе бессловесных, всяких птиц, четвероногих, и кротких и свирепых, также — пресмыкающихся, каких только производят земля, море и всякое водное естество? Люди, унизившись до скотского состояния страстями и сластолюбием и не имея в виду ничего иного, кроме удовольствий и плотских вожделений, как сами устремились мыслью в эти, бессловесным свойстенные, дела, так в виде же бессловесных стали представлять и божество, по разнообразию страстей своих, изваяв такое множество богов. Ибо у них есть изображения четвероногих, пресмыкающихся и птиц, как и истолкователь божественного и истинного благочестия говорит: Осуетишася помышлении своими, и омрачися неразумное их сердце: глаголющеся быти мудри, объюродеша, и измениша славу нетленнаго Бога в подобие образа тленна человека и птиц и четвероног и гад. Темже и предаде их Бог в страсти безчестия (Рим. 1:21, 23, 26). Осквернив наперед душу скотским сластолюбием, как сказано выше, ниспали люди до подобных изображений Божества, а по падении, уже как бы преданные тем самым, что отвратился от них Бог, погрязают в этом и Бога, Отца Слову, изображают в подобии бессловесных.

Так называемые у эллинов философы и люди сведущие, когда обличают их в этом, не отрицают, что видимые их боги суть изображения и подобия людей и бессловесных, но в оправдание свое говорят: для того у нас все сие, чтобы через это являлось нам Божество и давало ответы, потому что невидимого Бога невозможно иначе и познать, как при помощи подобных изваяний и обрядов. А другие, сих превосходя любомудрием и думая сказать нечто еще более глубокомысленное, говорят: учреждения и изображения эти введены для призывания и явления божественных ангелов и сил, чтобы, являясь в этих изображениях, сообщали людям ведение о Боге; это как бы письмена для людей, читая их, по бывающему в них явлению божественных ангелов, могут они познать, какое иметь понятие о Боге. Так баснословят, а не богословствуют (не скажем этого) языческие мудрецы! Но если кто со тщанием исследует это рассуждение, то найдет, что и их мнение не менее ложно, как и показанных прежде.

20) Иной, вступя с ними в речь, пред судом истины спросит: почему Бог ответствует и познается через идолов, по причине ли вещества, из какого сделаны идолы, или по причине данного им образа? Если по причине вещества, то какая нужда в образе? Почему Бог не является просто во всем веществе, прежде нежели сделано из него это? Напрасно воздвигали они стены храма, заключая в них один камень, или одно дерево, или часть золота, когда вся земля наполнена их сущностью. А если причиной божественного явления бывает наложенный на вещество образ, то какая нужда в веществе золота или чего-либо иного? Почему Богу не являться лучше в самих в природе существующих животных, которых образ имеют на себе изваяния? На этом основании мысль о Боге была бы лучше, если бы являлся Он в одушевленных живых существах, словесных или бессловесных, и не нужно было ожидать Его явления в вещах неодушевленных и не движущихся. В этом случае язычники впадают в нечестие, в котором всего больше противоречат сами себе. Естественных животных, четвероногих, птиц и пресмыкающихся почитают мерзостью и гнушаются ими, или по причине их свирепости, или по нечистоте, и однакоже, изваяв подобия их из камня, дерева, золота, боготворят оные. Надлежало бы им лучше чествовать самых животных, нежели чтить изображения их, и покланяться им в изображениях. Или, может быть, в идолах ни то, ни другое — ни образ, ни вещество — не служит причиной Божия присутствия; призывает же Божество на них одно сведущее искусство, которое само есть подражание природе. Но если при помощи знания нисходит Божество на изваяния, то опять, какая нужда в веществе, когда знание в человеке? Ибо если при помощи одного искусства является в изваяниях Бог, и потому изваяния чествуются как боги, то надлежало бы покланяться людям как виновникам искусства, и их чествовать, поскольку они разумны, и в себе самих имеют сведение.

21) На второе же, конечно более глубокомысленное, оправдание их не без основания можно сказать следующее: если делается это у вас, эллины не по причине явления самого Бога, но по причине присутствия там ангелов; то почему изваяния, через которые призываете вы Силы, у вас лучше и выше самых призываемых Сил? Делая изваянные образы, как говорите, для приобретения понятия о Боге, присвояете этим изваяниям честь и наименование самого Бога и в этом поступаете не благочестно. Признавая, что сила Божия превыше ничтожества идолов, и потому осмеливаясь через них призывать не Бога, но низшие Силы, потом, оставив Силы эти в стороне, камням и деревам присвоили вы имя Того, Чье присутствие для вас страшно; и не камнями, не произведением человеческого искусства именуете их, но богами, и покланяетесь им. Если, как ложно уверяете, это у вас письмена для умозрения о Боге, то не справедливо — знаки предпочитать означаемому. Если кто напишет царево имя, то предпочитающий написанное царю не останется в безопасности, а, напротив того, наказан будет смертью. Письмена же изобретаются искусством пишущего. Так и вы, если имеете здравый рассудок, то не можете на вещество переносить такой признак Божества; даже изваяния не можете предпочесть изваявшему. Если идолы, точно как письмена, означают явление Бога, и потому, как означающие собой Бога, достойны обоготворения, то изваявшему и начертавшему их, разумею опять художника, тем паче надлежало быть обоготворенным, потому что он и могущественнее и божественнее идолов, так как по его изволению обделаны и получили свой вид идолы. Посему, если достойны удивления письмена, то написавший их возбуждает гораздо большее удивление своим искусством и душевным знанием. Итак, если идолов не следует по этой причине почитать богами, то можно еще предложить вопрос об идолобесии, если кому желательно знать причину, почему идолы имеют такой образ.

22) Если Божество человекообразно, а потому и идолы так изображаются, то для чего присвояют Божеству и подобия бессловесных? Если же у Него подобие бессловесных животных, то почему присвояют Ему изваяния существ словесных? А если в Нем то и другое, и в том и другом виде представляют они Бога, потому что имеет подобие и бессловесных и словесных существ, то для чего разделяют соединенное, и отдельно делают изваяния бессловесных и изваяния людей, а не всегда изваяния их имеют вид тех и других, каковые изображения действительно находятся в баснословии, например: Сцилла, Харибда, Гиппоцентавр, и у египтян — Анубис с головой пса? Надлежало бы, или только так изображать их, имеющих двоякую природу, или, если имеют один только образ, не вымышлять для них другого. И еще, если они имеют мужеский образ, то для чего придают им и подобия женские? И если женский имеют образ, то для чего ложно представляют их в образе мужей? Опять, если они — то и другое, то надлежало не разделять, а соединять то и другое, и уподоблять так называемым жено-мужам (гермафродитам), чтобы языческое суеверие не только обнаруживало в себе нечестие и клевету, но возбуждало и смех в зрителях.

И вообще, если представляют себе Божество телообразным, а потому воображают у Него, и изваяниям дают: чрево, руки, ноги, также выю, грудь, уши, члены, у людей служащие к деторождению, то смотри, до какого нечестия и безбожия унизился ум их, когда мог так думать о Божестве. Ибо Божеству следовало бы посему претерпевать непременно и все прочее, свойственное телу, то есть быть рассекаемым, делимым, и даже вообще подверженным истлению. Это же и подобное этому свойственно не Богу, а скорее — земным телам; потому что Бог бесплотен, нетленен, бессмертен, и ни в ком ни для чего не имеет нужды; это же тленно подобно телам и, как говорено было прежде, имеет нужду в прислуге человеческой. Ибо часто видим, что обветшавшие идолы обновляются; уничтоженные временем, дождем, или каким-либо из земных животных, созидаются вновь. А посему можно осудить язычников в неразумии за то, что именуют богами идолов, которых сами делают, что просят спасения у тех, которых искусством своим предохраняют от тления, что молятся об удовлетворении своих нужд тем, о ком знают, что требуют собственной их попечительности, что, заключая их в небольших зданиях, не стыдятся называть владыками неба и всей земли.

