Ересеучение графа Льва Толстого

Беседа в день Святого Апостола Андрея Первозванного

О том, что ересеучение графа Льва Толстого разрушает самые основы не только православно-христианской веры, но и всякой религии

архиеп. Никанор Херсонский

Внемлите от лживых пророк, иже приходят к вам во одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы. От плод их познаете их (Мф. 7:15-16).

По плодам узнавайте дерево. По корням, по ветвям не всегда разберете разницу между деревьями. Там незначительная по-видимому и незаметная разность, в строении ли частей, в смешении ли соков,— эта разность сопровождается в плодах уже ощутительным, часто огромным различием. По строению, по растворению соков в дереве не вдруг различите яблоню дикую от культивированной. Но какое расстояние между плодами одной от другой! По плодам различите их одну от другой легко. В системе того или другого вероучения корни — это всегда догматы, а плоды — это нравоучение, это практические выводы, это жизненный дух, какой из них развивается. В корнях, в догматах, разница кажется иногда кое-кому и не особенно поразительною; но смотрите, в практических выводах она отразится более или менее резко и откликнется на изменении всего духа жизни так или иначе верующего общества. Так папство развило свой жизненный дух. Протестантство свой. Наш раскол старообрядчества свой. Духоборчество свой. Наконец, Толстовщина грозит развитием своего духа, радикально разрушительного духа. Небольшое отклонение радиуса у центра отразится большим отклонением у периферии, и чем больше оно у центра, тем больше, в квадратах и кубах будет больше у отодвигающейся периферии. Чего же доброго ждать от практических выводов графа Льва Толстого, когда он сдвигает самый центр Христианства с его основы и силится установить свой новый центр вероучения, вероучения не Христова, а Иисусова? Замечательно, что он избегает имени Иисус Христос, а употребляет почти исключительно только имя Иисус. И вера у него выходит не Христова, а Иисусова, точнее, вера самого Толстого. Каких ждать плодов от его нравоучения, когда он подрывает самые корни истинно евангельского Христова вероучения, и подрывает с самого их основания? Он подрывает корни не только истинной Христовой веры, но и всякой религии. На этом мы и намерены остановить ваше внимание. Будем излагать веру графа Льва Толстого собственными его изречениями.

