Иезуиты составляют мнения, руководят ими, повышают и понижают их вероятность. Все это является частью искусства казуистики, еще одной из сторон иезуитизма, которую осветил Блез Паскаль.
Казуистика состоит в психологическом, философском анализе «случаев», казусов, когда изучают отдельные случаи и к ним прилагают общие правила нравственности.
Казуисты в основном рассматривали случаи со спорными обязанностями. Один долг – пред Богом, другой – в отношении к государству, новой Церкви, к семье и начальству на работе. Как правильно поступить?
Можно было бы ответить на этот вопрос грубо юридически. Но казуистика погружалась в анализ мыслей человека и его совести. Казуисты рассматривали человека с его психологией как часть моральной проблемы, а не как подсудимого. Это открывало широкое поле для манипуляции сознанием и нравственным законом. В новом обществе казуисты заняли место управителей сознанием.
Казуистика вчера и сегодня
О казуистике стоит упомянуть, потому что она процветает до сего дня. Политики, журналисты и ученые казуистически рассуждают о добре и зле. Мы сталкиваемся с казуистикой в католическом и православном модернизме, всюду, где сопоставляются различные примеры и мнения, в том числе примеры из Писания, Святых отцов, случаи из Церковной истории.
Можно удивляться тому, насколько современные христиане далеки от образа мыслей древних христиан. Святые отцы, сами Апостолы рассуждали от Писания, от догматов и первых понятий. Примеры у них лишь демонстрировали соединение понятий, а не диктовали ход рассуждений. Как учил блж. Августин:
Здравый разум следует предпочитать примерам. Впрочем, с ним согласны и примеры, но только такие, которые тем более достойны подражания, чем выше по благочестию.
Если древние ссылались на мнения, то только великих Святых и учителей, и то не на все их мнения, а только на те, которые стали общепринятыми, то есть приобрели достоинства первых понятий. Все это давало удивительное постоянство и ясность писаниям и мыслям древних христианских авторов.
Рассуждая таким образом о вещах Божественных и человеческих, было легко разоблачить ложь и исключить управление сознанием.
Не то с казуистикой, в том числе современной православной. Здесь над мнениями Святых, над Писанием и догматами воздвигается незаметная, но на самом деле могущественная фигура казуиста. Это он подбирает мнения согласно своим целям и располагает их по своему усмотрению. Это он, никем не оспариваемый, и почти невидимый, определяет тему компиляции и выбирает удобных ему авторов. В таком случае он и является действительным автором сочинения, хотя бы свой текст и составил из чужих цитат. Так догматика превращается в казуистику, а казуистика становится догматикой.
Откуда возникла казуистика?
Нужда в рассмотрении казусов появилась не сразу. Поначалу христиане руководствовались Откровением, совестью и здравым разумом.
В Новое время христианами хотят именоваться те люди, которые уже слышали о Христианстве. Они знают, что оно трудно и требует поступать по совести, то есть в большинстве случаев невыгодно, неудобно, а в обстоятельствах тирании – смертельно опасно.
Новый мир стал очень сложен, в нем возникает много непредвиденных случаев. Если судить о них прямо, то новые ответы не нужны. Они уже давно даны. Да, у новых христиан, собственно, нет никаких вопросов. Они обращаются к казуистам, потому что не хотят поступить по прямой заповеди, не хотят просто и прямо посмотреть на действительность Нового мира.
Поэтому вопросники по типу «1000 вопросов батюшке», или сто тысяч вопросов «Батюшке-онлайн» – это признак разочарования в Христианстве, того, что оно обезврежено в душах христиан.
Таким образом, иезуиты не придумали казуистику. Они удовлетворили нужду своих современников и получили в распоряжение еще один метод управления сознанием, ухода от преследования и облегчения Христианства.
Ментальная резервация
Еще одним приемом иезуитов, который исследовал Паскаль, была знаменитая «ментальная резервация» (mentalis restrictio).