23) И не из этого только можно усматривать безбожие язычников, но также и из того, что о самих идолах мнения их не согласны. Ибо если идолы — боги, как говорят и любомудрствуют о них язычники, то к которому из них прилепится человек? И каких из них можно признать главнейшими, чтобы или, покланяясь Богу, иметь на него твердое упование, или, признавая Его Божеством, как говорят, не колебаться? Ибо не одни и те же именуются у всех богами, но большей частью сколько есть народов, столько вымышлено и богов. Случается же, что одна область и один город разделяются между собой во мнениях о почитании идолов. Финикияне не знают богов, признаваемых египтянами. Египтяне покланяются не одним и тем же идолам с финикиянами. Скифы не приемлют богов персидских, а персы — сирских. Пелазги уничижают даже богов чтимых во Фракии, а фракияне не признают чтимых фивянами. Инды с арабами, арабы с ефиопами, и ефиопы с ними, имеют различных идолов. Сиряне не чтут богов киликийских, каппадокияне же именуют богами не признаваемых в Киликии; иных вымыслили себе вифинияне, а иных — армяне. И к чему приводить многие примеры? Обитатели твердой земли покланяются инаковым богам с островитянами, и островитяне чтут инаковых с жителями твердой земли. И вообще, каждый город и каждое селение, не зная соседних богов, предпочитают им своих, которых и признают только богами. О гнусных же египетских обычаях нет нужды и говорить; они у всех перед глазами; там города держатся суеверий противоположных и одно другому противоречащих; соседи всегда стараются чествовать противное тому, что чествуют живущие смежно с ними. Крокодилу покланяются одни как Богу, у жителей же ближайших мест почитается он мерзостью. Льва чтут одни как Бога, а вне города не только не воздают ему чести, но даже встретив убивают его как зверя. Рыбу, включенную одними в число богов, в другом месте ловят в пищу. Оттого у них — войны, мятежи, всякого рода предлоги к убийствам, и все обаяние страстей. Удивительно же то, что пелазги, по сказанию историков, у египтян узнав имена богов, не знают египетских богов, воздают же честь богам другим, а не египетским. И вообще, у всех народов, зараженных идолослужением, различны верования и обряды богослужения, а не найдешь у них одного и того же.

Этому и быть надлежало, потому что, утратив мысленное устремление к единому Богу, люди впали во многое и различное; уклонившись от истинного Отчего Слова, Спасителя всех Христа, носятся они мыслью по многим вещам. Как отвратившиеся от солнца и находящиеся в темном месте кружатся по многим непроходимым путям, и кто перед ними, тех не примечают, а кого нет, тех представляют стоящими перед ними, и видя не видят: так, подобным же образом, и у тех, которые отвратились от Бога и омрачены в душе, ум находится в кружении; они, как пьяные и не способные видеть, представляют себе не сущее.

24) Не малым обличением действительного безбожия язычников служит и следующее. Поскольку в каждом городе и в каждой области боги различны и их много, притом — один истребляет богов другого, то всеми истребляются все. У одних почитаемые богами у других делаются жертвами и возлияниями в честь ими именуемых богов. И наоборот, что у одних употребляется в жертву, то у других почитается богом. Египтяне чтут вола и Аписа, т. е. тельца, а другие вола и тельца приносят в жертву Зевсу. Правда, что в жертву приносят не тех самых, которые обоготворены, однако же, принося подобное, приносят, по-видимому, то же самое. Ливияне признают богом овна, которого и называют Аммоном, а у других овен часто закалается в жертву. Инды воздают честь Дионису, этим именем, в переносном смысле, называя вино, у других же вино употребляется на возлияние иным богам. Иные чтут и именуют богами реки, источники, особенно же египтяне всему предпочитают воду, между тем другие, и даже сами египтяне, обожающие это, водой омывают свои и чужия нечистоты, и оставшееся по умовении выливают с бесчестием. Но почти все идолотворимое египтянами у других обращается в жертву богам. Посему сами язычники смеются над египтянами, что боготворят они не богов, но вещи, другими и даже ими самими употребляемые на очищение и жертвы.

25) Некоторые дошли уже и до такого злочестия и безумия, что закалают и приносят в жертву ложным богам своим самих людей, тогда как боги эти суть подобие и образ людей. Эти злосчастные не примечают, что закалаемые ими жертвы служат первообразами вымышленных и чествуемых ими богов. Им-то приносят в жертву людей, приносят почти подобное подобному, или, вернее сказать, лучшее худшему, одушевленных закалают в жертву неодушевленным, разумных приводят на заклание не имеющим движения. Скифы, именуемые Таврийскими, в жертву так называемой у них деве закалают претерпевших кораблекрушение и взятых в плен эллинов. Столь злочестиво поступают они с подобными себе людьми, и в такой мере изобличают жестокость богов своих, что убивают даже тех, кого Промысл спас от опасностей на море, и этим как бы противятся самому Промыслу, потому что зверской своей душой уничтожают Его благодеяние. Другие же, когда возвращаются с войны победителями, разделив пленников на сотни, и из каждой взяв по одному, столько человек закалают в честь Арею, сколько изберут по числу сотен. И не скифы одни совершают такия мерзости, по врожденной варварам свирепости, напротив того, обычное это дело, свойственное злобе идолов и бесов. Ибо в древности египтяне приносили людей в жертву Гере, а финикияне и критяне принесением в жертву детей своих умилостивляли Крона. И древние римляне человеческими жертвами чтили Зевса, называемого Лациарием, Так или иначе, но все вообще, и сквернили и сквернились; сквернились сами, совершая убийства, и сквернили храмы свои, окуряя их подобными жертвами.

И от этого много зол приключилось людям. Они, видя, что приятно это демонам, и сами вскоре стали подражать богам своим, совершая подобные преступления и вменяя в заслугу себе подражание, по мнению их, существам совершеннейшим. Оттого люди стали вдаваться в человекоубийства, детоубийства и всякие непотребства. Каждый почти город, от уподобления в нравах богам своим, сделался исполненным всякого разврата. Перед идолами нет целомудренного кроме того, чье непотребство ими засвидетельствовано.

26) В финикийских капищах в древности сидели женщины и в дар тамошним богам своим приносили начатки из цены блуда своего, думая умилостивить тем богиню свою и заслужить ее благоволение. И мужи, отрекшись от своего пола, не желая принадлежать к мужчинам, претворяют себя в пол женский, чтобы угодить и оказать тем честь матери, так называемых ими, богов. Вообще, все живут срамно, соревнуют друг другу в худом, и как сказал святый служитель Христов Павел: жены бо их измениша естественную подобу в преестественную: такожде и мужи, оставльше естественную подобу женска пола, разжегошася похотию своею друг на друга, мужие на мужех студ содевающе (Рим. 1:26–27). А этими и подобными этим делами подтверждают они и обличают, что и так называемые ими боги вели такую же жизнь. Ибо у Зевса научились они деторастлению и прелюбодеянию, у Афродиты — блуду, у Реи — непотребству, у Арея — убийствам, у других же — иным подобным делам, за которые законы наказывают и которыми гнушается всякий целомудренный человек. Посему справедливо ли почитать богами тех, которые делают подобные дела? Не лучше ли за развратность нравов признать, что они бессмысленнее и самых бессловесных? Справедливо ли также и воздающих им божескую честь почитать людьми? Не лучше ли пожалеть о том, что они бессмысленнее бессловесных, и бездушнее неодушевленных? Если бы обратили они внимание, что душа их одарена умом, то не вринулись бы во все это с такой опрометчивостью, и не отреклись бы от истинного Бога, Отца Христова.

27) Но, может быть, превосходнейшие из язычнииков и исполненные удивления к твари, будучи пристыжены обличениями в этих мерзостях, и сами не отрекутся, что действительно это предосудительно и стоит обличения, но останутся в той мысли, что служение миру и частям мира есть несомненное для них и неоспоримое верование. Даже будут хвалиться, что не камни, не дерева, вообще не изображения людей и бессловесных, птиц, гадов и четвероногих чествуют и обожают они, но солнце, луну, все небесное украшение, а также — землю и все влажное естество. При этом скажут: никто не может доказать, будто бы и это по природе не боги, когда для всякого явно, что они — не вещи неодушевленные и безсловесные, но по природе выше людей, потому что одни населяют небо, а другие — землю.