Метафизическое учение Иисуса,— проповедует граф,—не ново. Основание древнего учения евреев и учения Иисуса одно и то же — любовь к Богу и ближнему. Однакоже сила учения Иисуса заключается собственно не в метафизике, а в приложении метафизической доктрины к жизни. Учение Иисуса не может не быть принято искренним иудеем так же, как и учеником Конфуция, буддистом, магометанином, как и людьми нашего христианского мира, которые теперь не имеют никакого нравственного закона. Учение Иисуса (разумея учение собственно нравственно-практическое) никаким образом не может противоречить людям нашего века в их миросозерцании. Оно уже наперед согласно с их метафизикой. Предположим, что вы “искренний христианин” какого бы то ни было вероисповедания. Вы верите в творение мира, в Троицу, в грехопадение и искупление людей, в таинства, в молитвы, в церковь. Учение Иисуса (разумея только нравственно-практическое учение) не только не ниспровергает ваше мировоззрение, но оно абсолютно согласно с вашей космогонией. Верьте в воскресение. в рай. в ад, в геенну, в церковь, в таинства, в искупление; молитесь согласно с предписаниями вашей религии, говейте, причащайтесь, пойте гимны,— учение Иисуса (разумея только нравственное) обязательно для вас, потому что оно есть учение вашего Бога. Предположим, что вы неверующий, вы философ какой-нибудь школы. Вы утверждаете, что вещи в мире происходят в силу какого-нибудь открытого вами закона. Учение Иисуса (разумея только нравственное) не восстает против вас,— оно признает открытый вами закон. Предположим, что вы человек средины, полуверующий, полускептик, у которого нет времени поглубже понять смысл жизни, и у которого нет определенного воззрения,— учение Иисуса (нравственно-практическое) нисколько не противоречит и вам. Люди верующие говорят, что нужно изучить три Лица Троицы; нужно знать, какая Природа у Каждого из Лиц, какие существуют таинства, какие из них нужно и не нужно совершать, потому что спасение людей произойдет не от наших усилий, но от Троицы и правильного совершения таинств. Скептики говорят: нужно знать, по каким законам совершает свое развитие бесконечно малая частица материи в бесконечном пространстве и времени; улучшение же человека совершится не человеком, а в силу законов, какие мы откроем. Церковь говорит: учение Иисуса здесь на земле не может быть осуществлено вполне, потому что земная жизнь есть только отражение истинной жизни; в ней много зла; наилучший способ провести эту жизнь — это жить верой, то есть воображением, в жизнь будущую, вечную, и молиться милостивому Богу. Философия, наука, общественное мнение говорят: жизнь зависит от общих законов; и будем уверены, что хотя бы мы жили и дурно, по закону прогресса исторического, социологического и какого-нибудь другого, наша жизнь вдруг сама собою сделается хорошею. Между тем, все они, и церковь, и наука, могут согласиться в учении Иисусовом. Как же это так? А вот как. Граф Толстой убежден, что чрез несколько веков история того, что называют умственною деятельностью наших славных последних веков, сделается для будущих поколений предметом, вызывающим неистощимую веселость и жалость. Скажут: в течение многих веков ученые западной части великого континента находились в состоянии повального сумасшествия: они вообразили себя обладателями вечной жизни, и неустанно трудились над составлением различных сочинений, имевших целью точно определить, по каким законам осуществится для них эта жизнь. Всего печальнее покажется будущему историку то, что он увидит, что у этой группы людей был один учитель (Иисус), который учил их правилам простым и ясным, точно указывая, что им нужно делать, чтобы сделать свою жизнь счастливою, и что слова этого учителя были истолкованы одними в том смысле, что этот учитель придет на облаке устроить все, а другими в том смысле, что слова учителя достойны удивления, но мало практичны, и человеческий разум сам должен заниматься исключительно изучением законов этой жизни, не обращая внимания на благо каждого человека в отдельности. Между тем, жизнь похожа на ферму, снабженную всем в изобилии для всех людей. Но люди, приходя сюда, дерутся. Избитые, голодные они оставляют ферму, то есть умирают, принимая ферму за гостиницу, вообразивши, что обещанная ферма, вполне устроенная, будет где-то в другом месте… О, если бы люди,— восклицает граф-проповедник,— перестали стремиться к своей погибели и ожидать, что кто-нибудь придет к ним на помощь, например, Христос на облаках при звуке труб. Или: о! если бы они перестали ссылаться на какой-нибудь закон истории, закон прогресса, по которому жизнь улучшится сама собой. Никто не придет им на помощь, если они не будут помогать сами себе. А чтобы помогать самим себе, не нужно ждать ничего ни от неба, ни от земли, а нужно только перестать трудиться для своей собственной погибели. Короче и яснее, никакого личного бессмертия на небе нет. А нужно всем трудиться над устройством общечеловеческого счастия здесь на земле. В этом последнем выводе все, как верующие, так и неверующие, могут согласиться.

В “религии” графа прямо говорится, что ожидать новой, лучшей жизни, той жизни, в которой будет доступно человеку ближайшее общение с Богом, блаженство личности, рай, мы не должны. Жить по природе, работать мускулами преимущественно и умереть — вот нормальная задача, цель человеческого бытия. Этого взгляда будто бы держались все мудрецы древности, и особенно Иисус, глаголемый Христос.

