Антимодернизм

от англ. anti- “против”, и modernism “модернизм”. Термин “антимодерн” (antimoderne) был впервые употреблен Ж. Маритеном в 1922 г.

Христианский антимодернизм – идейное и деятельное противостояние модернизму.

Идейное противостояние: в области богословия (разоблачение и опровержение еретических догматов) и философии (разоблачение несостоятельности модернистской и постмодернистской “философии”). И в богословии, и в философии А. борется прежде всего с адогматизмом модерна и постмодерна.

Деятельное противостояние: нравственное (противодействие модернистскому аморализму), культурное (противодействие масс-культуре, рок-миссионерству и т.п.), а также церковно-каноническое – как, например, в случае богослужебных обновленческих реформ.

Ответ модернизму А. видит не в порождении новых теорий, якобы исчерпывающе объясняющих модернизм с идейной или организационной стороны.

Прежде всего, невозможно построить теорию зла и теоретически объяснить ложь.

Далее, если появляется такая “теория лжи”, то она, вопреки намерению своих авторов, неизбежно служит в качестве обоснования и оправдания лжи, поскольку позволяет “увидеть” ложь, логически вытекающей, например, из истории Запада или являющейся продуктом организации (теория масонского заговора). В действительности у лжи нет иного источника кроме злой воли, и даже это не теория, а отрицание теории как таковой, то есть убийство разума.

Наконец, новое особое антимодернистское учение было бы новым, а следовательно, модернистским учением.

Следовательно, ответом на ложь служит только исповедание истины.

А. – не отдельная религиозная деноминация, не какое-либо направление внутри Православия, не какой-то особый образ деятельности. Это православная христианская вера, обнаруживаемая в столкновении с модернизмом, который определяется как неверие.

Модернизм вездесущ и без остатка совпадает с окружающей действительностью. Он пренебрегает любыми границами, и прежде всего между верой и неверием, верой и наукой (эволюционизм), верой и искусством (масс-культура, “теургия” символистов), и наконец, что особенно характерно для наших дней: между религией и бизнесом (см. Philip Mauro. The Number of Man. The Climax of Civilization. Fleming H. Revell Company, 1909).

Следовательно, А. – это сама Православная вера в ее противостоянии современному миру. Мы не можем не исповедовать Православие и значит, не можем не бороться этим самым с модернизмом. Ответ модернизму столь полно определяет Православие во всех его деталях, потому что сам модернизм является тотальным и абсолютным искажением Истины, вплоть до полной неспецифичности и неотличимости от мудрости века сего.

Задача А. – отвергнуть все модное богословие (западное и восточное) и всю популярную философию последних 150 лет. Здесь недопустима частичная расчистка: невозможно “сохранить” о.П. Флоренского и отвергнуть А.И. Осипова. Несмотря на жестокие разделения внутри модернизма (“нравственный монизм” versus “пантеизм” школы В.С. Соловьева) – это противоречия внутри одной секты. Доказательства и выводы одних модернистов невозможно использовать при защите Церковного учения от других модернистов, поскольку все они таят в себе неверие.

Поскольку учение модернизма, как адогматическое, невозможно обосновать и защитить, то возникает вопрос о модернизме как особой секте или конфессии. Раз у модернизма нет догматов, то невозможно говорить о нем, как об особом религиозном “теле”. Как идейное течение, модернизм в точном смысле слова не существует. Есть лишь модернисты, которые находятся в Церкви, пока не возрастут до такого числа, что составят для антихриста великий народ; и что это и есть “тайна беззакония”, так как представляется скрытым (блж. Августин). Поэтому с модернистами можно и нужно бороться, в том числе, административно.

Антимодернизм и Христианство

Православие (как и католицизм) рассматривают модернизм как отрицание или искажение набора вероучительных истин, содержимых Церковью. Для такого подхода к ереси есть основание в Священном Предании: творения свв. Иринея Лионского (Против ересей. II в.), Епифания Кипрского (Панарион. IV в.), Иоанна Дамаскина (Против всех ересей. VIII в.) представляют собой каталог ересей, содержащий их характеристики, исторические сведения и опровержение мировоззрения ереси.

