Этика Константина Леонтьева, и еще раз об идеологиях

Я уже отвечал на вопросы нашего читателя об идеологиях, отвечу и на его дополнительные вопросы о Константине Леонтьеве и о том, нужна ли идеология. Тема непростая, и вопросы здесь уместны.

Константин Леонтьев

Сначала поговорим о Константине Леонтьеве.

Наш корреспондент пишет:

По мнению Константина Леонтьева, мораль – это нормы, регулирующие отношения лишь между отдельными людьми, регулятор межличностных отношений. Но моральные нормы и оценки неприменимы к поведению государства, больших социальных групп, политике. Наши сентенции типа «политика – грязное дело» получают обоснование в работах Леонтьева.

Юрий приводит цитату из В. Катасонова, который излагает, якобы, мысль Леонтьева:

«Подобно волкам, политики должны действовать в соответствии со своими целями, а цели должны учитывать законы социального развития. Разница между волками и политиками заключается в том, что волки действуют бессознательно, инстинктивно, а политики должны включать сознание и разум. А этику межчеловеческих отношений, наоборот, отключать».

Православное понимание общества. Социология Константина Леонтьева, Историософия Льва Тихомирова. Валентин Катасонов, Москва, Институт русской цивилизации, 2015, стр. 264.

Все эти мнения о Леонтьеве подсказывают важную истину, что

одинокий философ обречен на непонимание.

Всегда было много шума вокруг пресловутого эстетизма и аморализма Леонтьева. Истоки этих обвинений не благородные: Владимир Соловьев, Петр Астафьев, о. Сергий Булгаков, Бердяев. Да и странно было рисовать монархиста, православного, – монаха, наконец, – аморалистом и сторонником голой силы. Тут что-то не складывается и требует проверки.

Цитату про волчью мораль я, признаюсь, у Леонтьева искал, но не нашел. Неужели Леонтьев писал об «этике межличностных отношений», да и есть ли какая-либо другая этика?

Но дело даже не в цитате, а в том, что такое

эстетизм Константина Леонтьева.

Для Леонтьева эстетизм – это метод познания. Его эстетизм не иррациональный и не безнравственный, как видно из того, что методом он выбирает разделение.

Красота, по Леонтьеву, служит обособлению стран и народов. Значит, в его эстетизме был суд над племенами и государствами, и судит Леонтьев с помощью понятий «простота» и «сложность». Что же, это тоже понятия и ничем не хуже других.

Вот эти простота и сложность по виду понятия эстетические, а на самом деле нравственные. Простота для Константина Леонтьева плоха не сама по себе: была и симпатичная первобытная простота государства, нерасчлененность созерцания, политических институтов.

За простотой наступает период сложности, но не какой-либо, а цветущей. То есть происходит хорошее, правильное усложнение, расчленение первобытного созерцания.

Затем приходит время гибели империи. В ней появляется сложность, но уже плохая, которую Леонтьев называет «смешением». В гибнущей империи есть и простота, но тоже не невинная, а то, что Леонтьев называет «вторичным упрощением».

Итак, Леонтьев описывает гибель империй так, что в них соединились дурная простота и дурная сложность. Цветущая сложность пропала. Сил еще много, но они все пребывают в смешении, а не в порядке.

Вот, наконец, мы нашли правильное слово: «порядок». Леонтьев – один из философов порядка.

Леонтьев – философ порядка

Леонтьев понимает «цветущую сложность» как накопление отличий между народами. На первый взгляд, у Константина Леонтьева это выглядит романтическим мотивом. Но впечатление обманывает.

Леонтьев ищет такую отдельность, которая подчиняется порядку. А если философ противопоставляет отдельности – смешение, порядку – беспорядок, то это уже никак не романтизм.

Леонтьев – моралист

У Константина Леонтьева часто цитируют разные выпады против морали. Одним – правым модернистам – эти выпады приятны. Другим – левым модернистам – они антипатичны и используются, чтобы опорочить нашего философа.

Никто из них не заинтересован в том, чтобы узнать, что думал Леонтьев на самом деле. Он ведь отстаивал «политику религиозно-национальных основ». Разве может такая политика быть «грязной»?

Его протест против морали относится, если вникнуть, к двум направлениям политического гнозиса.