Жизни индивидуальной, личной,— проповедует граф,— всегда угрожает смерть. Жизнь, как жизнь личная, не только не имеет для каждого из нас, взятого в отдельности, никакого смысла, но напротив, она жестокая насмешка над сердцем и разумом. Секира лежит у корня всякого дерева: смерть, гибель подле каждого из нас… Если вы трудитесь для одного себя, для вашего личного будущего, то знайте, что вас в будущем ожидает смерть. И эта смерть разрушит все, все лично для вас. Следовательно, жизнь для себя не может иметь никакого смысла. Разумная жизнь должна быть отлична от этой жизни. Она должна иметь в виду иной предмет, чем бедная человеческая личность. Истинная жизнь есть та жизнь, которая прибавляет ко благу, собранному поколениями прошедшими, которая умножает это наследство в настоящем и завещает его поколениям будущим. Из всех евангелий видно,— проповедует граф.— что (будто) Иисус учил только этой жизни. Иисус (будто) не только никогда ничего не говорил в подтверждение индивидуального воскресения и индивидуального замогильного бессмертия, но напротив всякий раз, когда встречал это суеверие, внесенное в эту пору в Талмуд, и которого даже следа (будто бы) нет у еврейских пророков, Он (будто бы) непременно отрицал его… Иисус (будто бы) никогда и нигде не говорил о своем личном бессмертии… Иисус противопоставляет личной жизни (будто бы) не жизнь замогильную, но жизнь общую, которая сливается с настоящею, прошедшею н будущею жизнью всего человечества. Продолжаемость жизни в потомстве одного народа сомнительна, потому что самый народ может исчезнуть. Продолжаемость жизни, по учению Иисуса, принадлежит всему человечеству, и она несомненна. Вера в личное бессмертие. в будущие награды и наказания не только не облегчает понимания учения Иисуса, а напротив отнимает у него его главное основание. Вся доктрина Иисуса состоит в учении отрекаться от личной жизни, которая есть химера, и вводить эту личную жизнь в общую жизнь человечества, в жизнь Сына человеческого, которая одна бессмертна несомненно. Но учение о бессмертии души индивидуальной не только не располагает к отречению от личной жизни, а напротив, закрепляет индивидуальность навсегда. По понятиям иудеев, китайцев, индусов и всех людей, не верующих в догмат падения, искупления, жизнь есть жизнь; она такова, какова она есть. Человек живет: вступает в брак, рождает детей, воспитывает их, стареется, умирает. Его дети вырастают; они продолжают его жизнь, которая таким образом без перерыва переходит из одного поколения в другое. Жизнь есть жизнь, и нам нужно пользоваться ею, как можно лучше. Жить для себя одного, животной жизнью, неразумно. Посему люди, как начали существовать, ищут целей бытия вне самих себя: они живут для своих детей, для своего семейства, для народа, для человечества, для всего, что не умирает с жизнью личности… Это и значит жить для истинного бессмертия. Оно единственно и исключительно в неумирающей жизни всего человеческого рода, в жизни Сына человеческого… По графу, только церковь выдумала химеры. Иисус (будто бы) не говорил о будущей жизни; Ему даже неизвестно учение о падении Адама, о вечной жизни в раю, о бессмертной душе, вдохнутой Богом Адаму. Иисус (будто бы) говорил только о жизни такой, какова она есть и будет для людей. Я знаю,— проповедует граф,— что моя жизнь, взятая отдельно, есть величайшая бессмыслица, и что это глупое существование окончится такою же глупою смертию. Но моя жизнь и моя смерть будут иметь смысл для жизни всех.

Таким образом, как мы видим, граф Лев Толстой отвергает основный догмат не только Христианства, воскресение Иисуса Христа, но основный догмат и всякой религии, учение о загробной жизни. В то же время, граф продолжает настаивать, что его учение есть единственное истинное учение Иисуса. На каком же основании он это утверждает?

