Он царь над всеми сынами гордости (Иов 41:26).
a. Сопоставление с Макиавелли и Боденом. Проблема реализма
Томас Гоббс (1588 – 1679) занимает место в том же ряду, что Макиавелли (1469 – 1527) и Боден (1529 – 1596). В третий раз за полтора столетия мы встречаемся с тем, что выдающийся мыслитель своего времени не только стоит в одиночестве своего величия, но также окружен непониманием, ненавистью и пренебрежением. Здесь уместны некоторые объяснения.
Все эти три мыслителя были реалистами, а реалисту всегда угрожает опасность вызывать неудовольствие своих современников, потому что ему свойственно делать явным для всех, что малый политический порядок (cosmion) не совпадает с миропорядком, а вызван из небытия, и тем самым разрушать магию этого порядка. Опасность для мыслителя уменьшается, когда с течением времени в малый порядок вошло так много элементов реальности и они сложились в нем в устойчивый компромисс, что философ может долго идти в поисках действительности, пока не дойдет до границы этой магии. Так обстояло дело с sacrum imperium позднего Средневековья. Опасность увеличивается, когда цивилизация распадается и люди спешат укрыться под ее обломками. Фрагменты реальности возводятся в ранг космических абсолютов и для реалистического мыслителя это означает, что его большой мир становится миром частным. Вопрос о том, что является публичным, всегда определяется социально доминирующей магией своего времени. Реалистический мыслитель становится частным лицом, потому что у него нет публики, перед которой он может изложить то, что он видит в своем большом мире, не вызывая при этом яростного отвержения, которое может привести к его публичному позору, преследованию и, возможно, смерти, как в случае Сократа. Каждое повреждение малого порядка вызывает беспокойство у человека, который неосмотрительно успокоился в нем на время.
Молчать – вот очевидный личный выбор реалиста. К сожалению, проблема не столь проста. Мы должны признать, что вызывание из небытия малого порядка и производных идей внутри этого порядка – это реальность, действующая в истории. Хотя вызывание порядка и фрагментарно, узко и ничтожно, оно оказывает на людей свое магическое действие. Существование малого порядка есть проявление веры, и эта вера является реальной. Однако мыслитель тоже является частью реальности и, возможно, более твердой и мощной, чем окружающее его общество, потому что нужно обладать большой жизненной силой и силой души, чтобы не дрогнув смотреть на мир, который ищет убежища в малом порядке. Конфликт между двумя реальностями неизбежен. Те, кто живет в своем малом порядке, сочтут, что мыслитель совсем не реалист, а придерживается абсурдных взглядов на мир, потому что усматривает что-то за пределами малого порядка, который для них самих есть истинное сущее (realissimum), обнимающее весь их горизонт. Более того, они сочтут взгляды мыслителя аморальными, потому что символы малого порядка, которым противоречат его взгляды, поддерживают порядок. С другой стороны, мыслитель не может подчиниться ведущим магическим идеям общества, потому что они искажают реальность и заставляют верить в порядок, основанный на недостаточном знании мира. Больший горизонт мыслителя – это не просто знание, которое он может оставить при себе, потому что знание, и особенно знание в сочетании с воображением, рождает нравственные обязательства: он считает, что должен публично обнародовать то, что он узнал, даже если это оскорбляет чьи-то чувства.
Макиавелли, Боден и Гоббс были реалистами в особенно тяжелой ситуации внутреннего политического беспорядка. Им довелось практиковать свой реализм на фоне итальянской, французской и английской гражданских войн. Отложив на время сложную итальянскую проблему, мы можем видеть, что Бодена непременно должны были презирать, когда в войне четырех сторон: католической церкви, защищающей Таинства, протестантского оправдания через веру, раздробленной политической власти и королевским правом на престол, он утверждал, что ни одна из сторон не может удовлетворить человека, чей мир упорядочен радостью о Боге (fruitio Dei), и что соединенная суверенная королевская власть является предпочтительной, потому что в существующей ситуации у нее наилучшие шансы достичь соответствия миропорядку. В случае Гоббса даже роялистам не нравилась его поддержка власти монарха, потому что они совершенно правильно чувствовали, что Гоббсу нужна была власть любой ценой и что лорд-протектор устроит его точно так же, как король. Переходный исторический период всегда наиболее труден для реалиста, потому что в возбуждении физического насилия участники борьбы ожидают, что все должны занять ту или иную сторону в том вопросе, который настолько важен, что они рискуют ради него своей жизнью. И это именно то, чего не может сделать реалист, потому что он подвергает сомнению важность самого этого вопроса. Он становится самой отъявленной язвой общества, потому что человек скорее вынесет противоречие своей вере, чем презрение к ней.