В сочинениях Святых Отцов подчеркивается ложь и безумие ереси. Св. Ириней Лионский иронически говорит о глубоких и чудовищных таинствах гностиков, которые невсякий понимает,потому что не всякийвыбросил свой мозг. В этом отношении модернизм ничем не отличается от ересей прошлого, поскольку сама идеология адогматизма – это абсурд в чистом виде.

Адогматизм отрицает как Православные догматы в их подлинном и неизменном смысле, так и отказывается отстаивать свои собственные многочисленные и многоликие догматы. Это делает модернизм неуязвимым для критики с догматических позиций, как богословских, так и философских.

Хотя догмы присутствуют всюду и в особом смысле даже в самом модернизме или скептицизме, постмодернизме, почему о. М. Помазанский справедливо писал о “новой схоластике” русского модернизма, однако, в отличие от истинных догматов, “догматы” модернизма интеллектуально несостоятельны. Это одновременно облегчает задачу А. и ее усложняет.

Прежде всего, неизменность Истины, неизменность смысла Христианского Откровенного вероучения – лучшее оружие против модернизма. Божественное Откровение раз и навсегда уничтожило всякий модернизм. Хотя в борьбе с модернизмом следует применять и административные канонические меры, в самом высоком смысле антимодернизм – это не вопрос о тактике, не вопрос о том, “как лучше победить модернизм”. Это вопрос о том, что мы исповедуем, вопрос о смысле, мировоззрении и умозрении, и в этом отношении А. неотделим от Православия, от исповедания правой веры, и непосредственно им является.

То же относится к модернистскому аморализму. Когда мы спрашиваем: как победить модернизм в Православной Церкви, возможно ли его победить, наступит ли эта победа до конца веков – мы задаем вопрос себе и о самих себе. Это равносильно вопросу: можно ли победить грех? Можно и должно, но только в себе, поскольку грех в ближнем невозможно победить. Аморализм здесь состоит не столько в проповеди какого-либо греха (хотя и это есть), сколько в борьбе с судом и справедливость как таковыми. Как можно с этим бороться? Только нравственностью, надеждой и верой в воздаяние.

Исторические концепции модернизма также несостоятельны настолько, что их трудно оспорить. Например, в сочинении о. А. Шмемана “Исторический путь Православия” Церковь объявляется порабощенной государством и одновременно с этим Церковь обвиняется в тоталитаризме. О.А. Шмеман пишет, что свобода св. императора Константина не была христианской свободой, и осуждает безраздельную и принудительную монополию Христианства, на веки уничтожившую всякую религиозную свободу. В то же время о.А. Шмеман учит, что самая христианская из всех идей нашего мира, идея абсолютной ценности человеческой личности, исторически оказалось выдвинутой и защищаемой против церковного общества, роковым символом борьбы против Церкви. Иными словами, модерниста не удовлетворяет ни имперская сила Православной Церкви, ни ее слабость. Ему не нравится весь исторический путь Православия, Православие как таковое: и сильное “константиновское”, и слабое, не сумевшее, якобы, совладать с идеями человеческой свободы, и поэтому подвергшееся секулярной атаке в Новое время. Перед нами, своего рода, историческая “апория”, пропаганда бессмыслицы.

Модернизм приходит к абсурдным и нечестивым выводам в области Библейской археологии, Церковной истории, герменевтики и экзегетики. Модернизм несостоятелен даже в области искусства (см.: “богословие иконы“, символизм) и культуры (современная масс-культура).

Всё это – области противостояния модернизму.

В той мере, в какой модернизм опирается на адогматическое мировоззрение, противодействовать модернизму возможно и на уровне простого здравого смысла. Ведь догматы присутствуют не только в науках и искусстве, но и в обыденной жизни (см.: Charles Harris. Creeds or No Creeds? A Critical Examination of the Basis of Modernism. New York:E. P. Dutton and Company, 1922).

Канонически-административный ответ модернизму

Модернизм – течение, охватившее не только все Православные Поместные Церкви, но все христианские деноминации. Более того, им затронуты нехристианские религии, и даже все стороны современной жизни: от политики – до искусства и науки. В этом смысле модернизм является глобальной проблемой, поскольку принципиально отрицает в себе и в мире вне себя – всякую специфику и всякую определенность и неизменность. Если признать, что модернизм не специфичен ни для религии, ни для какой области человеческой деятельности, то не вполне ясно, в чем может состоят институциональный ответ модернизму.