И это мнение стоит того, чтобы рассмотреть и подвергнуть его исследованию. Ибо и в этом слово наше, без сомнения, найдет, что послужит истинным обличением язычникам. Но прежде, нежели приступим к рассмотрению и начнем доказательство, достаточно заметить, что сама тварь едва не вопиет против них, указывая на своего Творца и Создателя — Бога, над нею и над всем царствующего Отца, Господу нашему Иисусу Христу, от Которого отвращаются эти мнимые мудрецы, покланяются же произшедшей от Него твари и боготворят ее, хотя сама она покланяется своему Творцу и исповедует того Господа, от Которого отрицаются они ради нее. Ибо таким образом люди, удивляющиеся частями мира и признающие их богами, весьма будут пристыжены взаимной друг для друга потребностью этих частей. Она показывает и дает знать, что Отец Слова есть действительно Господь и Творец этих частей, требующий от них беспрекословного Себе повиновения, как говорит и Божие законоположение: Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь (Пс. 18:1).

Достоверность этого не сокрыта от взоров, но весьма очевидна всякому, у кого не вовсе ослеплено умное око. Ибо если кто возьмет во внимание отдельные части твари, и будет рассматривать каждую в особенности, например: и солнце возьмет само по себе, и луну отдельно, а также и землю, и воздух, и теплоту, и холод, и сухость, и влажность, вне взаимной их между собой связи, и каждую из этих частей станет рассматривать особо, как она есть сама по себе, то без сомнения найдет, что ни одна часть мира сама для себя не достаточна, но все оне имеют нужду одна в другой, и только при взаимной друг другу помощи делаются самостоятельными. Солнце обращается вместе со всем небом, и в нем заключается, вне же небесного кругообращения не могло бы и существовать. Луна и прочие звезды свидетельствуют о том, что вспомоществует им солнце. Оказывается также, что и земля дает плоды не без дождей, а дождь не может падать на землю без содействия облаков, и облака никогда не являются и не составляются сами собой без воздуха, и воздух нагревается не сам собой, но от эфира, светлым же делается, когда озарен солнцем. Источники и реки образуются не без земли; земля не сама на себе утверждена, но поставлена на водах, и держится какими-то связями в средине вселенной; море и всю землю обтекающий совне великий океан приводятся в движение ветрами, и устремляются, куда понудит их сила ветров; сами ветры происходят не сами собой, но, как говорят рассуждающие о них, составляются в воздухе от теплоты и нагревания его эфиром и с помощью того же воздуха дуют всюду. Кто же, при всей малосмысленности, не знает, что четыре стихии, из которых образовалось естество тел, — разумею теплоту и холод, сухость и влажность, — поддерживаются только в совокупном соединении, а разделенные и разобщенные, от преобладания преизбыточествующей из них, делаются уже одна для другой разрушительными? Теплота истребляется увеличивающимся холодом, а холод, опять, уничтожается силой теплоты. Сухое увлаживается влажным, и последнее иссущается первым.

28) Поэтому как же эти вещи будут богами, имея нужду в помощи других? Или как можно просить у них чего-либо, когда сами одна от другой требуют себе содействия? Если у нас слово о Боге, то Он ни в ком не имеет нужды, самодоволен, самоисполнен, в Нем все состоится, лучше же сказать — Он всему дает самостоятельность. Справедливо ли же будет наименовать богами солнце, луну и другие части творения, когда они не таковы, напротив же того, имеют нужду во взаимном друг другу содействии?

Но, может быть, язычники, имея доказательство перед глазами, и сами сознаются, что части творения, взятые раздельно и сами по себе, не достаточны; станут же утверждать, что, когда все части, совокупленные вместе, составляют одно великое тело, тогда целое есть Бог. По составлении из частей целого, не будет уже им нужды ни в чем постороннем, целое же будет и само для себя довольно и для всего достаточно. Так скажут нам мнимые мудрецы, чтобы и за это выслушть себе обличение. Даже слово это докажет, что злочестие их, при великом невежестве, не меньше злочестия тех, о которых сказано прежде.

Ежели отдельные вещи, будучи между собой связаны, наполняют собой целое, и целое составляется из отдельных вещей, то целое состоит из частей, и каждая вещь есть часть целаго. Но это весьма далеко от понятия о Боге. Бог есть целое, а не части; Он не из различных составлен вещей, но Сам есть Творец состава всякой вещи. Смотри же, как нечестиво выражаются о Божестве, которые так говорят о Нем. Если Бог состоит из частей, то, без сомнения, окажется Себе самому неподобным и составленным из вещей неподобных. Ибо если Он — солнце, то не луна; если луна, то не земля; и если — земля, то не будет морем. А таким образом, перебирая каждую часть отдельно, найдешь несообразность такого рассуждения. То же заключение можно против них вывести из рассмотрения нашего человеческого тела. Как глаз — не слух, слух — не рука, чрево — не грудь, и выя также — не нога, но каждый из этих членов имеет собственную свою деятельность, и из этих различых членов составяется одно тело, в котором части соединены взаимной нуждой, разделяются же с наступлением времени, когда собравшая их воедино природа произведет разделение, потому что так угодно повелевшему Богу: так (да позволит это сказать сам Совершеннейший), если части творения, сочетая их в едино тело, именуют Богом, то необходимо, чтобы, по доказанному уже, Бог сам в Себе и был не подобен Себе, и так же делился, сообразно с природой делимых частей.

29) Но согласно с истинным умозрением, можно еще и иначе обличить их безбожие. Если Бог по естеству бесплотен, невидим, неосязаем, то почему представляют они Бога телом, и что видимо глазами и осязаемо рукой, тому воздают божескую честь? И еще, если утвердилось уже такое понятие о Боге, что Он во всем всемогущ, и ничто не обладает Им, но Он всем обладает и над всем владычествует, то обоготворяющие тварь не примечают, что она не подходит под такое определение Бога? Когда солнце бывает под землею, — свет его затемняет земля, и он не видим. Луну же днем скрывает солнце блистанием своего света. Земные плоды нередко побивает град; огонь от прилива воды угасает; зиму гонит весна, а лето не позволяет весне преступать свои пределы, и лету опять осень воспрещает выходить из собственных своих пределов. Итак, если бы это были боги, то надлежало бы, чтобы они не были преодолеваемы и затмеваемы друг другом, но всегда находились одно при другом, и вместе производили общие свои действия; надлежало бы, чтобы днем и ночью солнце, и в совокупности с ним луна и прочий сонм звезд, имели равный свет, и свет их всем светил и всех осиявал; надлежало бы, чтобы море и источники смешались, и доставляли людям общее питие; надлежало бы, чтобы в то же время были и безветрие и дыхание ветров; надлежало бы, чтобы огонь и вода в совокупности удовлетворяли одной и общей потребности человеческой, и никто не терпел от них вреда, потому что, по мнению людей, они — боги, и делают все не ко вреду, а скорее — к пользе. Если же это невозможно, по причине взаимной их противоположности, то вещи, одна другой противные, противоборственные и между собой несовместимые, возможно ли называть богами, и воздавать им божескую честь? Если несогласны они между собой по природе, то могут ли подавать мир другим молящимся и будут ли для них охранителями единомыслия?

Поэтому, как доказано в слове, по всей справедливости, не могут быть истинными богами ни солнце, ни луна, ни другая какая часть твари, а тем паче — изваяния из камней, из золота и из других веществ, и также — вымышленные стихотворцами Зевс, Аполлон и другие. Напротив того, одни суть части творения, другие — вещи неодушевленные, а третьи были только смертные люди. Потому служение им и обоготворение их есть внушение не благочестия, но безбожия и всякого злочестия, и доказательство великого уклонения от ведения единого и единственно истинного Бога, разумею же Отца Христова. А когда изобличено это и доказано, что языческое идолослужение исполнено всякого безбожия и введено не на пользу, а на погибель человеческой жизни, теперь, как обещано было в начале слова, по изобличении заблуждения, пойдем, наконец, путем истины и обратим взор к Вождю и Создателю вселенной — Отчему Слову, чтобы через Него уразуметь нам и Бога Отца Его, и показать язычникам, сколько удалились они от истины.

30) Сказанное доселе клонилось только к изобличению заблуждений в мире, путь же истины будет иметь целью действительно сущего Бога. К познанию же и точному уразумению истины имеем нужду не в ком другом, а только в себе самих. Путь к Богу не так далек от нас, как превыше всего сам Бог, он не вне нас, но в нас самих; и начало его может быть нами найдено, как и Моисей учил, говоря: глагол веры в сердце твоем есть (Рим. 10:8; Втор. 30:14). И Спаситель, давая разуметь и подтверждая то же самое, сказал: царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21). Внутри же себя имея веру и Царствие Божие, можем вскоре узреть и уразуметь Царя вселенной — Спасительное Отчее Слово. Да не отговариваются служащие идолам эллины, и вообще, никто другой да не обольщает сам себя, будто бы нет у них такого пути, а потому и имеют они предлог к своему безбожию. Все мы вступили на этот путь, и всем он открыт, хотя и не все им идут, но многим желательно оставлять его, потому что влекут их совне житейские удовольствия.