Ментальная резервация состоит в том, что человек, произнося ложь, подразумевает истину. Это как бы загадка, отгадку которой знает только говорящий, а слушатель не знает даже того, что с ним говорят загадками.
Как мы помним, пробабилизм устанавливал разрыв между сознанием и нравственными законами, которым сознание следует. Мнения воспринимаются как отдельные от ума, который их мыслит.
Ментальная резервация учит пользоваться этим разрывом и управлять по отдельности тем, что человек говорит, и тем, что он мыслит. Ложь, так или иначе, отягощает совесть, а мысленная оговорка, если научиться ее делать, выглядит совершенно невинной. Ментальная резервация становится легче лжи.
«Обманывать нехорошо»
Мы не замечаем и сами, как делаем такие мысленные оговорки. Например, мы знаем, что обманывать нехорошо, однако обмануть безбожное государство, советское или нынешнее, считаем чуть ли не добродетелью. Мы не готовы сказать прямое «нет», и поэтому прибегаем к мысленным уловкам, уклоняемся от столкновения с действительностью.
Сталкивается христианин и с неумолимой тиранией церковных реформаторов. Вольготное существование ереси в Церкви, успехи иезуитов, Римские папы, одобряющие их деятельность… Все это вызывает стресс и желание мысленно заслониться от невыносимой истины.
И вот в дело вступают учителя-иезуиты. Они учат в школе, вузе и в Церкви тому, как с чистой совестью уклоняться от встречи с истиной. Учат, как «не судить», как думать о том, что «все не так плохо», как надеяться, что злые «могут покаяться».
Из-за ментальной резервации, если она применяется как метод, никого нельзя считать христианином и верующим. Напротив, нельзя быть уверенным, что перед тобой антихристианин или атеист. Ведь из слов мы теперь не можем узнать, что думает человек, ведь думать он может совсем не то, что говорит.
Невозможно также разоблачить никакую ложь и ересь. Нас могло бы уверить собственное признание человека, что он лжет,Самосвидетельство но и самосвидетельство тоже вещь ненадежная.
Новая теория лжи
Ментальная резервация возникла из новой теории лжи.
Лживая речь имела один смысл в античности и в Средневековье, когда люди оперировали понятиями и не возникало противопоставление слова и мысли, как «слова внешнего» и «слова внутреннего». Смотри, например, рассуждение св. Иоанна Дамаскина:
Наше слово, выходя из ума, ни всецело тождественно с умом, ни совершенно различно, потому что, будучи из ума, оно есть иное сравнительно с ним; обнаруживая же сам ум, оно уже не есть всецело иное сравнительно с умом, но, будучи по природе одним, оно является другим по положению.
Слово необходимо обнаруживает ум, и поэтому ложь есть такое утверждение, которое произносится с намерением обмануть.
Так было в древности, но Фома Аквинский, а затем Наварр (Мартин де Аспилькуэта) предпочитают другое определение. Ложью теперь считается речь, которая противоречит мыслям говорящего. Иначе говоря, ложная речь – это речь неискренняя.
В этой новой теории правдивая речь также получает свой внутренний критерий: это речь искренняя, независимо от того, что человек на самом деле произносит. Внутренне он, вероятно, честен и, следовательно, говорит правду.
В Новое время такое понимание лжи и истины становится преобладающим, чем и воспользовались иезуиты для своей ментальной резервации.
Как ни странно, но искренность как критерий истины устраняет собственно сообщение, коммуникацию. Внутренне честен и тот, кто молчит, и тот, кто говорит невразумительно, и тот, кто искренне лжет. Теперь не надо заботиться о том, чтобы слушатель правильно тебя понял. Все внимание обращено на внутреннее убеждение говорящего, внутри сознания которого и содержатся невидимые посторонним критерии истины или лжи.
Слыша лживые речи, уже нельзя осуждать человека. Ведь он может быть честен с самим собой, «искренне заблуждаться», как гласит одно новое выражение.
У человека может быть «непобедимо ложное сознание» (еще один иезуитский термин). Он ошибается, неверно думает о Христе или не знает о Нем, и по обстоятельствам своей жизни не может знать иначе. Значит, абориген, искренне поклоняясь идолам на заброшенном острове, нисколько не лжет.