«Высшая мораль»

Во-первых, Леонтьев возражает против расплывчатой «высшей морали», то есть того, что в современном ему обществе социалисты и либералы объявляли гуманным. В противовес этому Леонтьев считает нравственным в политике все, что идет на пользу Церкви.

Поэтому не всякая Россия ему дорога, и русский народ ему мил не во всяком своем состоянии.

Личное повиновение христианина Церкви – вот мораль Константина Леонтьева, и именно за это его объявили аморалистом. Дело в том, что модернисты уже для себя знали, что Церковь может судить то так, то иначе. Достаточно захватить власть в Церкви, в Церковном образовании и прессе, и можно вертеть истиной на свое усмотрение.

Но Леонтьев не имел в виду ничего подобного. Он судит и о современной ему Церкви: Русской, Греческой, Болгарской. Для него не все, что носит имя православное, есть уже тем самым истинное Православие.

Борьба с модернизмом

Во-вторых, Леонтьев очень проницательно выступает за догмат и против так называемого «нравственного» истолкования Православия, которое он видел в титанах православного модернизма: Достоевском и Толстом.

Опять же здесь ловушка непонимания, в которую попадает каждый мыслитель эпохи Отступления. На словах Леонтьев осуждает «мораль», но, конечно, в модернизме нет собственно никакой морали. Модернисты лишь называли свой противоцерковный декадентский разврат «нравственностью», «нравственным монизмом», например.

Модернисты лишь говорили о нравственном истолковании догматов, чтобы подорвать веру в них. А Константина Леонтьева, критикующего эту, якобы, «нравственную» подмену Христианства, обозвали аморалистом.

Как это, однако, знакомо. Так и нас, например, упрекают в том, что мы поступаем безнравственно, критикуя безнравственные мысли и дела модернистов, просто потому что сами модернисты считают себя носителями «высшей морали».

Наконец, не умолчим о том, что в мысли Леонтьева мы наблюдаем несколько неприятный момент так называемого «соскальзывания», свойственного любому одинокому мыслителю. Философ «соскальзывает», описывая потустороннее как посюстороннее, идеальное как реальное. Сам он ясно видит различие между видимым и невидимым, но публика видит это не всегда или неясно.

Леонтьев – антимодернист

Вернемся к простоте и сложности. Они сохраняются в порядке в душах многих православных людей, и мы бы сами хотели бы стать теми, у кого в душе порядок. Для этого мы, как и Леонтьев, изучаем эпоху Нового времени, когда от Бога отступили не какие-нибудь, а христианские народы.

Надо сказать, история православного модернизма подтверждает схему Леонтьева. Модернисты производят в Церкви беспорядок, то есть 1) смешение и 2) упрощение. Их упрощение – вторичное, потому что они некогда были христианами и многое о Христе узнали, и им не нравится то, что они знают.

Для модернистов смешение и вторичное упрощение и есть истинное Христианство. Поэтому модернистам так мила первобытная простота Христианства. Они ее принимают за вторичное упрощение, которое они сами произвели в Христианстве сегодня. Поэтому им ненавистна сложность Синодального периода, сложность отношений Церкви с православной монархией, «схоластика», «юридизм», «рационализм» Православия.

Вывод

Константин Леонтьев не был сторонником политики силы, хотя таковым его считают правые модернисты, цезаристы, то есть мнимые монархисты.

Не был он и аморалистом, хотя таковым его считают аморалисты.

Он продолжал очень важную работу по разъяснению того, что было неясного в первобытной простоте и что злонамеренно смешано во вторичном смешении. Этим он доказал очень важную истину, которая не вполне вписывается в его схему:

правильное усложнение, начавшись, уже не останавливается.

СССР

Второй вопрос нашего корреспондента касался СССР.

Юрий пишет:

Пока у советских людей была общая цель построения коммунизма, в стране было место трудовому, научному, военному и гражданскому подвигу. Когда цель исчезла, возник идейный вакуум. Свято место пусто не бывает – деньги, карьера и прочие материальные выгоды становятся главной целью.

Решение проблемы Юрий видит «в устранении идейного вакуума».

Советский союз – развращенное общество

Тут много сторон в этом вопросе.

