Фанатизм Бердяева. Заметки

Самый фанатичный из модернистов, Николай Бердяев является автором довольно ядовитой заметки “О фанатизме, ортодоксии и истине” (1937).

По-своему странно, что против фанатизма выступает именно Бердяев, этот изувер от либерализма и богословского модернизма.

Его статья составлена исключительно из фанатических криков и авторитарных  утверждений и со стороны аргументации представляет собой одни сплошные дыры,  в которые он плюет на Православие и православных “фанатиков”.

Бердяев записывает в фанатизм любую борьбу со свободой, любое возражение против свободолюбия и человечности, которые, оказывается, проповедовал XIX век! Но и инквизиторы для красоты картины тоже записаны им в фанатики, хотя это совершенно не историчная, просто атеистическая фантазия (см. например Alpert, Michael. Crypto-judaism and the Spanish inquisition. Basingstoke, Hampshire, New York: Palgrave, 2001).

Обличаемый Бердяевым фанатизм совершенно неконкретен: это верность любой идее, хотя бы даже и истинной. Для него это не важно: он видит всюду ненавистную ему фигуру фанатика-эгоцентрика, бескорыстного, аскетического, беззаветно преданного какой-либо идее. Но, как номинальный философ, Бердяев мог бы знать, что идеи не бывают “какие-либо”, всегда речь идет о конкретных и конкретно истинных или ложных идеях.

Но как быть в таком случае с Православием? Оно вообще не может быть названо идеей, но, с другой стороны, в Православное учение входит не одна, а великое множество идей. Бердяев это все игнорирует.

При такой логике и ненависти у него в фанатики должны попадать все отцы Вселенских соборов, из которых он прямо упоминает св. Кирилла Александрийского:

Обличители и гонители ересей как раз и бывали еретиками жизни, еретиками в отношении к живому человеку, к милосердию и любви. Все инквизиторы были еретиками жизни, они были изменниками жизненному догмату о человеке. Кирилл Александрийский был более еретиком жизни, чем обличаемые им еретики.

После этого примера должно быть более понятно, что я имею в виду под фанатизмом Бердяева: это не серьезный разговор, а навешивание новосозданных им ярлыков.

Чтобы уязвить и заклеймить православных, которые ни в чем не виновны, кроме того, что осуждают еретиков (не просто ереси, а еретиков, это Бердяев правильно сообразил), Бердяев на них наклеивает ярлык “еретиков жизни”. Почему св. Кирилл “еретик”, почему он “еретик жизни”, есть ли какая-нибудь такая “ересь жизни” – все это не обсуждается: главное ударить врага посильней. В этом и есть террор, в этом и есть жестокость.

Под обвинение в фанатизме у Бердяева попадают и все догматы сразу:

Ортодоксальные догматические формулы образованы не по отношению к Богу, а по отношению к другим людям, они образовались потому, что возникли еретические мнения.

Далее он опять прибегает к террору, когда говорит: Фанатизм крайней ортодоксии в религии носит сектантский характер. То есть, Вы – православные? так получите: Вы – сектанты.

И еще пассаж проявляющий патологическую жестокость Бердяева:

Именно хранители ортодоксии более всего искажали истину и боялись ее. Хранители религиозной ортодоксии искажали историю.

Кто это пишет? Честнейший историк? Человек с безупречной биографией, никогда не менявший своих воззрений? Ничуть не бывало: человек, который во всю свою жизнь не смог быть верен даже себе, постоянно меняя воззрения как перчатки.

Есть и элемент будущего постмодерна, когда он говорит: Фанатизм всегда означает социальное принуждение; Фанатик какой-либо ортодоксии ищет власти, а не истины.

Вполне закономерно, что Бердяев завершает свой текст призывом к либеральному террору:

Врагам свободы совсем не нужно давать безграничной свободы. В известном смысле нам нужна диктатура реальной свободы.

Тем самым Бердяев, наконец, находит свою подлинную духовную родину: либеральный фанатизм, с его “принуждением к миру” и “гуманитарными бомбардировками”.

Роман Вершилло