Истинное евангельское учение,— проповедует граф,— открыто мне не систематическим методическим изучением его, а каким-то внезапным озарением. Я нашел ключ к истинному смыслу учения Иисуса. С моего детства, с тех пор как я начал читать Евангелие, меня всего более трогала та часть доктрины Иисуса, где он учит любви, смирению, уничижению, отречению и обязанности не воздавать злом за зло. Такова была всегда для меня сущность христианства; мое сердце признавало тут истину, несмотря на мой скептицизм и мое отчаяние. Обратившись к религии и сперва подчинясь церкви, я заметил, что не нашел в ее учении подтверждения этой самой сущности христианства. Церковь, кроме внутренней стороны — любви, смирения, самоотречения, признает в христианстве внешний смысл, догматический. Этот смысл чужд для меня, даже отталкивает меня. В учении церкви меня отталкивали странность ее догматов и ее одобрение, поддержка, какую она оказывала преследованиям, смертной казни, войнам, возбуждаемым взаимною нетерпимостию всех церквей. Но особенно поколебали мою доверенность к церкви индифферентизм церкви ко всему, что мне казалось в Евангелии существенным, и ее пристрастие к тому, что мне казалось второстепенными. Церковь не давала мне того, чего я ожидал от нее. Я перешел от нигилизма к церкви единственно потому, что я чувствовал невозможность жить без религии, то есть без знания того, что добро и что зло. Но церковь предлагала мне правила, в которых я не находил той практики христианской жизни, которая была мне так дорога. Правила церкви касательно членов веры, догматы, соблюдение таинств, посты, молитвы не были для меня необходимы, и я не видал тут правил, основанных на истине христианской. Всего более меня возмущало то, что все бедствия человечества, обычай судить друг друга, судить нации и религии, войны и убийства, которые были следствием этого, все это делалось с одобрения церкви. После многих сомнений и страданий, я снова остался один с моим сердцем и с таинственной книгой евангелий. Мне не удавалось ни найти в этой книге того смысла, какой находили в ней другие, ни открыть тот смысл, которого я искал; а еще менее я мог отказаться от этого искания. Я только тогда вдруг сразу понял то, чего не понимал прежде, когда бросил объяснения ученой критики и теологии, по слову Иисуса: “Если вы не будете, как маленькие дети, вы не войдете в царство небесное”. Я понял все, потому что забыл всякие комментарии. Ключом ко всему послужило слово Христово — “не противиться злу, которое хотят вам сделать”. Лишь только открылся предо мною точный и простой смысл этих слов, я понял, что Иисус говорит не более, ни менее, как именно то, что Он говорит. И тотчас я увидел, как ниспало все, что затемняло для меня истину, и истина явилась мне во всем своем величии. Лишь только я постиг простой и точный смысл этих слов, как вдруг для меня стало ясно вое, что было темно во всех четырех евангелия.

И вот, переделывая четыре евангелия в одно,— говорит граф,— я старался методически, шаг за шагом, рассеять тот “туман”, который скрывал от людей истину; я переводил снова стих за стихом четыре евангелия, сравнивал их, соединял их в новую конкорданцию; исправлял заблуждения (это в евангелиях заблуждения!). Все другие толкователи, как принадлежащие к церкви, так и свободомыслящие, нелепо представляют себе учение Иисуса. Толковники церковные преувеличивают значение личности Иисуса, смотрят на него, как на Бога, тогда как, по учению графа, Иисус, как личность историческая, был просто бедняк, который имел обыкновение высказывать нравственные сентенции. Его подвергли бичеванию и предали позорной смерти (граф употребляет о страданиях и смерти Иисуса Христа выражения резкие и низменные). А потом этого бедного равви стали считать Богом. Учения Его не только никто из окружавших Его, но и после, до самого обращения графа Толстого к религии, никто не понимал, хотя почти все цивилизованные народы стали и до последнего времени состояли христианами. Новейшие же свободомыслящие, в своих суждениях об Иисусе, противоречат ясному свидетельству истории, отвергая значение дела, совершенного Иисусом. Граф просит читателя помнить, что то, что отталкивает его, читателя, и что представляется ему, читателю. суеверием, то не есть, учение Иисуса; что Иисус не может быть повинен в том безобразном предании, которое приписали к Его учению и выдавали за христианство, то есть граф уполномочивает не только себя, но и всякого читателя исключать из Евангелия все что угодно, что не нравится ему, всякому читателю! На этом основании, прежде всех сам граф выбрасывает из Священного Писания Нового Завета все высокое и чудесное. Выбрасывает Богооткровенные истины богословия, психологии и проч., потому что они не согласуются с его разумом, почему и причисляются к разряду суеверий. Повторяя постоянно, что нужно держаться истинных буквальных слов Евангелия, а не тех, которые приписываются Иисусу толковниками, граф приводит слова Христовы в произвольном виде. Так, например, в Евангелии (Мф. 18:6) говорится: Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской; но граф это место читает так: “соблазнить ребенка также дурно, как повесить тому ребенку жернов на шею и бросить в воду. Трудно, чтобы он выплыл; а скорее потонет” (ребенок!). Также в Евангелии (ст. 15-37) читается: “аще и церковь преслушает, да будет тебе якоже язычник и мытарь”; у графа же это место читается так: если же не послушает обидевший тебя и церкви, то прости его”. Там же (ст. 18) в Евангелии читается: “истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе”; у графа же читается: “ведь вы сами знаете, что как завяжетесь на земле, таковы и будете пред Отцем. А коли развяжетесь на земле, будете развязаны и пред Отцем”. Бессмыслица, но это для графа неважно. Начало евангелия у Иоанна: “в начале бе Слово”… превратилось у графа в следующую бессмыслицу: “в основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо Бога. Разумение жизни есть Бог!”— в бессмыслицу однакоже крайне тенденциозную: “разумение жизни стало вместо Бога! Бог есть разумение жизни!” не больше того. А так как Личного Высочайшего Бога у графа Толстого не оказывается, то вот его суждение о существенном содержании Евангелия: 1) человек есть сын бесконечного начала, сын Отца, но не Личного Бога, сын не плотью, но духом; 2) и потому человек должен служить этому началу, Отцу и Богу (но не личному) духом (не Таинствами, не богослужением, не молитвами); 3) жизнь всех людей имеет божественное начало: она одна свята; 4) и потому человек должен служить этому началу в жизни всех людей,— это воля Бога (безличного). Жизнь всех людей единственная достопоклоняемая святыня; 5) истинная жизнь есть только в каждый миг настоящего; обман жизни во времени, жизни прошедшего и будущего, то есть вера в вечность личного Бога, как и надежда на личное бессмертие скрывает от людей истинную жизнь настоящего; 6) и потому человек должен стремиться к тому, чтобы разрушит обман прошедшего и будущего (обманчивую надежду на вечную премирную жизнь); 7) истинная жизнь есть жизнь настоящего, общая всем людям. И 8) потому живущий в настоящем общей жизнью всех людей соединяется с Отцом — началом и основой всей жизни. Оказывается Отец — это безличное начало и основа всей жизни… И это якобы проповедь Господа Иисуса Христа! Это якобы содержание четвероевангелия! Итак, проповедь об искуплении от греха общечеловеческого, от природной греховности, благовестие живота вечного, словом — Христово Евангелие сводится у графа к учению о том, что человеку нужно пользоваться как можно лучше мгновением быстро улетающего настоящего! По графу, в канонических евангелиях Иисус будто бы ничего не говорит о Своем воскресении, вообще о воскресении из мертвых. Действительно в графском евангелии не говорится о воскресении потому, что все, что говорится, то зачеркнуто самим графом!

