Антимодернизм – против современного мира
Из самого названия видно, что антимодернизм борется с современностью. Современность не нравится антимодернисту, и он старается выяснить, что с ней не так: когда началась эта самая «современность», эпоха Нового времени, кто ее столпы, кто ее опровергает, и почему, и множество других вопросов возникает.
Такое определение антимодернизма позволяет причислить к антимодернистам чуть ли всех, кому современность не нравится. А современность не нравится никому: ни либералам, ни революционерам, ни консерваторам, ни реформаторам. Марксисты ведь тоже недовольны современностью и хотели бы заменить ее современностью лучшего рода. И справа всякие геноны побольше и поменьше рангом: Александр Дугин, Юлиус Эвола, – они тоже своего рода противники современности.
Мы даже можем бесконечно расширить круг противников современности, сказав, что она, в общем, никому не нравится. Классический либерал, довольный тем, что в обществе неизменно выживает сильнейший, редок сегодня как мастодонт: всех их съел социализм.
Итак, против современности выступают те, кто ее, собственно, и составляет: весь современный мир выступает против современности.
Итак, чтобы не оказаться в одной куче с такого рода противниками современности, надо точнее определить, против чего антимодернизм выступает.
Антимодернизм выступает против идеологий
Более точное определение состоит в том, что антимодернизм идейно и деятельно противостоит идеологиям, массовой культуре, массовой религии и, в частности, модернизму в Православной Церкви. Антимодернизм выступает против идеологий, то есть политического гностицизма, гностической политики, называйте как хотите.
Теперь к антимодернистам мы можем отнести всех критиков не просто современного положения вещей, но всех, кто определяет современность как духовно больное устроение общества, видит беспорядок в обществе и в душе современного человека, знает, что такое порядок в обществе и что такое порядок душе, то есть как человек устроен на самом деле, а не в идеологических мечтах.
В частности, в этом смысле у нас антимодернистом назван и Эрих Фогелен. Антимодернистом можно назвать и Лео Штраусса, например, а уж подавно – русских мыслителей: Леонтьева, Победоносцева, Тихомирова.
В таком случае модернизм в Православной Церкви предстает как одна из частей современного антихристианского мирового сообщества, и даже не самая значительная (а это, конечно, так и есть). Критикуя модернизм, мы критикуем мир, анализируем град человеческий. Для этого не нужно быть богословом: град человеческий не верует в Бога. Православный модернизм – это чисто светское явление, хотя бы представитель обмирщенного христианства занимался священными и таинственными темами: литургическим богословием или богословием иконы. Он всегда рассуждает по-мирски, хотя и использует некоторые церковные выражения.
Вот поэтому мы привлекаем светских философов: не для изучения Церкви, Таинств и богословия, не для описания града Божия, а только и исключительно для анализа современного мира, града человеческого.
Антимодернизм – христианская вера
И все-таки мы говорили в свое время и не перестаем повторять, что «антимодернизм – это православная христианская вера, обнаруживаемая в столкновении с модернизмом, который определяется как неверие».
Здесь уже борьба с современным миром приобретает совсем другое, твердое основание, основанное на Божественном Откровении.
Церковь есть град Божий, совершенно отдельный по своему началу, по своему пути (странствованию) внутри истории и по своему концу, уготованному ему Богом. Граду Божию противостоит Град человеческий, у которого совершенно иное начало, течение и конец.
Окружающий мир во зле лежит (1 Ин. 5:19), и христианин не прилагается к нему. Иными словами, мир – это не проекция Церкви, не часть ее, а чуждая область, с которой Церковь не только не имеет ничего общего, но непрерывно враждует с миром, неизменно побеждая его, сокрушая современников, как глиняные сосуды (Откр. 2:7), то есть приводя грешников ко спасению.
Антимодернизм возникает только в тот момент, когда некоторые члены Церкви перестают так веровать и перестают враждовать с миром, начинают с ним дружить, тем самым внося в Церковь обмирщение. Вот тут только и становится нужен антимодернизм. До этого момента (конец XIX – нач. XX в) антимодернизма не было. Пока не было модернизма, как неверия, антимодернизм был не нужен и невозможен. И мы не можем определить антимодернизм иначе как христианскую веру, потому что ответом на неверие может быть только вера.
Чем антимодернизм отличается от того, с чем борется?
Когда мы определяем антимодернизм как православную веру и говорим, что он борется непосредственно против модернизма в Церкви, из этого вытекает, что антимодернизм никак не может быть отдельной религиозной деноминацией, направлением внутри Православия или сектой.
Антимодернист не может быть “непоминающим” и раскольником, потому что иначе антимодернизм мгновенно превратился бы в то, с чем он борется. И опасность здесь огромная! Ее трудно переоценить, так как в пылу борьбы, в пылу полемики легко превратиться в своего же оппонента: например, бороться с модернизмом не во имя Православия, а во имя другого варианта того же модернизма. Такое происходит сплошь и рядом.
И проблема здесь, очевидно, в том, что некоторые, и даже довольно многие, христиане мыслят о Церкви в категориях оперативных, индустриальных: ты пришел в Церковь, чтобы в ней что-либо сделать, кем-нибудь стать, занять ту или иную мировоззренческую позицию. А из этого уже естественно вытекает желание прибиться к какой-то организованной группе или создать и возглавить новую.
Тот, кто пришел в Церковь с таким духовно поврежденным устроением, он и из антимодернизма или из патрологии и из чего угодно сотворит непременно нечто новое, то есть отличное от Православия, например, возмечтает восхитить Церковную власть, хотя бы это было и незаконно.
Итак, у антимодернизма есть свои внутренние свойства (то есть, собственно, у антимодерниста), такие свойства, которые отделяют его от современников, в том числе на него очень похожих.
Любовь к своей судьбе
Я уже говорил, что антимодернист отличается любовью к своей судьбе, отличается от тех, кто не любит свою судьбу. А кто же ее не любит? Не любит ее идеолог-модернист, раскольник-революционер, потому что каждый из них думает, что сам определяет свою судьбу.
Они ненавидят свою нынешнюю судьбу, и любят какую-то иную, которая им Богом не суждена. В отличие от них антимодернист, хотя он и несчастен, но он любит свою судьбу, и поэтому «сохраняет спокойную твердость и остерегается всякого волнения и раздражения. Ибо волнение и раздражение нерв усиливает способность принимать впечатления темного невидимого», как поясняет свт. Филарет Московский.
