Традиция в гнозисе. Вопрос влияния

Гностики Нового времени – люди традиции. Этим объясняется значительная часть глупостей, которые они говорят. Остальные – они придумывают сами.

Гностик, а в нашем случае, модернист, всегда действует автоматически и порождает стереотипную продукцию. Все модернисты, православные, католические и протестантские, с испокон веку говорят одно и то же. И одно это они понимают друг у друга и вычитывают из Писания и Предания.

Модернистский консенсус

Иначе говоря, у модернистов существует полный консенсус, consensus haeretici. Такое согласие неизбежно вытекает из содержания учения гностиков и из того, как это учение устроено и существует.

Согласие необходимо лично модернисту. Он живет внутри своей традиции и вне ее беспомощен. Когда заходит речь о серьезных вещах, он впадает в исступление. Он либо говорит что-то нечленораздельное и совершает беспорядочные действия, либо инстинктивно повторяет то, что ему диктует коллективное сознание, то есть тот самый модернистский консенсус.

Представим себе богослова Нового века: о. Павла Флоренского, например. Он сидит за столом, пишет и согласовывает свои (то есть не свои, а коллективные) взгляды с воззрениями Святых отцов. Он не утруждает себя размышлениями, потому что знает, что в современном Православии можно излагать любые взгляды вплоть до самых аморальных и атеистических. Надо соблюдать минимальные меры предосторожности: скажем, помыть руки, прежде чем садиться за пишущую машинку. И в результате выйдет, так или иначе, «Православие».

То есть наш богослов-модернист не пишет ничего оригинального не потому, что ему это запрещено. Его «блистательный анализ» ничего не раскрывает, но это и не нужно. Такой богослов есть голос традиции.

Кто, что и кому передает в модернистской традиции

Что же такое эта «традиция» и из чего она состоит? Кто, что и кому в ней передает?

Сначала скажем об истинном Предании. Из житий известно, как один Святой наставляет другого в вере и благочестии, например, прп. Сергий преподобного Никона Радонежского. Ум, зрящий Бога, может и научить, и научиться. Научение происходит открыто и прямо, то есть из нравственно чистых бескорыстных намерений и на разумном языке. Здесь учат и слушают из чистой любви к истине и к ближнему.

В случае гнозиса учит человек с патологическим, то есть закрытым для истины, сознанием. Из корысти он сообщает ложные идеи с помощью патологической речи. Внимает же этому нравственно и интеллектуально нечестный слушатель с однородным учителю патологическим сознанием. В результате ученик не узнает ничего нового кроме того, что уже знал прежде.

Вот такая в гнозисе интересная традиция… Она отражает устройство патологического сознания, а именно – его «коллективную» часть. Такая традиция вся настроена на то, чтобы создавать иллюзию личной свободы и в то же время сохранять невредимым консенсус.

Противоречия гностического предания

Гностическое предание противоречиво как и сознание, его породившее. Оно одновременно традиционное и революционное, несамостоятельное и неуправляемое, спонтанное и стереотипное.

Как в древности, так и в современности мы наблюдаем споры и раздоры между различными школами гностицизма. Внутри каждой гностической секты или движения тоже нет согласия. Гностики соперничают за место во внутренней иерархии, спорят о чистоте и верности своему учению. Здесь идет непрестанная чистка рядов.

Но есть и центростремительные силы. Например, гностиков сплачивает корысть. К цели удобнее двигаться, выдвинув одного своего члена, безразлично какого, в качестве лидера. В том же направлении действует и такая иррациональная сила как мода на идеи, термины и методы. Она тоже объединяет гностиков и действует почти непреодолимо.

Наконец, соперничающие традиции: либеральная, марксистская, православно-модернистская и другие, – все они существуют в развращенном Церкви-обществе. Это общество имеет свою либеральную традицию, которая не допускает, чтобы вражда мнений переросла в войну (см. статью «Гоббс»).

Итак, в гностических общинах мы одновременно наблюдаем внутренний раздор и необычайно крепкую – «братскую» – спайку.

Разные формы гностической традиции

В гностической традиции зависимость выражается не только в бездумном повторении. Зависимость может принимать вид спора с самим учителем. Зачем, например, Евгений Трубецкой возражает Владимиру Соловьеву? Трубецкой хочет вести себя, будто он настоящий мыслитель, настоящий человек.