А если кто спросит: что же это за путь? Отвечаю: душа каждого и в ней ум; потому что одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог. Разве нечестивые, как отреклись от Бога, так откажутся и от того, что имеют душу? Это и всего справедливее было бы сказать им, потому что не имеющим только ума свойственно отрицаться от его Творца и Создателя Бога. Посему-то для людей простых нужно вкратце доказать и то, что всякий человек имеет душу, и душу разумную, потому что иные, особливо еретики, отрицают и это, полагая, что человек есть не более как видимый образ тела, — нужно для того, чтобы, когда будет эта доказано, могли они сами в себе иметь ясное обличение идолослужения.

31) Первым не малым признаком того, что душа человеческая разумна, служит отличие ее от бессловесных, ибо по естественной привычке называем их бессловесными по тому самому, что род человеческий разумен. А потом не маловажным доказательством будет и то, что один человек рассуждает о находящемся вне его, мысленно представляет и то, чего нет перед ним, и опять рассуждает и обсуживает, чтобы из обдуманного избрать лучшее. Бессловесные видят то одно, что перед ними, стремятся к тому одному, что у них перед глазами, хотя бы впоследствии был от того им вред, но человек стремится не к видимому, а напротив того, видимое глазами обсуживает рассудком; нередко, устремившись уже, рассудком бывает удержан, и что им обдумано, обсуживает снова. И всякий, если только он — друг истины, сознает, что ум человеческий не одно и то же с телесными чувствами, а потому, как нечто иное, бывает судьей самих чувств; и если чувства чем предзаняты, то ум обсуживает и припоминает это, и указывает чувствам лучшее. Дело глаза — видеть только, ушей — слышать, уст — вкушать, и ноздрей — принимать в себя запах, рук — касаться; но рассудить, что должно видеть и слышать, до чего должно касаться, что вкушать и обонять — не дело уже чувств; судят же об этом душа и ум ее. Рука может, конечно, взяться и за меч, уста могут вкусить и яд, но они не знают, что это вредно, если не произнесет о том суда ум. И это (чтобы видеть нам дело в подобии) походит на хорошо настроенную лиру и на сведущего музыканта, у которого она в руках. Каждая струна на лире имеет свой звук, то густой, то тонкий, то средний, то пронзительный, то какой-нибудь другой; но судить о согласии звуков и распознать стройный их лад невозможно без знатока, ибо тогда только оказывается в них согласие и правильный лад, когда держащий в руках лиру ударит по струнам и мерно коснется каждой. Подобно этому, поскольку и чувства в теле настроены как лира, когда управляет ими сведущий ум, тогда душа рассуждает и знает, что делать и как поступать. Но это свойственно только людям, и это-то есть разумность человеческой души, пользуясь которой отличается она от бессловесных и доказывает о себе, что она действительно не одно и тоже с видимым в теле. Тело часто лежит на земле, а человек представляет и созерцает, что на небе. Тело часто покоится, безмолвствует и сидит, а человек — внутренно в движении и созерцает, что вне его, переселяясь и переходя из страны в страну, встречаясь со знакомыми, нередко предугадывая и предузнавая по этому дела свои на другой день. Что же это иное, как не разумная душа, которая в человеке размышляет и представляет, что выше его?

32) А для тех, которые дошли даже до бесстыдства неразумности, строгим доказательством послужит и следующее. Тело по природе смертно, посему же человек размышляет о бессмертии, и нередко, из любви к добродетели, сам на себя навлекает смерть? Или, тело — временно, почему же человек представляет себе вечное, и поэтому пренебрегает тем, что у него под ногами, вожделевает же вечного? Тело само о себе не помыслит ничего подобного, оно не помыслило бы и о том, что вне его, потому что оно смертно и временно. Необходимо же быть чему-либо другому, что помышляло бы о противоположном и не естественном телу. Итак, что же это опять будет, как не душа разумная и бессмертная? Не совне, но внутри, в теле, как музыкант на лире, производит она совершеннейшие звуки. Опять, глазу естественно смотреть, и слуху — слушать, почему же одного отвращаются они, а другое избирают? Кто отвращает глаз от зрения? Или кто заключает для слышания слух, по природе способный слышать? Или кто нередко удерживает от естественного стремления вкус, по природе назначенный для вкушения? Кто запрещает до иного касаться руке, по природе деятельной? И обоняние, данное для ощущения запахов, кто отвращает от принятия в себя оных? Кто производит это вопреки тому, что естественнно телу? Или почему тело, отвращаясь от требуемого природой, склоняется на совет другого и обуздывается его мановением? Все это доказывает не иное что, как разумную душу, владычествующую над телом. Тело не само себя движет, но приводится в движение и движется другим, как и конь не сам себя впрягает, но понуждает его владеющий им. Посему-то и даются людям законы — делать доброе и отвращаться порока; для бессловесных же, лишенных разумности и мышления, и худое остается невнятным и неразличимым. Итак, думаю, сказанным доселе доказано, что в людях есть разумная душа.

33) Но в церковном учении, для убеждения в том, что не должно быть идолам, необходимо знать, что душа и бессмертна. Познание же об этом всего более облегчается для нас познанием тела и различением души от тела. Ибо если в слове нашем доказано, что душа — не одно и то же с телом, тело же по природе смертно, то необходимо душе быть бессмертной по тому самому, что она не подобна телу. И опять, если, по доказанному, душа движет тело, а сама ничем другим не приводится в движение, то следует из этого, что душа самодвижна и, по сложении с себя тела в землю, опять будет сама себя приводить в движение. Ибо не душа подвергается смерти, умирает же тело вследствие разлучения с ним души. Посему если бы душа приводима была в движение телом, то по разлучении с движущим ей следовало бы умереть. А если душа движет и тело, то тем паче необходимо ей приводить в движение и себя. Приводя же себя в движение, по необходимости будет она жить и по смерти тела, потому что движение души не иное что есть, как жизнь ее; как, без сомнения, и о теле говорим, что тогда оно живет, когда движется, и тогда бывает смерть его, когда прекращается в нем движение. Но это яснее можно видеть из душевной деятельности, пока душа еще в теле. Если и тогда, как душа заключена в теле и соединена с ним, не ограничивается она малостью тела и не соразмеряется с нею; тело лежит иногда на одре, и как бы уснув смертным сном, пребывает недвижимо, а душа по силе своей бодрствует, возвышается над природой тела, и хотя пребывает в теле, но, как бы преселяясь из него, представляет и созерцает, что превыше земли, нередко же, поощряемая чистотой ума, воспаряет к святым и ангелам, пребывающим вне земных тел, и беседует с ними, то, разрешившись от тела, когда будет сие угодно соединившему ее с ним Богу, не тем ли паче, и не в большей ли еще мере, приобретет она яснейшее ведение о бессмертии? Ибо, если и связанная телом жила такой жизнью, которая вне тела, то по смерти тела тем паче будет жить, и не прекратится жизнь ее, потому что так сотворил ее Бог Словом Своим; Господом нашим Иисусом Христом. И помышляет и мудрствует она о бессмертном и вечном, потому что сама бессмертна. Как телесные чувства, поскольку тело смертно, видят смертное, так душе, созерцающей бессмертное и помышляющей о бессмертном, необходимо и самой быть бессмертной и жить вечно. Ибо понятия и созерцания бессмертия никогда не оставят ее, пребывая в ней и служа как бы подгнетом к поддержанию бессмертия. Посему-то душа имеет понятие и о созерцании Бога, и сама для себя делается путем, не совне заимствуя, но в себе самой почерпая ведение и разумение о Боге Слове.

