Не на все вопросы есть ответы, потому что разумно ответить можно только на разумный вопрос. Так и в области деятельной жизни: выход есть только из трудной ситуации, а из совсем плохой – выхода нет.
Я полагаю, многих разумных людей волнует Церковная реформа, нравственный распад на Западе и в России и много других революционных процессов. Мы живем внутри этих протяженных событий, легко можем принять трудные ситуации за безвыходные и наоборот. В этом проявляется дезориентирующее действие революции.
А между тем очень важно знать: можем ли мы что-то сделать или нет. Мы живем, скажем, в мае 1917 года. Революция еще не кончилась, но мы должны вынести о ней окончательное суждение уже сейчас. И цена суждения очень высока: мы рискуем оказаться соучастниками преступного деяния. И мы можем этого даже не заметить, раз мы не выносим суда о событии, в котором мы живем.
Итак, мы вынуждены рационально и морально судить о происходящих событиях, но условия для такого суждения чрезвычайно неудобные.
Реформа Церкви и соучастие в ней
Люди моего поколения были свидетелями начала реформы Русской Православной Церкви (примерно, в 1988-м году). Сейчас она переживает свою позднюю зрелость. Внутри реформы живет уже третье поколение: наши внуки.
Окончательный результат реформы – утопическая “церковь будущего” – еще не достигнут, и неясно, будет ли он достигнут и в каком именно виде. Этого не знали родоначальники реформы: обновленцы и деятели типа митр. Никодима (Ротова) и о. Всеволода Шпиллера. Этого не знают и их наследники и наследники наследников, не говоря уже о здравомыслящих христианах, которые и вовсе не знают этих глубин.
Понятно, что нашим революционерам неопределенность только на руку. Но нам-то надо было знать твердо правду о реформе уже 30 лет назад! Больше того, задолго до начала реформы и самого ее замысла православный человек должен был понять и отвергнуть реформу, и обещать Богу сопротивляться ей всеми силами.
Так как же быть? Лжецерковь еще не завершена постройкой, а осуждать это событие уже надо сейчас, предваряя все зло, которое реформа еще не совершила. Мы как будто слишком много на себя берем, когда судим о длящемся, но еще не завершившемся преступлении.
В данном случае противоречие действительно присутствует, но оно лежит в основе любого верного суждения. Суждение на основании порядка и заповеди всегда является предварительным. Мы как бы выходим за пределы времени, в которое мы живем, превышаем свою компетенцию.
Грехом, например, является любое прелюбодеяние, в том числе то, которое еще никто не совершил и даже не задумал. И это было известно нравственному чувству уже в раю, а с Синайского откровения запечатлено буквально на Моисеевых скрижалях. Поэтому мы заранее и идеально судим явления и лица, но об этом нашем суде предоставляем судить Богу, знаем праведный суд Божий.
Экуменизм
Возьмем в качестве примера экуменизм как поиск взаимопонимания между представителями разных вер. Вроде бы нет ничего дурного в том, что люди разных вер мирно встречаются друг с другом, больше узнают друг о друге и о своих обычаях.
На первых экуменических собраниях ничего дурного не происходит. Православные рассказывают, как они молятся и постятся, а католики тоже им что-то такое рассказывают о своем религиозном быте. Пока неизвестна цель и результат не достигнут, такие мирные посиделки выглядят невинными и суду, как будто, не подлежат. Ведь “взаимопонимание всегда неплохо”, как подсказывает голос бессознательности.
Между тем, такое взаимопонимание и все пути к нему нужно отвергать с порога, не вникая в то, чем живут обычные католики. Чтобы отвергнуть взаимопонимание, как неизвестно к чему ведущее, не нужно взаимопонимание. А значит, наше суждение об экуменизме является строго предварительным и не основано на опыте, например, такое:
«Созданный человеческий разум мгновенно отпадает от Бога, как только соглашается на признание, в любой форме, существования иного “бога”, чем Христа, и религии иной, чем Христианской» (Николай Алексеев. Истина и стихия).
И это очень важно: не проявлять никогда и никакого согласия с экуменизмом. Ведь участие во взаимном понимании меняет человека, и в результате мы получаем взаимное понимание между экуменистами, а не католиками и православными.