В свою очередь соперничество может притворяться зависимостью, когда более сильный гностик поступает в ученики к более слабому. Например, о. Павел Флоренский и его наставники: Серапион (Машкин) и Антоний (Флоренсов).

Традиция используется как алиби: «Не сам придумал, а повторяю В.Н. Лосского». Такая традиция – это и орден на грудь: «Смотрите, какого я благородного рода! Самого Лосева слушал».

Есть примеры отречения от традиции, когда вместо А.С. Хомякова или старообрядцев-беспоповцев своим учителем называют того или иного Святого отца. И есть примеры насильственного отлучения от модернистской традиции, когда А.И. Осипов осуждает мнения митр. Антония (Блума) или о. Александра Шмемана.

Есть страх влияния, и есть страх остаться одному, без традиции. Есть желание повторить слово в слово и сказать что-нибудь новое. Короче говоря, в гностической традиции мы сталкиваемся с разнообразными реакциями «притяжения-отталкивания». Об этих патологических реакциях следует говорить гораздо подробнее, чем это возможно в данной статье.

Влияние – цель гнозиса

Влияние и вырастающая из него традиция может считаться одной из главных целей гнозиса. Гностик проверяет истинность своего учения его влиятельностью, способностью заражать умы. Речь и мысль должны воплощаться, становиться делом, изменять окружающий мир.

Влияние оказывают даже лица с неустоявшейся внешностью, не имеющие никакого учения. Таков, например, отец Андрей Ткачев, чье внутреннее смешение сегодня однородно смешению в обществе.

Гностик может быть полным одиночкой, как Кьеркегор и Штирнер, и все равно иметь последователей. Как Ницше, он может иметь последователей, которые понимают его неверно. И даже это не мешает Ницше оказывать влияние на умы, иначе он не был бы гностиком.

Как учатся гнозису?

Гнозису учатся совсем не так, что наставник говорит что-либо определенное, а ученики понимают, записывают и запоминают эту определенную идею.

Учитель говорит то, что ему подсказывает гностическое возбуждение или успокоение. Ученики берут у учителя то, что им нравится, а что не нравится, выбрасывают с почтением или гневом. Здесь учитель не чувствует себя ответственным за сказанное им, а ученик не считает, что обязан понять и следовать наставлениям учителя.

Да что там ученики, сами мэтры модернизма регулярно отказываются от своих идей, противоречат сами себе.

Подумайте сами: чему можно научиться у Владимира Соловьева? С 1873 по 1900 год его посещали всякие идеи, которые он записывал и с силой внушал читателям. От некоторых идей он отказывался, другие формулировал то так, то иначе. Три десятилетия он разбрасывал вокруг себя ложные идеи, которые поступали в оборот, хотя к тому времени сам Соловьев в них разочаровался. Где тут собственно «учение Владимира Соловьева»?

Или возьмите любого апофатика и антиномиста. О. Флоренский намеренно, а Вл. Лосский бессознательно противоречат себе и противоречат своему же противоречию. Так чему же у них научились А.Ф. Лосев и Оливье Клеман соответственно?

От Соловьева, Флоренского и Лосского остался модернизм, то есть конкретный вариант политического гнозиса, ложное расположение души перед Богом в мире, созданном Богом. Поэтому и сегодня все модернисты говорят одно, выражают со всякими вариациями свое предательское расположение.

Влияние и свобода

Гностическое влияние оставляет ученика свободным там, где он хочет быть свободным, но на самом деле не свободен. И это влияние порабощает ученика там, где он действительно свободен, но не знает об этом.

Так происходит оттого, что влияние в гнозисе – это проявляющаяся на деле свобода человека делать что угодно. Запутанные и напряженные отношения родства, ритуалы принятия в ученики и отлучения от традиции, вся эта традиция нужна гностикам для разрешения по-настоящему сложной и действительно существующей проблемы свободы.

Великие гностики – основатели традиции – сами восхищают для себя такую свободу. А рядовой гностик только внутри гностической традиции обретает свободу делать с другими все, что хочет, свободу стать, кем хочет.

Вот к чему мы пришли в наших размышлениях над проблемой влияния в гностицизме.

В идейной революции мы увидели патологическую традицию, а в традиции мы увидели бунт. Все это говорит о том, как и в каком смысле продолжается жизнь гностика, когда его душа уже умерла.

Роман Вершилло