34) А поэтому утверждаем (о чем говорено уже было и прежде), что язычники, как отреклись от Бога и кланяются вещам неодушевленным, так, думая о себе, что нет в них разумной души, и причисляя себя к бессловесным, в этом самом несут наказание за свое безумие. И потому, как неодушевленные, благоговея перед вещами неодушевленными, достойны они сострадания и руководства. Если же уверены они (как и вправе быть уверенными), что есть в них душа, и имеют высокое понятие о своей разумности, то для чего, как бы не имея души, отваживаются поступать вопреки разуму, не мудрствуют, как должно мудрствовать, но ставят себя выше и Божества? Ибо сами имея бессмертную и невидимую ими душу уподобляют Бога вещам видимым и смертным. Или почему, как отступили от Бога, так паки не прибегнут к Нему? Как отвратились они мыслью от Бога и не сущее стали представлять себе богами, так могут возвыситься умом души своей и снова обратиться к Богу. Обратиться же к Богу будет для них возможно, если свергнут с себя скверну всякого вожделения, в какую облеклись, и в такой мере омоются, что отринут все чуждое душе и в нее привзошедшее, представят же ее чистой от всяких примесей, какой была она сотворена, и таким образом придут в состояние созерцать в ней Отчее Слово, по Которому сотворены вначале. Ибо создана душа по образу и подобию Божию, как дает разуметь об этом божественное Писание, говоря от лица Божия: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26).

Посему, когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха и соблюдает в себе один чистый образ, тогда (чему и быть следует) с просветлением его, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ — Слово, и в Слове уразумевает Отца, Которого образ есть Спаситель. Или, если учение души недостаточно, потому что ум ее омрачается внешним, и не видит она лучшего, то ведение о Боге можно также заимствовать от видимого, потому что тварь порядком и стройностью, как бы письменами, дает уразуметь и возвещает своего Владыку и Творца.

35) Бог благ, человеколюбив, благопопечителен о сотворенных Им душах; и поскольку по естеству Он невидим и непостижим, превыше всякой сотворенной сущности, а род человеческий, произшедший из ничего, не достиг бы ведения о Нем несотворенном, то посему-то самому и привел Он тварь Словом Своим в такое устройство, чтобы Его, невидимого по естеству, могли познавать люди хотя из дел. Ибо из дел нередко познается и такой художник, которого мы не видали. Говорят, например, о ваятеле Фидие, что произведения его соразмерностью и взаимной соответственностью частей показывают в себе Фидия, хотя и нет его пред зрителями. Так и из порядка в мире можно познавать Творца и Создателя его, Бога, хотя и не видим Он телесным очам. Никто не смеет сказать, будто бы Бог во вред нам употребил невидимость естества Своего, и оставил Себя совершенно непознаваемым для людей. Напротив того, по сказанному выше, в такое устройство привел Он тварь, что, хотя невидим по естеству, однако же познается из дел. И не от себя говорю это, но так научен я богословами, и один из них, Павел, пишет к римлянам: невидимая бо Его от создания мира твореньми помышляема видима суть (Рим. 1:20) и с дерзновением говорит ликаонянам: и мы подобострастна есма вам человека, благовествующа вам от сих суетных обращатися к Богу живу, Иже сотвори небо и землю и море и вся, яже в них, Иже в мимошедшия роды оставил бе вся языки ходити в путех их, и убо не несвидетельствована Себе остави, благотворя, с небесе нам дожди дая и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца наша (Деян. 14:15–17). Ибо, взирая на небесный круг, на течение солнца и луны, на положения и круговращения прочих звезд, совершающихся различно и по противоположным направлениям, впрочем так, что при всем разнообразии соблюдается звездами одинаковый порядок, — кто не придет к той мысли, что не сами себя привели они в устройство, но есть иной приводящий их в устройство Творец? И взирая на восходящее ежедневно солнце, на луну, являющуюся ночью, по неизменному закону, совершенно в равное число дней убывающую и возрастающую, также на звезды, из которых одни блуждают и разнообразно изменяют свое течение, а другие движутся в неуклонном направлении, — кто не составит себе такого понятия, что, без сомнения, есть правящий ими Создатель?

36) Также, видя, что противоположные по природе вещи соединены и пребывают в согласной стройности, например, срастворены огонь с холодом и сухость с влажностью, и не враждуют между собой, но как бы из чего-то единого составляют одно тело, — кто не сделает такого заключения, что вне этих вещей есть Сочетавший их? И видя, что зима уступает место весне, весна — лету, лето — осени, что эти времена года по природе противоположны, одно охлаждает, другое палит, одно питает, а другое истощает, однако же, все они равно и безвредно служат к пользе людей, — кто не подумает, что есть Некто совершеннейший всего этого, и Он, приводя все в равенство, всем правит, хотя и не видишь ты Его? Или, взирая на облака, носимые в воздухе, и на водную тяготу, связанную в облаках, — кто не приобретет себе понятия о Связавшем все это и Повелевшем, чтобы так было? Или, смотря на эту землю, по природе весьма тяжелую, поставленную на воде, и неподвижно стоящую на том, что по природе удободвижно, — кто не размыслит сам с собой, что есть Бог сотворивший и устроивший ее? Или, видя по временам плодоносие земли, дожди с неба, разлития рек, появление новых источников, рождение животных от несходных между собой, притом примечая, что бывает это не всегда, а в определенные на то времена, и вообще, усматривая, что вещами несходными и противоположными достигается равный и одинаковый между ними порядок, — кто не сделает заключения, что есть единая Сила, Которая, пребывая неизменной, привела это в устройство и распоряжается этим как Ей благоугодно? Все эти вещи никогда не могли бы ни состояться, ни произойти сами собой, по взаимной противоположности естеств. Вода по природе тяжела и течет вниз; облака же легки, не имеютъ тяжести и стремятся вверх, однако же видим, что облака носят на себе воду, которая тяжелее их. Также, земля весьма тяжела, а вода легче ее, однако же более тяжелое поддерживается легчайшим, и земля не падает вниз, а стоит неподвижно. Мужеский пол — не то же, что и женский, однако же полы между собой соединяются, и обоими совершается одно рождение подобного живого существа. Короче сказать, холодное противоположно теплому, влажное противоборствует сухому, однако же, сошедшись вместе, не оказывают между собой вражды, но согласно составляют одно тело и служат к происхождению всего.

37) Итак, вещи, по природе одна другой противоборствующие и противоположные, не соединились бы между собой, если бы не был совершеннее их связавший их Господь, Которому уступают и повинуются и сами стихии, как рабы послушные владыке. Каждая стихия не противоборствует другой, стремясь к тому, что свойственно ей по природе, но все они соблюдают между собой согласие, признавая соединившего их Господа. По природе они противоположны, а по изволению Правящего ими дружелюбны. Но если бы не были приводимы в единое срастворение высшим повелением, то каким бы образом стеклись и соединились тяжелое с легким, или сухое с влажным, или круглое с прямым, или огонь с холодом, или, вообще, море с землею, или солнце с луной, или звезды с небом, и воздух с облаками, когда каждая вещь не сходна с другой по природе? Великое произошло бы между ними смятение; потому что одно палит, другое охлаждает, одно по тяжести влечет вниз, другое, напротив, по легкости — вверх; солнце освещает, а воздух омрачает. И звезды враждовали бы между собой, потому что одни имеют положение выше, а другие ниже. И ночь не уступала бы места дню, но всегда пребывала бы с ним в борьбе и раздоре. Α в таком случае увидели бы мы уже не благоустройство, но расстройство, не порядок, но бесчиние, не приведение в единый состав, а во всем разъединение, не соблюдение меры, а отсутствие ее, потому что, при раздоре и противоборстве каждой отдельной части, или все уничтожилось бы, или что-либо одно оказалось одерживающим верх. Но и это опять доказывало бы расстройство целого, потому что оставшееся что-нибудь одно и лишенное содействия всего прочего делало бы целое несоразмерным, как в теле оставшаяся одна нога и одна рука не сохранят в себе целого тела. Каким бы стал мир, если бы в нем осталось одно солнце, или круговращалась одна луна, или была одна ночь, или всегда продолжался день? Какая была бы опять стройность, если бы осталось одно небо без звезд или звезды остались без неба? Что было бы пользы, если бы оставалось одно море и если бы простиралась одна земля без вод и без других частей творения? Как произошли бы на земле человек или вообще живое существо при взаимном мятеже стихий и преобладании чего-либо одного, недостаточного к составлению из себя тел? Ибо из одной теплоты или из одного холода, или из одной влажности или сухости, ничто не составилось бы во вселенной, но повсюду было бы все беспорядочно и несвязно. Даже и самое по видимому преобладающее не могло бы иметь самостоятельности без пособия прочих вещей, потому что при таком только пособии имеет оно самостоятельность.

