Архитектурно-музыкальная миниатюра в красках
Спрашивают: на какие хоры равняться, что любить в церковном искусстве?
Вопрос правильный. Христиане должны иметь великую сходимость в художественном вкусе. Это определяется, кажется, самим строем Христианской души – настолько она тонка, ранима, нежна – что ее тяжко травмирует как безвкусица и пошлость масскульта, так и большевистский культурный нигилизм церковного модернизма XX и XXI столетий.
Представителями старой церковной России, то есть того обычая, который был Промыслом Божиим сохранен и донесен до нас вопреки всем потугам интеллигентского романтизма, являлись несколько известных коллективов. Это Юрловская капелла, хор Матвеева, за рубежом — хор Жарова. При всех отличиях в характере их пения, в них присутствует та трогательность и сила религиозного чувства, которая несовместима ни с каким эстетизмом.
Хор о. Матфея Мормыля также можно отнести к этой истинно академической традиции.
А вот записи лондонского хора отца Михаила Фортунато к ней, увы, не относятся – хотя некоторые вещи на первый взгляд кажутся сильными. Наверное, потому, что нерв, связывающий подлинное современное искусство с настоящим старым искусством, здесь заменен сверхэстетизмом. И это никак не признак профессионализма.
Конечно, надо смотреть на репертуар. Мы стоим на том, что обязаны принимать дореволюционный обычай Русской Поместной Церкви, то есть Церкви Российской, огражденной властью Российских императоров. И благодаря этой внешней власти — расцветшей в художественном и музыкальном богатстве, которого и близко не имели греки 18-19 века, прозябавшие под властью Османов, и не имеют его сейчас. Но наши доморощенные русофобы ненавидят Империю. Именно отсюда, вне всякого сомнения, растут корни той ненависти к наследию Русского классицизма, которая отличает и Свято-Тихоновский институт, и Париж и Лондон. Некоторым исключением являлся в прошлом столетии Джорданвилль.
Художественная свобода умерла с падением крепостного права.[1] Это именно так. Ведь революция во вкусах началась в 1850-1860-е годы.
И нет ничего выше «лебединой песни» Русского классицизма — ампира.
Пушкин — ампирный писатель.[1]
Это мало кто понимает.
А. Ф. Львов — великий ампирный композитор. Ничего лучше его «Вечери Твоея Тайныя» в авторской церковной музыке нет и не будет.
Надо просто полюбить то благочестие, которое дышит у Веделя, Ломакина, Дегтярева, Львова, других известных и неизвестных музыкантов имперской эпохи.
Сам принцип построения фразы у Львова в «Вечери Твоея» можно сравнить с композиционным принципом ампирного фасада, например, Росси или Воронихина. Это огромное и ровное пространство, которое зрительно подчинено единой точке, единому перелому — скажем, верху пологого фронтона. Думаю, аналогии очевидны.
Но и барокко являет высочайшую силу восторга, умиления, потрясения — причем эти чувства религиозные.
Например, Херувимская Веделя.
Ее можно сравнить с фасадом Успения на Покровке, взорванной революционерами.
Не надо стыдиться религиозного чувства.
Как сказал великий зодчий Савва Чевакинский: Храм – это дом Божий, в который архитектор вкладывает свой восторг.
Эти убийцы всего прекрасного убили само понятие и зрительной, и музыкальной красоты, дискредитировали его, оклеветали его. Так, движимый идеями гнозиса («луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству»), Евгений Трубецкой в своем «Умозрении в красках» ругательски обзывал совершеннейшие барочные и классицистические формы московских храмов «самоварами» и «репами», по сути подводя интеллектуальную базу под их будущий снос большевиками. Теперь уродство иконописи или фресок современных «изографов», архитектуры «Щигров», пения «Афонским» или «Валаамским» роспевом, более напоминающими песни акына в степи, считаются аскетичными и духовными. Красота недопустима. Земная, изобразительная красота! Искусство России 19 века под запретом – благодаря искусствоведу Ирине Языковой и множеству других наследников Флоренского и Евгения Трубецкого.
Да, это важнейшая грань современного модернизма, это часть его ортодоксии.
Ненависть к земной красоте в данном случае является проявлением их ненависти к истине.
Ведь лицезрение красоты небесной земными очами и земным ухом невозможно иначе, чем благодатью Божией.
Только верой ум возносится к созерцанию первообразного, согласно догмату Вселенского собора. Нигилисты же хотят земным ухом и земным оком видеть это невидимое, совершая гордый бунт против Богом установленных законов и гордо разрывая дореволюционный обычай и школу.
Отсюда символизм, поставленный на место гармонии и грации. Отсюда сектантская эстетика голого короля и его окружения, воочию видящая уродство и поздравляющая с успехом.
Молиться, возносить ум к Богу, под такую «музыку» невозможно, можно только медитировать над своим «я». Испытывать восторг, умиление, потрясение пред такими изображениями также невозможно – только превозношение сноба над «профанами», не читавшими Трубецкого и Флоренского.
И воистину нам надо быть в Церкви детьми.
Тем ребенком, который не стыдится своего Боголюбия, своей принадлежности большой культуре и своего умиления пред истинной красотой.
И заявляет, видя и слыша сектантские, превозносимые модернистской тусовкой «шедевры»: а король-то – голый.
Правда, для этого необходимо недетское мужество.
Протоиерей Владимир Переслегин
См. также
Новое в церковном искусстве и антиискусство
Примечания
[1] Наблюдение архитектора В. И. Якубени.
Добавить комментарий