Поставив таким образом в своем евангелии разум на место Бога, провозгласив разум Богом, признав свой разум критерием истины в канонических евангелиях, переделав самое Евангелие по своему разуму, граф, навязывая свое учение своему Иисусу, учит так же думать и поступать и своих последователей, то есть считать свой разум богом и безусловным судией всего. Иисус учил людей,— учит граф,- прежде всего верить в свет, пока свет в них. Иисус учит людей ставить выше всего этот свет разума, жить руководясь этим светом,— не делать того, на что они сами смотрят, как на дело противное разуму. Вы считаете,— проповедует граф,— бессмысленным идти убивать на войне турок или немцев,— не ходите. Вы считаете неразумным запирать в тюрьмы,— не делайте этого. Словом, не делайте того, что теперь делает весь наш европейский мир. Вся наша нынешняя общественная жизнь,— учит граф,— не годна в самом своем корне. Вся она основана на насилии. От насилия вся наша теперешняя жизнь проникнута развратом. Разврат, по графу, скрывается и там, где его никак не предполагают; он гнездится даже в том, что нынешние люди считают самым законным пользованием своими правами, или исполнением своих обязанностей: на насилии основана администрация, на насилии основан суд; разврат, произведение насилия — вся наша культура, вся цивилизация. Отсюда граф делает такой вывод: нужно радикально изменить всю теперешнюю нашу жизнь. Меры паллиативные, частные улучшения, реформы нисколько не помогут; это будут все компромиссы со злом, которое, не уничтоженное в корне, вскоре возникнет снова и возникнет с большею силою, как возвратившаяся болезнь, как усилившееся зло. Корень всего общественного зла в насилии. Нынешнее общество все держится на насилии одного человека над другим, и оттого оно так несчастно и так развратно. Насилие, на котором держится современное общество и от которого жестоко страдает как всякий член общества, так и все общество людей, налагает нынешним строем жизни на каждого обязанность делать зло ближнему, и чрез это делать зло и себе самому. Всякая внешняя сила, самая законная власть есть насилие, которое должно быть изгнано из человеческого общества. Итак, нужно уничтожить насилие вообще везде и всецело. Уничтожать насилие (то есть весь нынешний общественный порядок) вообще везде и всецело, это и значит, по графу Льву Толстому, не сопротивляться злу или злому. Ясны сколько противоречие графа с самим собою, столько ж и “радикально-нигилистическая” в нем тенденция.