38) Итак, поскольку во всем открывается не бесчиние, но порядок, не отсутствие меры, но соразмерность, не расстройство, но благоустройство и всестройное сочетание мира, то необходимо заключить и составить себе понятие о Владыке, Который все соединил и скрепил, во всем произвел согласие. Хотя и не видим Он очам, но порядок и согласие вещей противоположных дают уразуметь их Правителя, Распорядителя и Царя. Если увидим, что город, населенный множеством различных людей, больных и малых, богатых и бедных, также старых и молодых, мужчин и женщин, управляется добропорядочно, и жители, хотя различны между собой, но единомысленны: ни богатые не восстают на бедных, ни большие на малых, ни молодые на старых, но все равномерно живут в мире; если, говорю, приметим все это, то без сомнения поймем, что единомыслие поддерживается присутствием градоправителя, хотя и не видим его. Ибо бесчиние есть признак безначалия, а порядок доказывает, что есть Владычествующий. И в теле примечая, что члены между собой согласны, глаз не противоборствует слуху, рука не восстает против ноги, но каждый член безмятежно отправляет свое служение, — конечно, заключаем из сего, что есть в теле душа, правительница членов, хотя и не видим ее. Так, видя порядок и стройность вселенной, необходимо представлять Властителя вселенной Бога, и притом одного, а не многих.

И самый порядок мироправления, и согласная во всем стройность доказывают не многих, но единого Мироправителя и Вождя — Слово. Если бы тварь имела многих правителей, то не соблюдался бы такой во всем порядок, но все пришло бы опять в беспорядок, потому что каждый бы из многих наклонял все к своему намерению и противоборствовал другим. Как выше утверждали мы, что многобожие есть безбожие, так многоначалие по необходимости будет безначалием. Поскольку каждый уничтожает власть другого, то ни один не окажется начальствующим, но у всех произойдет безначалие. А где нет начальствующего, там непременно бывает беспорядок. И наоборот, единый порядок и единомыслие многих и разных доказывают, что у них один начальник. Если кто издали слышит лиру, на которой много разных струн, и дивится их стройному согласию, потому что звучит не та одна струна, у которой звук густ, и не та одна, у которой звук тонок, и не та одна, которая имеет звук средний, но звучат все в равном между собой соотношении, то, конечно, заключит из сего, что лира не сама себя приводит в движение и что не многие ударяют в струны, но один есть музыкант, хотя и не видишь ты его, и он искусством своим звук каждой струны срастворяет в единое стройное согласие. Так, поскольку в целом мире есть всестройный порядок: ни горнее не восстает против дольнего, ни дольнее против горнего, но все стремится к одному порядку, то следует представлять себе не многих, а единого Правителя и Царя всей твари, Который все озаряет светом Своим и приводит в движение.

39) Не должно думать, что у твари много правителей и творцев, но со строгим благочестием и истиной согласно веровать в единого ее Создателя, что ясно доказывает и сама тварь. Ибо надежным признаком, что Творец вселенной один, служит то, что миров не много, а один. Если бы много было богов, то надлежало бы, чтобы и миров было много и они были различны. Многим же устроить один мир, и единому миру быть творением многих, неприлично было бы, по открывающимся в этом несообразностям. Во-первых, если бы один мир произошел от многих, то показывал бы бессилие сотворивших, потому что одно дело совершено многими, а это немаловажный признак, что сведение каждого в деле творения было не совершенно. Ибо, если бы и одного было достаточно, то не стали бы взаимных недостатков восполнять многие. Сказать же, что в Боге есть недостаток, не только нечестиво, но и крайне беззаконно. И у людей назовут художника слабым, а не совершенным, если одно дело может он совершить не один, но только вместе со многими. А если каждый мог совершить целое, все же производили его для участия в деле, то смешно будет предполагать, что каждый действовал для славы, чтобы не подозревали его в бессилии; и опять, приписывать Богам тщеславие — весьма нелепо. Притом, если каждый один имел довольно сил создать целое, то какая нужда во многих, где на все достаточно одного? И с другой стороны, нечестиво и нелепо будет предположение, что творение одно, а творивших много и они различны, потому что, по естественной причине, единое и совершенное лучше различного. Надобно же знать и то, что если бы мир произведен был многими, то имел бы различные и несходные между собой движения, потому что, имея свои отношения к каждому из сотворивших, имел бы и столько же различных движений. От различия же, как говорено было и прежде, опять произошли бы расстройство и во всем беспорядок. И корабль, управляемый многими, не поплывет прямо, пока кормилом его не овладеет один кормчий. И лира, в струны которой ударяют многие, не издаст согласных звуков, пока не ударит в них один искусник. Итак, поскольку тварь одна, и мир один, и порядок в нем один, то должно представлять себе и единого Царя и Создателя твари Господа. Ибо и Сам Создатель для того сотворил один всецелый мир, чтобы устроение многих миров не привело к мысли о многих Создателях. Поскольку же творение одно, то веруем, что и Творец его один. И мир один не потому, что Создатель один, Бог мог сотворить и иные миры. Но поскольку сотворенный мир один, то необходимо веровать, что и Создатель его один.

40) Кто же сей Создатель, — это всего более необходимо уяснить и сказать утвердительно, чтобы иной, неведением сего введенный в заблуждение, не почел Создателем кого другого и оттого не впал опять в одинаковое с язычниками безбожие. Думаю же, что никто не имеет об этом колеблющегося мнения. Ибо если в слове нашем показано, что так называемые стихотворцами боги — не боги и обоготворяющие тварь изобличены в заблуждении, вообще же доказано, что языческое идолослужение есть безбожие и нечестие, то, по уничижении идолов, совершенно необходимо, наконец, нашей вере быть благочестивой, и Богу, Которому мы покланяемся и Которого мы проповедуем быть единым и истинным Богом, Господом твари и Создателем всякого существа. Кто же это, как не всесвятый и превысший всякой сотворенной сущности Отец Христов? Он, как наилучший Кормчий, собственной Своею Премудростию и собственным Своим Словом, Господом нашим Иисусом Христом, спасительно управляет и распоряжается всем в мире, и все творит, как Сам признает это наилучшим. И оно прекрасно, как скоро сотворено, и мы видим сотворенное, потому что и оно угодно Ему. И никто не должен сомневаться в этом. Ибо если бы движение твари было не разумно и вселенная носилась, как ни есть, то справедливо мог бы иной не верить утверждаемому нами. Если же тварь приведена в бытие словом, премудростию и ведением, и во всем мире есть благоустройство, то необходимо настоятелем и строителем этого быть не иному кому, как Божию Слову.

Словом же называю не то, которое внедрено и прирождено в каждой из сотворенных вещей и которое иные привыкли называть семененосным; такое слово неодушевленно, ни о чем не мыслит, ничего не представляет, но действует только внешним искусством, сообразно со знанием влагающего его. Также не то разумею слово, какое имеет словесный человеческий род, не слово, сочетаемое из слогов и напечатлеваемое в воздухе. Но разумею живого и действенного Бога, источное Слово Благого и Бога всяческих, Слово, Которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благого Отца, вселенную же эту привело в устройство и озаряет Своим промышлением. Как благое Слово благого Отца, Оно благоустроило порядок вселенной, сочетая противоположное с противоположным и устрояя из этого единое согласие. Как Божия сила и Божия премудрость, Оно вращает небо и повесив землю ни на чем не опирающуюся, водрузило ее Своим мановением. Им солнце стало светоносным и озаряет вселенную. От Него и луна имеет свою меру света. Им и вода повешена на облаках, и дожди наводняют землю, и море заключено в пределы, и земля украшена всякого рода растениями и произращает зелень. Если бы какой неверующий, слыша утверждаемое нами спросил: действительно ли есть Божие Слово? — то сомнением о Божием Слове показал бы он свое безумие. Между тем, имеет он доказательство в видимом, чего все состоялось Божиим Словом и Божиею Премудростию, и ничто сотворенное не утвердилось бы, если бы не было, по сказанному, произведено Словом, и Словом Божиим.

41) Но, будучи Словом, Оно, как сказано, не из слогов сочетается, подобно человеческому слову, а есть неизменяемый образ Отца Своего. Люди сложены из частей и сотворены из ничего; у них и слово — слагаемое и разлагающееся. Но Бог есть Сый и не сложен, потому и Слово Его есть Сый; Оно не сложно, но есть единый и Единородный Бог и Благий, произшедший от Отца, как бы из благого источника; Оно все приводит в устройство и содержит.

