О. Всеволод Чаплин и его коллективное бессознательное

В недавнем интервью о. Всеволода Чаплина, кудряво озаглавленном «О митингах и православной партии, сетевых тигрокрысах и волшебниках», обнаружилось необычно много интересного для исследователя массового сознания. Выступление о. Чаплина, которое было опубликовано сайтом «Православие и мир» 16.01.2012, богато идеологическим содержанием, и его необходимо прямо-таки изучать, чтобы не остался незамеченным ни один атом глупости.

Мы уже заимствовали оттуда следующий «перл сознания»:

Сегодня рождается новый церковный язык, который восходит к евангельскому, апостольскому, святоотеческому. Большой вклад в это вносит и портал «Православие и мир»… В итоге мы видим, как рождается более ясный, более честный, более живой язык.

Сегодня люди привыкли читать очень короткие тексты, слышать яркие и емкие фразы, которые, кстати, вполне могут нести в себе и мысли, и чувства, и опыт, и позицию. Когда человек говорит так, не нужно подробно объяснять, почему он сказал именно это и не сказал чего-то другого.

Но и в Синодальный период, и в советское время духовенство и активные миряне привыкли говорить длинными округлыми фразами, в которые надо 10 раз вчитаться, чтобы распознать тонкие оттенки сказанного и несказанного. Сейчас эта привычка уходит.

Внимательнее вникнем в смысл сказанного.

Простота и ясность – не первое, что приходит в голову при чтении материалов сайта «Православие и мир». Достаточно указать на то, что самым почитаемым из «отцов» модернизма на сайте является митр. Антоний Сурожский, чей стиль не назовешь прямым и ясным, поскольку митр. Антоний всегда мастерски уходит от точных определений. Среди политических писаний стоит указать на статью А. Десницкого, которую трудно признать сколько-нибудь вразумительной (см.: Общей программы не было… и меня это порадовало 10.12.2011).

Мысли самого о. Чаплина также не отличаются краткостью, да и ясными, яркими и емкими они ни в каком смысле не являются. Например, в рассматриваемом интервью он почему-то называет православных своими меньшими братьями, а также плюшевыми тигрокрысами и хомякоаллигаторами. Что бы это значило?

Да, сегодня некоторые наши меньшие братья – плюшевые тигрокрысы и хомякоаллигаторы — продолжают говорить, что политика – это грязное дело, что заниматься ею грех, что не грех – только молиться, поститься, читать Правмир и не слушать радио Радонеж.

Далее о. Чаплин рассуждает о политике на уровне доступном и ленинской кухарке: У нового поколения православных христиан более здравое отношение к политической деятельности. Они не считают, что она априори плоха.

Итак, политика не плоха априори? Тоже не угадали. Политика – грязное дело и согласно самому о. Чаплину, который ниже говорит:

Политика – это обычно искусство выбора меньшего из зол. Если соотнести Нагорную проповедь с современной бытовой, хозяйственной, политической жизнью, то окажется, что они разительно несовместимы друг с другом. Православный человек должен стремиться исполнить идеал странничества, рыцарства, самоотказа, должен понимать глубокую второстепенность всех земных дел. Но при этом, сталкиваясь с миром, который лежит во зле, ради блага людей он подчас должен выбирать лучший из неидеальных вариантов. Да, все дела надо стремиться устроить по закону Царствия Божия, но если окружающие живут по закону волчьей стаи, нужно добиваться, по крайней мере, того, чтобы эти нравы хотя бы немного смягчались.

В основе политики, как ее понимает и приветствует о. Чаплин, лежит компромисс со злом и нравственный релятивизм, согласно которому: с волками жить – по-волчьи гармонизировать.

Понятно, что здесь о. Чаплин имеет в виду не политику в классическом смысле слова, а гностическую политику, столь убедительно описанную Макиавелли. Соответственно, когда о. Чаплин говорит о православном политике, что это политик, живущий и действующий в согласии с духовно-нравственными ценностями Евангелия,- он говорит о том, чего не может быть вообще.

Если воспринимать слова о. Чаплина всерьез, то православный не может быть политиком, а политик – православным. Что на это говорит о. Чаплин? Согласно о. Чаплину, православных политиков становится все больше, что, разумеется, ни в чем не проясняет его позицию.

Однако мы все-таки согласимся и признаем модернистскую пропаганду сайта «Православие и мир» и о. Чаплина вполне ясной и живой, хотя и не в том же смысле, в каком жива и ясна Благая Весть. Вопреки невнятности речей митр. Антония, А. Десницкого и других, мы понимаем, что они хотят сказать.

Так, тот же о. Чаплин хочет сказать в общем-то простую вещь: «политика грязное дело, и я повязан дружбой с политиками, и таким образом причастен к политике». Это несовместимо со священным саном, с именем христианина, со званием представителя Церкви, но что за беда? Эти вещи несовместимы лишь в принципе, то есть для человека, знающего границу между добром и злом. Если же человек намерен действовать помимо идеальных соображений, как если бы существовала только земная жизнь, то почему этим вещам и не совмещаться в личности о. Чаплина?