Если принять во внимание вселенский характер модернистского лжеучения, то каноническим органом для суда над ним может быть только Вселенский собор. В этом ключе, по свидетельству митр. Вениамина (Федченкова), двигалась мысль архиеп. Феофана Полтавского:

Усвоив глубоко по святым отцам Православие… он очень чутко относился к богословствованию других писателей: Вл. Соловьева, о. Флоренского, академических профессоров и др. И будучи в Академии, он скорбел, что в их мировоззрение вошло много не православного. И Еп. Феофан начал для себя писать против них. Эти тетради так и назывались им в разговорах “Против профессоров”. Он, вообще, считал их вольнодумцами, неправославными, не христианами. И все мечтал о будущем Вселенском Соборе, когда он сможет выступить перед авторитетным церковным собранием и там изложить всё их нечестие. И он был уверен, что это время наступит.

Независимо от практической возможности созыва Вселенского собора против модернизма, христианский ответ модернизму – тоже глобальный, и даже “сверхглобальный”, поскольку состоит в вере в Бога. Значит, антимодернистом может быть ученый и неученый. Граница между верой и неверием слишком заметна, чтобы ее можно было не заметить. Поэтому А. – это и пространные изложения и опровержения ересей, и проповеди св. Иоанна Кронштадтского против Л. Толстого и деятелей “Серебряного века”, и специфически полемические труды и – изложения веры.

Христианское противостояние модернизму глобальное, но не нерасчлененное и расплывчатое. Невозможно быть просто “против” модерна, потому что А. состоит в отстаивании конкретных догматических положений Православной веры, в их полноте и в истинной связи и порядке. Так обстоит дело, поскольку истина глобальна и абсолютна совершенно иначе, нежели зло, также выступающее в наши дни в качестве глобального и окончательного.

По-видимому, один из самых радикальных ответов предложил протестантский богослов-консерватор Дж. Г. Мейчен (1881-1937), который настаивал на том, что модернизм и религия исторической Церкви – это не две разных версии одной и той же религии, а две отдельные религии, происходящие из совершенно различных истоков.

Философский ответ модернизму

Отпор модернизму нужно дать и на почве метафизики. Разумеется, модернизм несостоятелен с философской точки зрения. Например, даже рационализм, и сам по себе неприменимый к истинам веры, в модернизме является рационализмом фиктивным, противоестественно смешанным с оккультизмом. Это особенно заметно в русском религиозно-философском модернизме, поскольку он является продуктом двух противоречащих друг другу направлений: рационализма спинозистского толка и оккультного “ренессанса” второй пол. XIX в. Атеизм, религиозный индифферентизм, постмодернизм, скептицизм – все это безосновательные, интеллектуально несостоятельные позиции, и на них можно удерживаться только благодаря фундаментальной интеллектуальной нечестности.

Как, например, можно серьезно рассматривать позицию религиозного индифферентизма, когда человек говорит, что все догматические и даже просто истинные положения не имеют места в Христианской вере, и продолжает говорить и судить обо всем с этой идиотской точки зрения?

Например, митр. Антоний Сурожский пишет, что нет веры, которая основана, которая обращена на мировоззрения, на понятия. Для него Евангелие определяет истину не в порядке чего-то, а Кого-то; Христос говорит: “Я — Истина” (Ин. 14:6). И этим Он совершенно уничтожает для нас возможность считать, будто что бы то ни было, что можно выразить словами или образами, может называться конечной или полной истиной, ибо полная истина — личная, никогда не вещественна. Закономерным было бы перестать оскорблять слух читателей бессмысленными речами, не имеющими, по его же уверениям, отношения к Христианству. Но нет, митр. Антоний много говорил о богословии, проповедуя против догматической истины и Церкви.

Логическим выводом из абсурдного учения модернизма является интеллектуальная и практическая нечестность. В результате модернисты приходят к абсурдным и неслыханным откровениям. Как пишет св. Ириней Лионский: Переставляя и переиначивая, и из одного делая другое, они успевают обольстить многих призраком нескладно связанных слов Господних.