Начну с того, что Советский союз был развращенным обществом. В этом обществе можно различить следующие стороны:

• безнравственность, насаждаемую насилием и обманом;
• политическую религию, то есть идеологию;
• атмосферу насилия,
• компромисс со страстями народа, даже с Православием определенного рода.

Наконец, немаловажно, что сама по себе власть коммунистов была незаконной, властью разбойников, а не богоустановленной.

Раздор

Основным свойством развращенного общества является внутренний раздор. Чтобы этот раздор никто не заметил, употребляют насилие, обман, развлечение и идеологию. Сами обманщики, в конечном счете, начинают верить в свой обман.

Вот о каком единстве и какого общества сегодня вспоминают с ностальгией. Вспоминают о мнимом единстве, которого не было. О раздоре внутри развращенного общества, которое называли «единством».

Сейчас, в России XXI века внутренний раздор выступает наружу почти без прикрытий, а это в современной политике все еще считается неприличным. Значит, создать идеологию сегодня призывают те, кто хотел бы прикрыть неприглядную действительность, раз уж нельзя ее изменить.

И вот вопрос к нашему обществу звучит так:

1. вы бы хотели видеть вещи такими, каковы они есть на самом деле,
2. или видеть то, чего нет, и мечтать о том, чего никогда не будет?

После отъятия Удерживающего уже никогда не будет никакого порядка, установленного человеческими силами и по человеческим планам.

Раздор и единство в России

Итак, в нашем обществе царит непреодолимый раздор. Все другие страны и народы находятся в том же состоянии, можно не сомневаться, и применяют разные приемы, чтобы его не видеть.

Однако не все так плохо. Если несогласие скрытое не могло так долго разрушить СССР, то тем более не стоит бояться несогласий явных.

Единство страстей

Юрий говорит о стремлении к выгоде: «каждый тащит одеяло на себя».

Действительно, одна из сторон беспорядка состоит в том, что хорошие (те, кто не тянет одеяло) уже не имеют влияния в обществе. И чем они лучше, тем меньше они на него влияют.

Но, с другой стороны, если все стремятся к личной выгоде, то это уже своего рода единство.

Граждане решают каждый к своей корысти: выгоднее ему быть вместе с другими, или разделиться. Как мы видим на примере истории последних 40 лет, граждане решают то так, то иначе. Но мы видим и то, что забота граждан каждого о своей выгоде не приводит непременно к гибели государства, а приводит только к гибели правды.

То же можно сказать о модернизме в Церкви. Он не вызывает непременно расколы (хотя довольно часто), или уменьшение числа прихожан (но чаще всего приводит). Бедствия не всегда ощутимы и материальны, но даже когда они очевидны, желание обманываться все равно сильнее. Сильнее, чем любовь к истине.

Так в обществе возникает ложное единомыслие, а в Церкви – модернистская ортодоксия, из которых вырастает малый порядок, когда это ложное единомыслие поддерживается уже силой государства и властью иерархии.

Итак, если смотреть на вещи трезво, то ложное единомыслие в России сейчас не слабее, чем в СССР.

Истинное единомыслие там, где истинные мысли

Можно спросить: А как же истинное единомыслие? Где его сыскать?

Об истинном единомыслии надо судить по лучшим людям. И их можно узнать, отличить от проходимцев, как мы отличили Леонтьева от множества консервативных мыслителей.

Отличить их можно по тому, что у них есть истинное понятие

• о единстве общества;
• о политике как государственной дружбе;
• об истинном единомыслии.

В отличие от неосуществимой мечты, которую обещают исполнить все идеологии, вот эти понятия недалеко от каждого из нас, потому что вложены Богом в человеческую природу.

Прикладывая эти понятия к современному обществу, мы не видим единства, единомыслия и истинной политики. Открытия в этой области настолько противны обманщикам и обманутым, что наши понятия отвергают как антинародные, антигосударственные и антицерковные.

На самом деле наши понятия:

• не аморальные, но развращенное общество объявляет их аморальными;
• не беспорядочные, но угрожают малому порядку;
• не бессильные, но сильные лишь в области истины, и поэтому противны политикам силы.

Надеюсь теперь понятно, чем нам дорог Константин Леонтьев. У него были верные понятия, и было мужество ими пользоваться.

Роман Вершилло