Можно ли назвать атеистом профессора МДА
Или, допустим, профессор Осипов. Его обличают за то, что его взгляды не совпадают с учением Церкви. Это можно считать многократно и абсолютно доказанным, однако никак не задевает А. И. Осипова, потому что он не признает авторитет Писания и Предания, а считает их лишь средствами воодушевляющими человека на его спасение.
Следовательно, противники проф. Осипова спорят не с тем тезисом, который лежит в основе заблуждения проф. Осипова и далеко не его одного. Простым сравнением с Писанием и Преданием этот тезис опровергнуть невозможно. Надо подняться над богословским исследованием взглядов А.И. Осипова. Нужно выйти за пределы его привычной среды обитания, забыть на время о том, что он называет себя профессором и доктором богословия и так его называют многие другие.
Да, это будет предварительное, аналитическое суждение. Но такова природа любого суждения.
Как можно назвать атеистом того, кто называет себя православным? В сущности, сделать это нетрудно, только надо помнить, что цена ошибки необычайно высока. Впрочем, она высока ровно настолько же, если мы поверим атеисту, что он на самом деле православный.
Разницу здесь видят в том, что в последнем случае мы доверяем человеку, а это вроде бы всегда неплохо. Опять мы слышим голос бессознательности, несерьезности, невнимания к предмету. Ведь если вы вдруг столкнетесь с отравителем, который называет себя врачом, то вы сделаете все, чтобы судить о нем по истине, а не по его словам. А в области веры люди, значит, не так остро ощущают опасность вечной гибели, и это результат Церковной реформы вообще и работы проф. Осипова в частности.
Надо ли ждать, когда злой совершит все зло?
Ужасно велика цена ошибки! Мы ведь судим людей живых, то есть способных к изменению, и мертвых, о внутреннем мире которых мы многого не знаем. И мы судим события, огромные по своему охвату, недоступные ни одному человеку во всех деталях.
Очень дорого стоит истинное суждение! И предварительное суждение наталкивается на возражения честных и нечестных. Честные искренне боятся ошибиться, а нечестные хотят, чтобы люди иррационально судили (то есть “не судили”) о рационально познаваемых событиях.
Почему тут объединяются честные и нечестные? Мы имеем здесь дело с таким явлением как робость. Она появляется, когда мнимое величие целей сочетается с трезвым взглядом на человеческую слабость. Сначала люди пытаются судить. Затем они видят, насколько высока ответственность за неправильное суждение. И они делают вывод о своей и общечеловеческой слабости, о неспособности человека определенным образом понять происходящее.
Со стороны это выглядит как большая скромность, и даже в чем-то отражает подлинную реальность. С другой стороны в этом есть забвение о Боге, о том, что на самом деле судит только Он. Такой честный и скромный человек боится выйти во внешний мир, чтобы судить его. Он закрывает дверь своей души и остается в ней один со своей робостью. А он не должен быть один, он должен быть с Богом, Спасителем, Промыслителем и Судией.
Так имеем ли мы право по немногому судить о многом, по внешним признакам о внутренней сущности людей и явлений? Или поставим вопрос несколько иначе: надо ли ждать, пока злой совершит все зло, пока беззаконие полностью совершится?
Верное суждение, нравственный поступок ставит тебя вне события. В этом видят гордость, а в том, чтобы плыть по течению, видят смирение. Великие революции и великие революционеры предлагают на выбор: грешить вместе с эпохой или грешить отдельностью от эпохи. “Все так делают, все мы соучастники”, – говорят тебе. «Лучше грешить с эпохой, чем отделяться от нее, считая себя лучше других», – говорит о. Павел Флоренский.
На самом деле, это только кажется, что все охвачены революцией. Грешить вместе с эпохой совсем не необходимо, а, напротив, очень дурно. Это обман, который надо преодолевать усилием веры.
Роман Вершилло
3 Responses
Я осуждаю. Но не сужу. Я полностью осуждаю, и целиком предаю на Суд Божий.
Предварительное, оно же и окончательное. Например, у поэта С. Бехтеева или у П. Жильяра было непоколебимо верное предварительное суждение об Императоре, неподвластное либеральной пропаганде и злобе революционной эпохи.