Некоторое время назад мы взялись за изучение политики силы и вытекающих из нее следствий. Более всего нас интересует борьба политики силы с политикой правды.
И тут трудно было не заметить одно интересное развитие сюжета. В лентах новостей опять появился режиссер Константин Богомолов.
Такой деятель, как вы понимаете, лучше всего подходит для современной российской светской хроники. Он создан для такой хроники, как своего рода полный и законченный тип.
В нем есть нечто культурное: режиссер все-таки. В нем есть нечто политическое. В нем есть нечто литературное. В нем есть нечто религиозное. И все вместе не давало бы нужного градуса, если бы не его богохульство в постановках «Идеальный муж» и в «Карамазовых».
Поэтому Богомолова мало назвать «скандальным». Он, так сказать, меченый: на нем стоит печать ужасного богохульства, которое он демонстрировал в театре.
Таков своего рода идеальный герой, типаж «министра культуры», о котором я уже писал. Отмеченный каиновой печатью, он достигает необходимой степени недочеловечности, которой легко оперировать в лентах новостей.
Правила Богомолова
Самое его новое появление в новостях связано с тем, что он принял в своем театре внутренние правила. Он недавно стал главным режиссером театра на Малой Бронной, и в общем понятно, что теперь это место надо обходить стороной.
Интересно уже само сочетание Богомолова и каких-либо правил. Какие могут быть тут правила, зачем такому человеку правила? Это мы и выясним.
Итак, одно из правил гласит:
В нашем театре разрешено флиртовать и начинать романы как между актерами, так и между зрителями, а также во всех других комбинациях.
Этот кодекс Богомолов придумал не сам. Речь идет о правилах, которые ввел художественный руководитель Нового Рижского театра Алвис Херманис. И Богомолов благодарит Херманиса за эти законы, просит разрешения их использовать в московском театре.
О чем это нам говорит? Богомолов, следовательно, намерен управлять людьми как самый настоящий социальный сатанист. Его режиссерство это только возможность управлять людьми. Он пришел к власти и теперь с силой и властью управляет людьми, направляет их к идеальному обществу.
Идеальное общество Богомолова совсем не похоже на прекраснодушную утопию. Это идеал ужасной жизни, назовем ее так, введем такое понятие. Законы такой жизни Богомолов предписывает.
Таким образом, Богомолов не останавливается на социальном сатанизме, то есть на утверждении общественного зла как нормы. Ему мало управлять людьми как вещами, а не людьми. Для него недостаточно его собственного «недочеловечества».
Нет, он хочет стать законодателем аморальности, хочет постановить несправедливость как закон, по выражению Томаса Карлейля («decrees injustice by a law»).
Ужасная жизнь
Итак, человек без всякого внутреннего порядка, человек типа Константина Богомолова, становится заметным российским культурным и общественным деятелем.
Не стоит отмахиваться от такого факта и принимать его как непосредственно понятный. Следует признать глубокое духовное значение того, что такие люди, как Кураев, Богомолов или Проханов, приобретают общественное значение, и то, каким образом это совершается. Здесь не просто отражение духовных болезней общества. Тут возникает некоторое новое качество.
Вот это новое качество у Богомолова видно в том, что он стремится стать законодателем. Он не просто хочет оставить свой безобразный отпечаток на мироздании, а предписывает свой идеал.
Несколько ранее Богомолов прославился своим манифестом, где как раз и излагает свою цивилизационную концепцию (Похищение Европы 2.0. Новая газета).
В своем манифесте желаемую и мыслимую им жизнь Богомолов называет «сложной», а не «ужасной», и идеального человека – «сложным».
Он говорит о
сложном человеке, которого Европа формировала долгие годы Христианства. Том человеке, которого описывал Достоевский: одновременно высокого и низкого, ангела и дьявола, любящего и ненавидящего, верующего и сомневающегося, рефлексирующего и фанатичного. Европа испугалась в человеке зверя, не понимая, что звериное — это такая же природная и органическая часть человека, как и ангелическое. Не в силах интеллектуально и духовно преодолеть последствия нацизма, Европа решила кастрировать сложного человека. Кастрировать его темную природу, навсегда замуровать его бесов.
Вот такая «сложность». Если бы человек был именно таким, каким его вообразил себе Достоевский, то всем пришлось бы как-то устраиваться в ужасной жизни. А это невозможно только для христианина, а для нового человека типа Свидригайлова – очень даже удобно.
Богомолов тут не оригинален, он знает, что принадлежит к традиции. И он спокоен, потому что защищен этой традицией. Разные эксперименты с ужасной жизнью проводили, например, Юрий Мамлеев, Максим Шевченко, Дугин, Проханов, Лимонов, Сурков, наконец. Можно добавить сюда Андрона Михалкова-Кончаловского и других.
Что же такое ужасная жизнь?
Концепция ужасной жизни предполагает, что человек должен понимать, обязан видеть, что в обществе существует ужасный, непоправимый беспорядок. Как мы видим, здесь есть место знанию и своеобразной морали: человек должен видеть и знать.
Человек должен понимать тот закон жизни, что рядом с ним, бок о бок, живут и совершают все возможное безобразие преступники всякого рода: убийцы, развратники, людоеды, извращенцы, а также ненавистные Богомолову благонамеренные буржуа, либеральные и толерантные.
Либералы ненавистны Богомолову, потому что резко и намеренно отказываются видеть, что они живут в ужасном мире, где разнузданы все страсти. И упорно думают, что живут в мире моральном. Либералы преступны, потому что изменили своему гностическому призванию: знать и видеть.