И подлинно досточудна причина, по которой Слово, и Божие Слово, низошло к сотворенному; она показывает, что и неприлично было совершиться этому иначе, а не таким образом, как действительно совершается. Естество сотворенных вещей, как произшедшее из ничего, само в себе взятое, есть что-то текучее, немощное, смертное. Бог же всяческих — по естеству благ и выше всякой доброты и посему человеколюбив, потому что в благом не может ни к кому быть зависти. Посему-то не завидует Он никому в бытии, но хочет, чтобы все наслаждались бытием, и всем мог Он являть Свое человеколюбие. Итак, усматривая, что всякое сотворенное естество, сколько зависит от заключающихся в нем самом причин, есть нечто текучее и разрушающееся, на тот конец, чтобы вселенная не подверглась разрушению и не разрешилась опять в небытие, все сотворив вечным Словом Своим и осуществив тварь, не попустил ей увлекаться и обуреваться собственным своим естеством, от чего угрожала бы ей опасность снова прийти в небытие, но как Благой управляет вселенной и поддерживает ее в бытии Словом же Своим, Которое само есть Бог, чтобы тварь, озаряемая владычеством, промышлением и благоустроением Слова, могла твердо стоять в бытии, как причастная подлинно сущего от Отца Слова, и Им вспомоществуемая в бытии, и не подверглась бы тому, чему могла бы подвергнуться (т. е. небытию), если бы не соблюдал ее Бог — Слово, Иже есть образ Бога невидимаго, перворожден всея твари, яко Тем и в Нем состоятся всяческая, видимая и невидимая, и Той есть глава Церкве (Кол. 1:15–18), как в святых Писаниях учат служители истины.

42) Это-то всемогущее, всесовершенное, святое Отчее Слово, нисшедши во вселенную, повсюду распространило силы Свои, озарив и видимое и невидимое, в Себе все содержит и скрепляет, ничего не оставив лишенным силы Своей, но оживотворяя и сохраняя все и во всем, и каждую вещь в особенности, и вдруг все в совокупности; начала же всякой чувственной сущности, каковы: теплота, холод, влажность и сухость, срастворяя воедино, делает Оно не противодейственными, но производящими одну согласную стройность. Им и Его силой делается, что огонь не противоборствует холоду, и влажность — сухости, а напротив того, эти, сами в себе противоположные стихии, сошедшись вместе, как дружественные и родственные, производят из себя видимые вещи и служат началами бытию тел. Покорствуя сему Богу — Слову, иное оживотворяется на земле, а иное осуществляется на небе. Его силой, по сказанному выше все море и великий океан совершают движение свое в собственных своих пределах, и вся суша одевается зеленью и украшается разными всякого рода растениями. И чтобы не длить времени, каждую известную вещь именуя особо, скажу: из всего, что существует и бывает, ничего нет такого, что произошло бы и состоялось не в Слове и не Словом, как говорит и Богослов: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть (Ин. 1:1–3).

Как музыкант, настроив лиру, и искусно сводя густые звуки с тонкими, и средние с прочими, производит одно требуемое сладкогласие, так и Слово — Божия Премудрость, держа вселенную, как лиру, и что в воздухе, сводя с тем, что на земле, а что на небе — с тем, что в воздухе, целое сочетая с частями, и обращая Своим мановением и изволением, прекрасно и стройно производит единый мир и единый в мире порядок; Само неподвижно пребывает у Отца, и все приводит в движение Своим снисхождением во вселенную, чтобы каждая вещь благоугодна была Отцу Его. Ибо в том открывается чудное действие Божества Его, что одним и темже мановением, не в разные времена, но вдруг, и все в совокупности — и прямое и круглое, горнее, среднее, дольнее, влажное, холодное, теплое, видимое и невидимое — обращает и приводит в устройство, сообразно с природой каждой вещи. Ибо одним и тем же мановением Его прямое движется как прямое, круглое обращается как круглое, и среднее приводятся в движение, как оно есть, теплое согревается, сухое иссушается, и все, сообразно с своею природой, оживотворяется и приводится Им в бытие, а таким образом производится им некая чудная, и подлинно божественная, стройность.

43) И чтобы понять это из примера, представь утверждаемое нами в подобии большого лика поющих. Лик состоит из разных людей, из детей и жен, стариков и также молодых; вдруг, один управляющий ликом подает знак, и каждый поет по своим способностям и силам, муж как муж, дитя как дитя, старый как старый, и молодой как молодой; но все в совокупности выводят одну стройную песнь. Или представь, как душа наша в одно и тоже время приводит в движение чувства наши, сообразно с деятельностью каждого, и как скоро предстает один предмет, все чувства приводятся в действие, глаз видит, слух слышит, рука осязает, обоняние приемлет в себя запах, вкус вкушает, а нередко и другие части тела начинают действовать, например, ноги — ходить. Или объясним утверждаемое нами и третьим примером. Всего более уподобляется это большому благоустроенному городу, который управляется присутствием приводящего его в устройство правителя и царя, Царь едва появится, даст приказ, обратит на все взор, как все ему повинуются; одни спешат возделывать землю, другие — черпать воду в водопроводах, кто идет сеять, кто отправляется в совет, кто входит в церковь, судья идет судить, градоправитель — давать законы, художник с поспешностью принимается за работу, мореходец отправляется к морю, плотник — на стройку, врач идет врачевать, зодчий — созидать, и один уходит в поле, другой приходит с поля, одни занимаются делами в городе, другие выходят из города и опять в него возвращаются. Все же это производится и устрояется присутствием одного градоправителя и его повелением. Хотя пример этот и мал, впрочем, точно также, в возвышеннейшем только понятии, надобно представить себе и целую тварь. По единому манию Божия Слова все в совокупности приводится в устройство; каждой вещью совершается ей свойственное, всеми же вообще выполняется единый порядок.

44) Ибо мановением и силами начальственного и владычественного во вселенной Божией и Отчего Слова вращается небо, движутся звезды, является солнце, круговращается луна, освещается солнцем воздух, согревается эфир, дуют ветры, горы возносят вершины свои в высоту, море волнуется и питает в себе живые твари, земля, пребывая неподвижной, приносит плоды, человек образуется, живет и потом умирает; одним словом, все одушевляется и движется, огонь горит, вода прохлаждает, источники струятся, реки наводняются, годы и времена года протекают, падают дожди, скопляются облака, идет град, отвердевают снег и лед, летают птицы, пресмыкаются гады, плавают живущие в водах, море носит на себе корабли, земля засевается и в определенное время покрывается зеленью, произращает дерева, иное обновляется, иное зреет, иное же, достигнув совершенного возраста, стареет и умирает; одно исчезает, другое родится и появляется. Все же это и гораздо еще большее, чего по множеству не в силах мы и описать, дивносодетельное и чудодейственное Божие Слово, озаряя и оживотворяя, мановением Своим приводит в движение и благоустройство, соделывая единый мир, и не вне Себя оставляя и невидимые Силы, потому что и их, как Творец, сообъемля в целом, также содержит и оживотворяет Своим мановением и промышлением. И ничто не может служить оправданием в неверии этому. Ибо как промышлением Слова и тела возрастают, и разумная душа движется, мыслит и живет (на это не нужно приводить много доказательств, потому что видим это на деле), так то же опять Божие Слово одним и простым мановением, Своею силой, приводит в движение и содержит и этот видимый мир и невидимые Силы, сообщая каждому существу свойственную ему деятельность. Почему божественные Силы приводятся в движение божественно, а видимые вещи — как мы видим это.

Сам же Вождь и Царь всего, Собою утверждая все, делает все к славе и ведению Отца Своего, и делами какие совершает Он, как бы учит и говорит: от величества бо красоты созданий сравнительно Рододелатель познавается (Прем. Сол. 13:5).

45) Как, воззрев на небо и рассмотрев его украшение и свет звезд, должны мы восходить мыслью к Слову, Которым все приведено в благоустройство, так, представляя умом Божие Слово, необходимо нам представлять и Отца Его Бога, от Которого исходя, справедливо именуется Слово истолкователем и Ангелом Отца Своего. Это можно нам видеть и на себе самих. Когда у человека исходит слово: заключаем, что источник слова есть мысль, и вникая в него, усматриваем означаемую словом мысль; тем паче, в высших представлениях и в несравненном превосходстве, усматривая силу Слова, составляем себе понятие и о благом Его Отце, как говорит Сам Спаситель: видевый Мене, виде Отца Моего (Ин. 14:9).