Гонения на иезуитов
В Новое время люди оперируют мнениями и позициями, и теперь притворство и искренность – это вопрос выживания, если смотреть в корень вещей.
Ментальная резервация стала горячей темой в эпоху Паскаля из-за того, что в Англии конца XVI – нач. XVII веков происходили жестокие гонения на католиков, и прежде всего, – на иезуитов. Для спасения жизни и церковной пользы иезуитам приходилось скрывать, что они католики и священники. Но иезуиты стремились к святости, как это отмечал Паскаль. Они не хотели чувствовать себя лжецами. Вот и расцвела у них ментальная резервация, которая позволяла сообщать гонителям ложь, а внутри себя подразумевать истину.
В случае угрозы жизни, общественным или церковным интересам обвиняемый получал право отвергать обвинение, делая мысленную оговорку, ведомую одному Богу. Если вопрошающий будет обманут ответом, это все равно не будет ложью и лжесвидетельством. По определению английских иезуитов Уильяма Аллена и Роберта Парсонса, «закон Церкви ни в коем случае не обязывает человека подвергать свою жизнь опасности». Позволительно умалчивать истину или скрывать ее, только бы не отвергнуть ее открыто.
Роберт Парсонс. 
Уильям Аллен.
Не будем забывать об иезуитском миссионерстве, об их притворстве в отношениях с язычниками. Обманывая сами, они учили своих пасомых лгать и обманывать.
Средство для очистки совести
Ментальная резервация стала удобным средством управления сознанием и во Франции, где иезуитов, кажется, никто не преследовал.
Паскаль ведет беседу с воображаемым иезуитом и узнаёт, что согласно казуисту Хуану Санчесу (не иезуиту, между прочим),
можно клясться, что не делал чего-нибудь, хотя в действительности сделал, подразумевая про себя, что не делал этого в такой-то день или прежде чем родился на свет, или подразумевая какое-нибудь другое подобное обстоятельство, так, чтобы слова, которыми пользуешься, не могли выдать задней мысли. И это очень удобно во многих случаях и всегда справедливо, когда необходимо или полезно для здоровья, чести или благосостояния.
Намерение определяет качество действия
Паскаль спрашивает:
– Как, отец мой, разве это не ложь и даже не клятвопреступление?
– Нет,– сказал патер,– Санчес это доказывает там же, а также и наш отец Филиуций (тр. 25, гл. 11, № 331); потому что, говорит он, «намерение определяет качество действия». Он дает также и другое средство, более верное, для избежания лжи. Данное средство заключается в том, что после произнесения вслух фразы: «Клянусь, что не делал этого», тихонько прибавляешь: «сегодня», или после того, как произнесешь громко вслух «клянусь», прибавляешь тихо: «что говорю», и затем продолжаешь вслух громко: «что не делал этого». Вы, конечно, видите – таким образом говорится правда.
Ментальной резервации, как мы видим, предшествует расчет: что необходимо, полезно или просто удобно для сохранения здоровья, чести или благосостояния. Теперь можно нарушать обещания с чистой совестью.
Иезуит спрашивает:
– Признайтесь также,– продолжал он,– что было бы часто очень удобно быть освобожденным по совести исполнять некоторые свои обещания?
– Это было бы, отец мой, величайшим удобством в свете.
– Выслушайте же Эскобара (тр. 3, пр. 3, № 48); он дает следующее общее правило: «Обещания ни к чему не обязывают, когда, давая их, не имеешь намерения обязываться. А такого намерения и нет вовсе, если только обещания не подтверждены клятвой или договором; так что, когда говоришь просто: «Я сделаю это», подразумевается, что сделаешь это, если не переменится желание, потому что ведь этим не желаешь лишить себя свободы».
Все перечисленные виды управления сознанием используют патологическую речь и соответствующую теорию патологической речи. Вместе с опытом лжи они образуют гностическое искусство чтения.