Например, архим. Киприан (Керн) писал о вере в человека… об идее о человеке, о Первообразе, сияющем из таинственных, добытийственных бездн предвечной αρχη. Что значит “добытийственная бездна” в устах тленного человека? Откуда может о. Киприан черпать сведения о предвечном бытии Божием, и даже о начале (αρχη) бытия Божия?

Невозможным оказывается исследовать познавательную ценность этого сообщения. Можно лишь посмеяться над человеком, говорящим о том, чего не знает ни он сам, и никто другой из людей. О. Киприан буквально впадает в самомнение гностиков, которые описывали предвечное происхождение эонов, как будто бы сами повивали при родах (св. Ириней Лионский).

Аналогичным абсурдным образом менялась позиция о.С. Булгакова относительно, казалось бы, центрального для него учения о Софии: от четвертой ипостаси – к неведомой “ипостасности”. Как писал архиеп. Феофан Полтавский, под Софией Премудростью Божией, вопреки учению слова Божия и Святых отцов Церкви, прот. Булгаков разумеет особое, отличное от Трех Ипостасей Божественной Троицы, существо. Не решаясь приписать этому существу наименование Ипостаси, так как в таком случае Святая Троица превратилась бы в четверицу, он в то же время старается удержать за ним известную долю самостоятельного существования. И для этой цели вводит в православную догматику новое догматическое понятие “ипостасности”, причем этим наименованием у него означается в сущности та же ипостась, но только в скрытом, замаскированном состоянии. И с введением этого нового догматического учения в православную догматику вводится до сих пор не слыханное учение о “вечной женственности”.

Равным образом сектанты-кочетковцы учили о возможности причащения вне видимой евхаристии, и, значит, вне видимой церкви (С. Зайденберг, преподаватель СФИ). Когда были выдвинуты возражения против этого утверждения, то этот текст был без объяснений снят с сайта СФИ.

Эта неготовность защищать свои еретические утверждения вытекает из адогматизма, поскольку если люди стоят на адогматических позициях и при этом что-то говорят, то они – по их собственному же учению – не разумеют ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают (1 Тим. 1:7).

Адогматизм оставляет свой след в философии. Еще Аристотель оставил совет, как вести спор со скептиками: Началом же для возражения против всех них должны послужить определения. А определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило.

По Аристотелю, скептиков необходимо спрашивать: подразумевают ли они под своими словами что-либо определенное. Если скептик признает свои слова имеющими определенный смысл, то он отрекся от своего адогматизма и признал, что отрицает смысл не вообще, а только в христианском Церковном вероучении. Если же он будет говорить, что и его собственные слова не имеют определенного смысла, то его невозможно убеждать и спорить с ним, поскольку он говорит так лишь бы говорить. В этом случае единственное средство против него – изобличение его в том, что его речь – это лишь звуки и слова.

Адогматисты объявляют догматы символически отражающими истину, изменяемыми по форме и смыслу, условными, и поэтому не могут объяснить, откуда они сами взяли свои утверждения. Они неспособны их обосновать каким-либо способом: через разум или авторитет Церкви. И, главное, они не могут объяснить, какое они имеют право учить чему-либо, если не подразумевают под сказанным ничего определенного.

Почему модернистов невозможно переубедить

Св. Ириней Лионский называет еретиков-гностиков волками в овечьих шкурах, которых Господьзаповедал нам остерегаться,так как ониговорят сходно с нами,а думают различно. Это именно то, что не позволяет состояться честному и открытому обсуждению вопросов веры с участием модернистов.

В XX в. протестант-антимодернист Дж. Г. Мейчен выражал свое возмущение тем, что модернисты понимают под точными и исторически определенными Христианскими (и, добавим, философскими) терминами нечто свое, и притом каждый раз разное, в зависимости от случая. Он писал: Не имеет большого значения, многое или малое модернист признает из Символа веры… Он может признавать наше протестантское исповедание до последней йоты, и будет при этом отделен бездной от нашей веры. Он не признает какую-то часть нашего Символа, а какую-то отвергает. Он отвергает всё, поскольку признает всё не в качестве Истины, а как имеющее лишь символический смысл.