Но яснее и в большей мере проповедует о сем все богодухновенное Писание, основавшись на котором и я пишу тебе это, потому и ты, читая это, можешь верить сказанному мною, ибо слово подтверждаемое многими имеет непререкаемое доказательство.

Итак, Божие Слово издревле ограждало народ иудейский, говоря об уничтожении идолов: Не сотвори себе кумира, и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу (Исх 20:4). Причину же уничтожения идолов дает видеть в другом месте, говоря: Идоли язык сребро и злато, дела рук человеческих: уста имут, и не возглаголют, очи имут, и не узрят; уши имут, и не услышат; ноздри имут, и не обоняют; руце имут, и не осяжут; нозе имут, и не пойдут (Пс. 113:12–15). Не прошло оно молчанием и учения о твари, напротив же того, хорошо зная красоту тварей, чтобы иные, взирая на них, не как на дело Божие, по красоте их не стали кланяться им, как богам, предограждает людей, говоря: да не воззрев очима, и видев солнце и луну, и всю красоту небесную, прельстився поклонишися им, яже раздели Господь Бог твой всем языком, иже под небесем (Втор. 4:19). Разделил не для того, чтобы твари эти были богами языческих народов, но чтобы, по сказанному, из действия их и язычники познали Создателя вселенной Бога. Народ же иудейский издревле имел у себя полнейшее учение, потому что не из дел только творения, но и из божественных Писаний, почерпал ведение о Боге. И вообще, отвлекая людей от идольской прелести и от неразумного представления о богах, Писание говорит: да не будут тебе бози инии, разве Мене (Исх 20:3). Воспрещает людям иметь иных богов, не потому, что иные — действительно боги, но чтобы, отвратившись от истинного Бога, не начали обоготворять несуществующее, а таковы наименованные богами у стихотворцев и историков, о которых доказано, что это — не боги. И сам образ выражения показывает, что они — не боги; сказано: да не будут тебе бози инии; чем означается будущее время, а что произойдет в будущее время, того, когда говорится о сем, нет еще.

46) Истребив же языческое или идольское безбожие, умолкло ли божественное учение, попустило ли человеческому роду влаяться вовсе не причастным ведения о Боге? Нет, а напротив того, предваряет оно мысль эту, говоря: Слыши Израилю: Господь Бог твой Господь един есть (Втор. 6:4). И еще: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего… и от всей силы твоея (5). И еще: «Господу Богу твоему да поклонишися. Тому единому послужиши, и к Нему прилепишися (13). А что о промышлении и о благоустроении Слова, простирающихся на все и во всем, свидетельствует все богодухновенное Писание, достаточным доказательством утверждаемого теперь служит та вера в Слово, с какой говорят Богословы: Основал еси землю, и пребывает. Учинением Твоим пребывает день (Пс. 118:90–91). И еще: пойте Богови нашему в гуслех: одевающему небо облаки, уготовляющему земли дождь, прозябающему на горах траву, и злак на службу человеком, дающему скотом пищу (Пс. 146:7–9). Через кого же дает? Не через Того ли, Кем все сотворено? Ибо Кем сотворено, Тот, по естественному порядку, и промышляет о всем. Кто же это, как не Божие Слово, о Котором в другом Псалме говорит: Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Пс. 32:6)? Подтверждает же, что и все о Нем и Им сотворено, в чем и уверяет нас, говоря: Той рече, и быша; Той повеле, и создашася (9); как и великий Моисей в том же удостоверяет, в начале мироздания объясняя сказанное, и говоря: И рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт 1:26), потому что, и совершая творение неба, земли и всего, Ему же говорил Отец: да будет небо; да соберутся воды, и да явится суша, да изведет земля траву и всякое животное; посему и можно обличить иудеев, как не верно пользующихся Писаниями. Ибо спросят у них: с кем беседует Бог, когда говорит, и повелевая? Если повелевал тварям и с ними беседовал, то напрасно было слово; тварей еще не было, а только должны были произойти. Никто же не говорит, с тем, чего нет. Никто не повелевает и не обращает речи к непроисшедшему еще, чтобы оно произошло. Если бы Бог повелевал тому, что будет; то надлежало бы сказать: будь, небо, будь, земля, произрасти, трава, будь сотворен, человек. Теперь же не сотворил еще сего, а повелевает, говоря: сотворим человека, и: да произрастет трава, — чем показывается, что Бог разглагольствует об этом с Кем-то близким к Нему. Поэтому необходимо, чтобы с Ним был некто, с кем собеседуя, творил Он вселенную. Кто же это, как не Слово Его? С Кем (пусть скажут) беседовать Богу, как не с Словом Своим? Или Кто был с Ним, когда творил Он всякую тварную сущность, как не Премудрость Его, Которая говорит: когда творил небо и землю, с Ним бех (Притч. 8:27). Под наименованием же неба и земли заключает все сотворенное на небе и на земле. Сопребывая же с Отцом как Премудрость и на Него взирая как Слово, создает, приводит в бытие и благоустрояет вселенную, и как сила Отчая поддерживает в бытии всю совокупность тварей, как говорит Спаситель: «Все, что вижу творящего Отца, и Я также творю» (Ин. 5:19); и священные ученики Его учат: всяческая Тем и о Нем быша (Кол. 1:16). Он, как благое рождение от Благого и как истинный Сын, есть Отчая Сила и Премудрость и Слово, и все это не по причастию, не потому, что дано Ему сие вовне, как дается Его причастникам, которые Им умудряются, через Него соделываются сильными и разумными, но потому, что Он есть источная Премудрость, источное Слово, источная, собственно Отчая, Сила, источный Свет, источная Истина, источная Правда, источная Добродетель, Отпечатление, Сияние, Образ; короче сказать — всесовершенный плод Отца, единственный Сын, неизменяемый Отчий Образ.

47) И кто, кто изочтет Отца, чтобы изыскать и силы Слова Его? Ибо, как Он есть Отчее Слово и Отчая Премудрость, так и снисходя к тварям, для познания и уразумения ими Рождшего, делается для них источной святыней, источной жизнью, Дверью, Пастырем, путем, Царем, Вождем, Спасителем во всем, животворящим Светом и общим о всех промышлением. Сего-то благого и зиждительного Сына имея от Себя, Отец не сокрыл Его не известным для тварей, но ежедневно открывает Его всем; потому что Им все стоит и живет. А в Нем и через Него являет Отец и Себя самого, как говорит Спаситель: Аз во Отце, и Отец во Мне (Ин. 14:10), почему необходимо Слову быть в Рождшем, и Рожденному быть совечным Отцу.

Но при всем том, когда ничто не существует независимо от Отчего Слова, небо же и земля и все, что на них, От него зависят, — несмысленные люди, отвергнув ведение о Нем и благочестие, не сущее предпочли сущему; вместо действительно сущего Бога обоготворили не сущее, служа твари вместо Творца, и делая неразумное и злочестивое дело. Это подобно тому, как если бы кто дивился произведениям художника, и приведенный в изумление зданиями в городе стал попирать ногами самого создателя, или бы начал хвалить мусикийское орудие, но отринул бы того, кто составил и настроил его. Подлинно, это люди несмысленные и слепотствующие! Как иначе узнали бы мы дом, корабль, лиру, если корабля не построил кораблестроитель, дома не воздвиг зодчий, лиры не сделал музыкант? Посему, как отрицающий это безумен и даже выше всякого безумца, так, по моему мнению, не здравы умом и те, которые не признают Бога и не чтут Слова Его, общего всех Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа, — Слова, Которым Отец все благоустрояет и содержит, и промышляет о всем во вселенной.

И ты, христолюбец, имея веру в Него и благочестие, радуйся и будь благонадежен, что плодом веры в Него будет бессмертие и небесное царство, если только душа благоустрояет себя по Его законам. Ибо как живущим по заповедям Его — наградой вечная жизнь, так идущим противоположной стезей, а не стезей добродетели, — великий стыд и неотвратимая опасность в день суда, за то, что, зная путь истины, делали противное тому, что знали.

Публикуется по изд.

св. Афанасий Великий. Слово на язычников // Творения: в 4-х т. Троице-Сергиева Лавра, 1902. Т. 1. С. 125-191