Итак, мы можем сделать первый важный вывод из интервью о. Чаплина. Перед нами обнаруживается страстное желание действовать в области практики без нравственных и иных принципов. Эта страсть, в свою очередь, ставит перед нами череду вопросов, и прежде всего о природе такого желания. Для ответа на этот вопрос нам потребуется обратиться к классическому представлению о целях человеческого существования.

Аристотель говорит о созерцательной жизни, что она составляет наивысшее счастье человека, поскольку является добродетелью высшей части части души: Эта деятельность является высшей, так как и ум – высшее в нас, а из предметов познания высшие те, с которыми имеет дело ум.

Познаваемое верой и умозрением – выше всех прочих познаваемых вещей. Ум – высшее в человеке, и он познает самые высокие предметы.

Согласно Священному Писанию, в области мудрости необходимо научение, но нужно научение от Самой Премудрости и человеческих усилий здесь недостаточно:

Премудрость возвышает сынов своих и поддерживает ищущих ее: любящий ее любит жизнь… Обладающий ею наследует славу, и, куда бы ни пошел, Господь благословит его; служащие ей служат Святому, и любящих ее любит Господь; послушный ей будет судить народы, и внимающий ей будет жить надежно… Сначала она пойдет с ним путями извилистыми, наведет на него страх и боязнь, и будет мучить его своим водительством, доколе не уверится в душе его и не искусит его своими уставами; но потом она выйдет к нему на прямом пути и обрадует его и откроет ему тайны свои. Если он совратится с пути, она оставляет его и отдает его в руки падения его (Сир. 4:12-16, 18-22).

Разумеется, существует область обыденной жизни, но она несравнимо ниже познаваемого верой и умом и охватывает не самую высшую сторону человеческого существа. В практической деятельности самой по себе нет ничего дурного, но лишь до тех пор, пока люди, преданные этой сфере, не начинают становиться законодателями в области мудрости. Как,- спрашивает Премудрый,- может сделаться мудрым тот, кто правит плугом и хвалится бичом, гоняет волов и занят работами их, и которого разговор только о молодых волах? (Сир. 38:25). Горшечник, кузнец, скотовод – все они надеются на свои руки, и каждый умудряется в своем деле; без них ни город не построится, ни жители не населятся, и не будут жить в нем; и однакож они в собрание не приглашаются, на судейском седалище не сидят и не рассуждают о судебных постановлениях, не произносят оправдания и осуждения и не занимаются притчами (Сир. 38:36-38).

Идеологическое общество и действующий с ним заодно религиозный модернизм утверждают иной порядок, где в области истины господствуют люди, полностью преданные практической жизни и обыденным – не религиозным и не теоретическим – рассуждениям. Такое страстное стремление к жизни в обыденном смысле является сегодня законом и в политике, и в интеллектуальной, да и в религиозной, сфере.

Как известно, крупнейший модернист А. И. Осипов не вступает в спор со своими многочисленными критиками. Хотя такая тактика просто удобна для А. И. Осипова, у которого найдутся защитники и кроме него самого, но дело не только в этом. А. И. Осипов – принципиальный противник схоластики, то есть умозрения. Это означает, что его мировоззрение целиком принадлежит обыденному сознанию и излагается не в специальной богословско-философской форме, а на повседневном языке. У этого языка есть огромные достоинства, в частности, он обеспечил огромную популярность и доступность тому, что он говорит. Но есть и серьезный порок: такие соображения и на таком языке невозможно изложить точно, через определения, понятия и доказательства. Соответственно, воззрения А. И. Осипова невозможно обсудить: доказать или опровергнуть.

Например, за обедом Ваш знакомый говорит, что не ест черный хлеб. Почему? Просто не любит и все. На этом обсуждение заканчивается. Оно не предполагает доказательства или опровержения, оно не ведет к вопросам «что это?», «зачем?», «почему это, а не это?».

И здесь мы приходим к одному важному открытию. Оказывается, практики и прагматики тоже хотят примкнуть к Истине и служить Ей, но не через Ее познание и не через следование Ей. Их способ «служить Истине» – через свободу оперировать в сфере явлений.

Хаотическая деятельность – тоже способ познания мира не через разум, а на деле, через свой личный опыт, за который человек к тому же не несет ответственности. Это просто «мой» опыт без всякой оценки с точки зрения добра и зла, поскольку добро и зло – это уже теория, а не область явлений.

Практик-иррационалист продолжает жить в обыденном мире так, как будто с устранением разума истины ничего не случилось. Напротив, такая деятельность воспринимается как долг и единственное подлинное призвание человека, и поэтому «схоласты», «теоретики» и «верующие» порицаются за их неприспособленность к жизни.

Итак, перед нами два противоположных типа личности. Человек помнящий о том, что он всегда предстоит пред Богом, не может забыть о том, что в области неизменных истин просто нет возможности действовать свободно. Здесь можно лишь внимать, понимать и повиноваться.