Это настроение ума противное любым точным определениям. В современных спорах самое непопулярное – это требование определиться с терминами… Люди весьма красноречиво рассуждают сегодня на такие темы, как: Бог, религия, Христианство, спасение, искупление, вера, но они бывают страшно возмущены, когда их просят объяснить простыми словами, что они имеют в виду.

Упрек Мейчена звучит весьма странно: как если бы один химик понимал под словом “водород” водород, а другой – свинец. Разумеется, и сегодня в любой науке считают необходимым определиться с терминами, хотя проникновение постмодерна в естественные и гуманитарные науки ставит и это утверждение под вопрос (см.: House Built on Sand. Exposing Postmodernist Myths About Science / ed. Noretta Koertge. Oxford University Press, 1998).

Однако это необъяснимо, даже если учесть, что перед нами область не точных наук, а богословия и философии, и принять во внимание разрушительные модернистские и постмодернистские филологические герменевтические теории. Дело в том, что при открытой и честной дискуссии очень скоро выяснится, что один подразумевает одно, а другой другое. Но в том-то и состоит особенность XX – XXI вв., что исчезло само пространство, где была бы возможна такая дискуссия о первоначальных и конечных истинах. Мы не будем углубляться в исторические корни этого обстоятельства, ограничимся лишь цитатой из американо-немецкого философа Э. Фогелена:

Поскольку сутью гностицизма является теоретическая ошибка, запрет на всякие умозаключения в классическом смысле является необходимым условием для социальной экспансии и выживания гностицизма. Все это имело серьезные последствия, сделав невозможным публичное обсуждение в обществах, где гностические движения настолько влиятельны, что контролируют средства массовой информации, образовательные учреждения и т. д. Если этот контроль осуществляется эффективно, то всякое теоретическое публичное обсуждение вопросов, относящихся к истине человеческого существования, становится невозможным, поскольку действует запрет на теоретические доказательства. Как бы ни защищались при этом конституционные права на свободу слова и печати, сколь бы ни процветало теоретическое обсуждение в узких кругах, и сколь успешно они ни публиковались бы в практически частных изданиях горсткой ученых, несмотря на все на это, обсуждение в политически значимой публичной среде оказывается разновидностью игры в наперсток, что мы и наблюдаем в современных прогрессивных обществах, не говоря уже о тоталитарных империях. Теоретическое обсуждение может охраняться конституционным гарантиями, но оно возможно только при добровольном согласии употреблять и принимать теоретические доказательства. Когда такого согласия нет, общество уже не может полагаться на доказательства и убеждение там, где речь идет об истине человеческого существования. Теперь приходится прибегать к другим средствам.

Мейчену казалось нечестным со стороны модернистов, что они не верят в истины Христианства и отказываются признаться в этом, прикрывая свое неверие невразумительными словами. Если вера – чудо и дар, то она доступна всем, и, следовательно, нечестно уже само это неверие в Христианские догматы. Но как показал Фогелен, модернисты (гностики) осознают эту трудность, но преодолевают ее не через приход к вере, а через оформление своего неверия в христианских терминах.

В самом деле, если спасение с модернистской точки зрения – это явление посюстороннее и производится самим человеком, то и задача перед человеком стоит совсем иная, нежели перед христианами. Гностик должен не обратиться к трансцендентному Богу, а переосмыслить самое себя, перегруппировать свои собственные силы, сублимировав, например, во фрейдистском духе свои страсти в стремление к Богу. Согласно архим. Киприану (Керну), “эрос” в человеке не должен быть подавляем, но его нужно сублимировать, поднять, облагородить. Преображенный таким способом, он становится источником высших озарений, путем к обожению, в горняя, к свету.