Теперь и спрашиваем, что ж это за религия, проповедуемая графом Львом Толстым,— религия без Бога и без вечной жизни и бессмертия? Что ж это за Иисус, бедный равви, жалким образом казненный и конечно никогда не воскресавший, даже не веривший в бессмертие и в личного Бога? Что ж это за евангелие, которое пересочинил граф Толстой, вымарав из Евангелия все то, что ему, графу Толстому, в подлинном Христовом Евангелии не нравится?! Чем же это граф Толстой, поставляющий разум вместо Бога, отличается от первых французских революционеров, посадивших на престоле Божием богиню разума? Проповедуя, что всякая власть есть насилие, отвергая всякие титулы и достоинства, воспрещая присягать на верность царю и отечеству, далеко ль ушел граф Толстой от французских якобинцев, провозглашавших всеобщую свободу, равенство в братство?! Чем граф Толстой отличается от Герцена, от Чернышевского, от Добролюбова и от всех этих ходаков в народ, русских нигилистов, которые учили, что весь общественный порядок христианской Европы, особенно же России гнил в самом корне и что его нужно везде и всецело искоренить? Не тем ли только, что наши нигилисты проводили свое учение все же более или менее сдержанно, тогда как граф Лев Толстой проповедует открыто в слух всей России? Не оставляет ли он позади себя всех самых радикальных учителей, проповедуя, что присяга на верность — санкция обмана, суды — зло, войны — преступление, любовь к отечеству — омерзительный продукт бессмысленного воспитания, всякая власть — насилие, которое нужно всячески искоренять, чего не проповедывали ни французские революционеры, ни наши нигилисты? Не почтеннее ли, не благороднее ли графа Льва Толстого даже нигилисты, которые вызывали общество на бой с собой довольно открыто, рискуя слишком многим и с своей стороны; а сей граф проповедует неслыханные нестерпимые вещи, странно рассчитывая на общественное русское неразумие, окруженный ребяческим благоговением всей российской интеллигенции, покрываемый непонятною терпимостью тех, кому ведать бы его тенденции надлежало, а что всего наглее, кощунно выступая в стати якобы благонамеренного, даже горячего христианского проповедника, с простодушным коварством рядясь в тексты Священного Писания, волк, натягивая на себя одежду овчую и безнаказанно проникая во все углы овчарни?!…

Граф Лев Толстой провозглашает всех современных европейцев, исповедующих древнюю христианскую веру, сумасшедшими, заключая от частного к общему, от противного, от самого себя; не вернее ли заключить наоборот, от общего к частному, от общего противного к частному противоположному, что он один, считая себя одного здравомыслящим, между тем рассуждая не как все, он-то один и помешался в уме и что в отношении к нему и справедливо и пора принять приличные болезненному поражению его ума меры врачевания?…

Так вот куда, естественно и прямо, в конце концов заводит отступничество от православной христианской веры. Опыт этого мы видели в русских нигилистах. Опыт того же видим и в графе Льве Толстом. Он начал, как и нигилисты начали, с корня: с подрытия корней христианской веры, а оканчивает, как и нигилисты, призывом к всеобщему перевороту,— разрушать основы существующего общественного и государственного порядка. Отступничество от веры — это корень, призыв к всеобщему взрыву — это плод. Если плод не хорош, поймите, что и корень не хорош. И помните, что от этого дурного корня вырастет всегда и дурное дерево с дурным плодом — всеобщим переворотом.

Потому-то истинный Христос Бог наш и предостерегает нас, верных чад своих, и все наше христолюбивое отечество и богопоставленных носителей власти Божией на земле: Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают, и бросают в огонь. По плодам их узнаете их. Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного. Мне скажут в тот последний день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали и проповедовали? И тогда объявлю им: “Я никогда не знал вас; отойдите от Меня делающие беззаконие” (Мф. 7:15-23). Аминь.

Публикуется по изд.

архиеп. Никанор Херсонский. Беседа в день Святого Апостола Андрея Первозванного // Православное обозрение. 1887. Январь. С. 9-21