Напротив, люди дела подвизаются в том, чтобы освободиться от вечных истин и заповедей. Такой «аскет наоборот» в самом своем порыве отрывается от Реальности, Которая бесконечно реальнее, нежели действительность, данная о. Чаплину в ощущениях.

О. Чаплин в своем интервью хочет вывести правило не из знания и Откровения, а прямо из того, что наблюдает в своей реальной жизни. К этому сводится смысл всех его афоризмов о политике как «искусстве компромиссов» или «искусстве возможного».

Отметим также, что в данном случае действует обычный для гностицизма запрет на фундаментальные определения. Что такое «политика»? Почему политика – это «искусство»?, Что такое «искусство возможного»? Что такое «компромисс»? Все это остается без определений, поскольку разъяснения могут только обнаружить идеологическую нищету этих апофтегм.

Умозрение выводит человека из человека из области мнений – к истине. Но для массового человека гораздо безопаснее оставаться в тени обыденных мнений, нежели выйти на солнечный свет. В таком мировоззрении плюрализм мнений признается за норму, или как говорил недавно о. Чаплин почему-то от имени Церкви:

Церковь позитивно воспринимает перспективу создания христианских или православных партий либо внутрипартийных групп, но не будет оказывать им эксклюзивной поддержки или давать благословения. Церковь – для всех, а не для сторонников одной политической силы.

А между тем, мнение противоположно знанию, и если мы признаем плюрализм политических мнений в качестве нормы, то из этого будет вытекать, что добро и зло, истина и ложь непостижимы и все равно что не существуют. Таков необходимый вывод из воззрений о. Чаплина, и в этот момент исчезает человек, каким его создал Бог.

Дело в том, что для принятия мнений личность как раз не нужна. Мнения могут быть общепринятыми, или принятыми только группой лиц. Единичное же «мое» мнение, которое никто кроме меня не разделяет, обычно отбрасывается как несущественное и удаляется, допустим, в сумасшедший дом.

Напротив, познание неизменной истины – это всегда мое личное познание, личное предстояние перед Богом, и за это – в отличие от массового сознания – несу ответственность я лично и во времени, и в вечности. Такая истина обязательна не в какой-то мере и для некоторых, а обязательна абсолютно, и прежде всего для меня самого. Я сам не могу, познав Истину, действовать так, будто вечная Истина есть всего лишь чье-то мнение.

Мы могли бы спросить у о. Чаплина: как получается, что он признает аморальность политики, и в то же время приветствует участие в ней и свое лично, и других «новых православных». Но для о. Чаплина такой подход не существует, как явно вытекает из его рассуждений и его акций. Он рассуждает в области мнений, ни одно из них не считая для себя обязательным.

Надо хорошо сознавать, что точка зрения о. Чаплина является естественным образом консервативной в смысле сохранения любого существующего общественного порядка или беспорядка, поскольку очевидно, что о. Чаплин ни в коей мере не способен провести различие между тем и другим.

С этой точки зрения разговор о неизменной истине, о принципах неизбежно будет выглядеть революционным, подрывным, поскольку принципы дают основания одобрять или осуждать происходящее в обществе. Имея представление об истине, о заповедях, человек может судить о нравственной состоятельности общества, о том царит ли в нем порядок или беспорядок.

Опора на Истину через веру и познание Истины делает человека не подверженным хаотическим общественным переменам и даже очарованию аморальной «стабильности» геноцида. Истина отчуждает человека от беспорядка, делая его странником и пришельцем на земле, что признается идеологами и модернистами вопиюще асоциальным.

Описываемому состоянию души массового человека соответствует и новый язык, новая софистика, т.е. управление собой и другими с помощью лжи.

Э. Фогелен удачно анализировал эту духовную болезнь:

Если «мнение» рождается из онтологического искажения учения о природе человека и о порядке в обществе, то знание о сути бытия будет грубо искаженным. И если такие повреждения определяют интеллектуальный климат в обществе, как это происходит в нашем плюралистическом обществе, то мнения, которыми люди обмениваются, становятся иррациональными, а акты общения между людьми – морально ущербными в меру своей иррациональности. Такое общение будет не формировать, а разрушать личность. Более того прагматическая коммуникация приобретает тоталитарный смысл, поскольку протекает в области ложных сущностей. Общение уже никого не убеждает в платоновском смысле, но только рождает конформные состояния разума и поведения.

Коммуникация, если она стала чисто прагматической, не может более полагаться на доводы разума, поскольку разум обезглавлен. Чтобы достичь своих целей, прагматик вынужден полагаться на арсенал психологических трюков: suppressio veri (подавление истины) и suggestio falsi (внушение лжи), повторение одного и того же, «большая ложь» и т.д. – чтобы эмоционально отвлечь человека, чтобы тот не мог подвергнуть сомнению внушаемые ему мнения. По этой причине прагматическая коммуникация всегда тяготеет к духовному опьянению.

Новая ясность идеологического языка, рождающаяся на сайте «Православие и мир», ничего не говорит уму и сердцу, но она делает гораздо больше: такой язык радикально освобождает человека для произвольных действий в повседневной жизни и для бессознательного примирения с разнообразным злом этого мира.

Роман Вершилло