Отсутствие публичной дискуссии всегда приветствуется модернистами. Это та среда, в которой они только и могут существовать. Они не держатся за свои убеждения, поскольку их не имеют. Зато они весьма красноречиво настаивают на своем праве говорить всё, что придет в голову. Причиной же этому неразумие и необразованность нравов, не обращающая внимания на советы других, но доверяющая одним собственным своим мнениям и внезапно приходящим в голову мыслям. А приходят те мысли, какие им нравятся; нравятся же – какие угодно,- как писал об аналогичном случае св. Василий Великий. То есть, здесь нет закона даже личных пристрастий, поскольку нравятся не какие-то определенные идеи, а какие попало, прежде всего самые интеллектуально уродливые (эволюционная теория), аморальные (психоанализ у Б.П. Вышеславцева), античеловечные (отрицание существования индивидуальной души В.С. Соловьевым).

В ответ на разоблачение их как глупцов и нечестных людей, модернисты обвиняют христиан в отсутствии любви конкретно к ним, в тоталитаризме, выражающемся в требовании придерживаться определенных взглядов. Однако именно в борьбе с нечестностью модернистов состоит кротость (Мф. 5:5) православного христианина, гневающегося на ложь и грех. Кроткие – это не те, которые совершенно не гневаются (ибо таковые лишены разума), а те, которые имеют гнев, но воздерживаются, гневаясь тогда, когда нужно (блж. Феофилакт Болгарский).

Заключение

Православные христиане могут лишь наблюдать за непрерывным распадом и хаотической перегруппировкой адогматических и гностических утверждений модернистов. Дело в том, что на гностических позициях невозможно устоять (см. Э. Фогелен о гностических революциях). Гностическое учение об установлении человеческими усилиями Царства Божия на земле (В.С. Соловьев, о. П. Светлов, учение мирологии) совпадает с прогрессом, то есть с беспорядочным изменением мира. Данная позиция не только абсурдна и безосновательна. Она ведет к противоречивым следствиям, и разрешить эти противоречия человек не в силах. В антиномизме (о.П. Флоренский) человек может лишь признать эту противоречивость за норму, за что расплачивается ценой порядка в своей душе, ценой убийства своей души.

Модернизм уже побежден самим Православным исповеданием веры. Поэтому антимодернизм – это проповедь Евангелия перед лицом неверующего и падшего мира, подлинная христианская миссия словом и жизнью.

Статьи на тему

Патриарх Диодор: Память праведного с похвалами!

Филип Мауро. Модернизм, или новое богословие в католической церкви

Источники

Аристотель. Метафизика// Сочинения: В 4-х т. М.: “Мысль”, 1975. Т. 1

св. Ириней Лионский. Пять книг против ересей// Творения. М.:”Православный паломник”, “Благовест”, 1996

св. Василий Великий. Письмо без надписи//Творения: в 3-х т. СПб., 1911. Т. 3

блж. Августин. О Граде Божием// Творения. 2-е изд. Киев, 1910. Часть 6

блж. Феофилакт Болгарский. Благовестник. СПб., 1910

Philip Mauro. The Number of Man. The Climax of Civilization. Fleming H. Revell Company, 1909

Charles Harris. Creeds or No Creeds? A Critical Examination of the Basis of Modernism. New York:E. P. Dutton and Company, 1922

J. Gresham Machen. Christianity and Liberalism, 1923

J. Gresham Machen. What is Faith? Edinburgh: Banner of Truth, 1991

архиеп. Феофан Полтавский. Доклад Архиерейскому Собору РПЦЗ 1926 года об обществе YMCA

архим. Киприан (Керн). “Духовные предки Святого Григория Паламы”// Богословская мысль. Париж, 1942

архим. Киприан (Керн). Тема о человеке и современности// Православная мысль. Париж. 1948. № 6

митр. Вениамин (Федченков). Владыка. Записки об Архиепископе Феофане (Быстрове)

прот. Михаил Помазанский. Доклад на епархиальном съезде Восточно-Американской и Канадской епархии // Православная Русь. N 11. 1954

митр. Антоний Сурожский. О вере (Доклад в Московской Духовной Академии)//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991

митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991

House Built on Sand. Exposing Postmodernist Myths About Science / ed. Noretta Koertge. Oxford University Press, 1998

С.М. Половинкин. Вл. Соловьев и Л.М. Лопатин: еще один пример дружбы-вражды// Владимир Соловьев и культура Серебряного века. М.: Наука, 2005

Barry Hankins. American Evangelicals. A Contemporary History of a Mainstream Religious Movement. Rowman & Littlefield Publishers, 2009