Ужасная мораль
Все это рисует интересную для нас картину.
Тут мы видим, что Богомолов различает порядок и беспорядок, то есть он своеобразный моралист. И он обладает своеобразной духовностью. Он не просто предлагает мужественно, то есть цинично, относиться к безобразию.
Христианин знает, каков порядок и что такое благообразие. Из этого он видит, что в мире существует беспорядок и безобразие. Порядок и беспорядок противоположны друг другу.
Теперь, в ужасной жизни Богомолова, первая часть противопоставления исчезла. Осталась только часть ужасная и безобразная, и если ты ее не видишь, то уже не видишь ничего, ты живешь в выдуманном мире. Вот этот выдуманный мир, для Богомолова, и воплощает в себе современный Запад со своими социальными институциями, пропагандой и образованием.
Прекраснодушные либералы мешают той единственной жизни, которая доступна человеку. Кроме кошмара ничего нет, а либералы, оппозиционеры вмешиваются в эту ужасную жизнь со своими фантазиями о справедливости и равенстве. Богомолов манифестирует:
Традиционные тоталитарные режимы подавляли свободу мысли. Новый нетрадиционный тоталитаризм пошел дальше и хочет контролировать эмоции. Ограничение свободы эмоции отдельного человека — это революционная концепция Нового этического рейха.
Итак, гнозис Богомолова (а это гнозис, и гнозис политический) состоит в резком урезании картины мира, моральном сокращении мира. В результате возникает картина, я бы сказал, вполне в духе православного модернизма.
Богомолов правильно ссылается на Достоевского, правильно понимает его программу, то есть собственно программу православных модернистов. Богомолов мог бы легко влиться в их ряды. Мешает этому только то, что наши модернисты – в подавляющем числе либералы и противники В. Путина, а значит, страдают отвратительным Богомолову прекраснодушием.
Богомолов и российское антигосударство
Богомолов не философ, конечно, и даже не псевдофилософ. Он не понимает закономерностей мысли.
Если он принимает ужасную жизнь именно как закон, то не может ни на чем остановиться. Он должен принимать любой ужас, в том числе лицемерную мораль Запада и даже еще более ужасную для аморалиста и атеиста истину: что рядом есть христиане.
Далее, в гражданском плане Богомолов не слишком смел. Его готовность жить ужасной жизнью, она камерная. Она выросла в пробирке гимназии Капцовых, последних лет советской власти и тридцати постсоветских лет.
Теперь запахло жареным. Богомолов правильно ощущает, что старый мир и XX век заканчивается. И Богомолов обращается к культуре и государству. Заметьте, он всюду говорит о России, но нужна ему не Россия. Ему нужно государство, и притом именно такое, которое существует сейчас в России.
Все это ни к чему
Зачем вообще Богомолову законополагать аморальность в своем театре? Я не думаю, что в актерской среде и вообще в нашем обществе кого-то надо специально побуждать к аморальности.
Со стороны режиссера это чистое проявление воли к власти. Он законополагает то, что и без него уже есть, то, что ужасно и без него.
В этом состоит противоречие ужасной жизни. Богомолов предписывает, чтобы беспорядок стал порядком, а грех нормой. Но воле к власти вообще не нужен закон. Она сама себе закон.
И если так, то можно быть кем угодно и как угодно искажать общество и массового человека: хоть в сторону толерантности, хоть в сторону нетерпимости.
С этой точки зрения видно, что толерантный Запад поступает точно так же, как и нетолерантный Восток. Положение вещей в современной России не отличается от западного принципиально.
Отказавшись от морали, какую мораль ты предпишешь? Какой заповеди будешь следовать? Конечно, никакую и никакой.
Одержимый волей к власти не находится ни в каком обществе, он находится в одиночестве со своими демонами и своим сатанизмом. А этого Богомолов не может выдержать, он не хочет погибать в одиночку.
Из этого мы можем сделать выводы
Порядок идеально и абсолютно внеположен беспорядку.
- Церковь Христианская и – Церковная реформа,
- заповеди Христовы и – новая мораль:
они никак не связаны, нигде не сталкиваются, никак не борются и даже не соперничают. Они совершенно не сравнимы.
Поэтому никакое сатанистское законодательство или личное кощунство не может устранить правду, как один из членов оппозиции.
Все это новое законодательство, и в том числе модернистское законодательство в Церкви, – это просто заморачивание головы. Нам внушают и почти уже внушили: в Церкви сосуществуют реформа и контрреформа, разрушение догматики и антимодернизм, революционеры и консерваторы, анархисты и государственники. Все это якобы есть в Русской Церкви и кроме этого ничего нет: бежать некуда.
Вот вам суть гностического мышления: оно предоставляет бесконечные возможности, полную свободу, и в то же время создает демонически замкнутый мир.
На самом же деле есть христиане, и есть модернисты, и они существуют совсем отдельно.
Христиане отрицают «сложность» и «сложного» человека Богомолова, потому что мы отказываемся считать истину и ложь двумя позициями. Истина всегда существует только как судящая, а порок существует как судимый.
В таком ясном свете мы видим, каково значение богомоловских правил и манифестов, в чем суть современного российского государства.
Здесь хотят законоположить беспорядок, установить «престол беззакония», чтобы беспорядок стал судьей, а не подсудимым.
Итак, современное российское государство есть заповедник ужасной жизни, и этим оно дорого Константину Богомолову.