Мы отнесли трех этих мыслителей к реалистам, но их личности и подходы глубоко различны. Демонический реализм Макиавелли, созерцательный реализм Бодена и психологический реализм Гоббса: каждый из них превосходит кругозор их современников, погруженных в гражданский раздор, но сами они никак между собой не связаны. Исторические обстоятельства изменялись так быстро, что их занимали существенно различные проблемы. Макиавелли еще мог надеяться на реформацию церкви. Боден и Гоббс уже достаточно насмотрелись на Реформацию. Миф Макиавелли о демоническом герое символизировал надежду на политического спасителя Италии, который должен основать национальное государство в подражание французам. Француз Боден и англичанин Гоббс заботились не об основании нового государства, а о порядке в уже существующих. Макиавелли и Гоббс, в свою очередь, тоже близки друг другу и в каком-то смысле являются «современниками»! Из-за распада Христианской цивилизации в Италии, где он наступил раньше, Макиавелли мог уже представить себе человека свободного от Божественного миропорядка и творящего земной порядок – государство – своей демонической доблестью (virtu), которой помогает и мешает случай (fortuna). Ужас «Государя» в том, что это откровение демонической природы человека в качестве источника порядка. Север Европы достиг этой стадии распада Христианства только в семнадцатом веке. Если охарактеризовать позицию Гоббса на современный манер, можно сказать, что он «понимал» (understood), что именно вытекает из новой политической мысли, как она выразилась в трудах Гроция. Под проницательным взглядом Гоббса разумная человеческая природа Гроция потеряла свою невинность и нарочитый оптимизм. Человек Гроция мог чувствовать себя уютно и удобно, занимаясь своим делом, потому что свои действия как индивидуального человека он подчинял природе человека вообще. То, что он делал, соответствовало порядку, над которым даже Бог не имел власти. Под взглядом Гоббса этот ловкий маленький фокус с перекладыванием ответственности с индивидуального человека на человека вообще испарился, и человеческая природа была Гоббсом сброшена на индивидуальность в ее личном существовании. Человеку сообщили, что человеческая природа есть его личная природа. С этого многозначительного хода начинается современная философия существования в ее отличии от христианской.
b. Анализ гордости
aa. Механистическое устройство человека
Гоббс начинает свой анализ, для рассмотрения которого мы используем в основном «Левиафан» (1651), довольно безобидно. Все человеческие действия происходит от понимаемой механистически реакции человека на внешние воздействия. Реакцией может быть движение к причине или прочь от нее, первое называется «влечением», а второе – «отвращением». Из этого различия вырастает фундаментальная структура поля деятельности: в любви к объектам влечения, ненависти к объектам отвращения, различении между добрыми и злыми объектами, между приятным и неприятным, удовольствием и отвращением и т.д. (глава 6) Далее говорится, что человек превосходит животных своей силой разума. Он может соединять причины и следствия в предвидении и таким образом переживать влечение или отвращение, воображая себе будущие события (главы 5-6). Средства, которые находятся в распоряжении человека, когда он следует своим влечениям и приобретает блага, называются «могуществом». Могущество делится на могущество на животном уровне, называемое природным, и на специфически человеческие формы могущества, такие, как «богатство, репутация, друзья и тайное содействие Бога, которое люди называют счастливым случаем» (гл. 10). Во всем этом нет ничего, чтобы шло бы принципиально дальше природы по Гроцию.
bb. Утрата радости о Боге
Первый прорыв встречается в главе 11 «Левиафана», где, под заглавием «О различии манер», Гоббс обсуждает качества людей, которые относятся к их совместной жизни в мире и единстве. Мирная жизнь трудно достижима из-за тех качеств людей, которые никак не могут быть выведены из предварительно изложенной структуры, но которые имеют независимый источник. Человек не может обрести в этой жизни покоя или отдыха, потому что не существует конечной цели или верховного блага (summum bonum), «о которых говорится в книгах старых философов морали». Счастье состоит в постоянном переходе от желания одного объекта к желанию другого. «И вот на первое место я ставлю как общую склонность всего человеческого рода вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти, желание, прекращающееся лишь со смертью». Аристотелевская проблема созерцательной жизни получает новую формулировку. Боден еще строил свою систему на радости о Боге как высшем благе, хотя и считал, что превосходнейшая земная жизнь должна совмещать действие с созерцанием. Гоббс устраняет даже приблизительное созерцание как центр, вокруг которого может вращаться жизнь человека. Связь с Богом прервана, и все, что остается, это направленное в никуда желание все большей власти.
cc. Радость о человеке. Созерцание власти
В главе 13 вводится новый элемент, который проливает свет на неопределенное желание. Так как все люди равны по своей естественной структуре, должна возникнуть война, потому что они 1) соперничают в своем стремлении к власти и поэтому 2) не доверяют друг другу. Третьим элементом, ведущим к раздору, является факт, что есть такие люди, «которые ради одного наслаждения созерцать свою силу во время завоеваний ведут эти завоевания дальше, чем этого требует безопасность». Люди жаждут «славы» в своей власти, их радость состоит в том, чтобы сравнивать себя с другими людьми, и они могут радоваться только своему превосходству (глава 13). Мы подходим к корню проблемы. Когда утрачено спокойствие души в окончательном радовании о Боге, человек в своем тварном одиночестве и слабости должен создать образ своего собственного всемогущества, превосходя всех остальных в непрерывной деятельности и распространении, чтобы не сознавать конечность своей жизни и не впадать в бездну страха. Жизнь человека можно уподобить соревнованию. «Но это соревнование, полагаем мы, не имеет иной цели, ни иного венка кроме первенства». И в жизни «всегда отставать – это несчастье. Постоянно обгонять ближнего есть счастье. И отказаться от гонки значит умереть» (Hobbes, The Elements of Law, Natural and Politic, ed. Ferdinand Toennies (Cambridge: Cambridge University Press, 1928), pt. I, chap. 9, sec. 21.).
dd. Сумасшествие
Значение созерцания собственной власти, славы, тщеславия, гордости или самодовольства становится еще яснее из обсуждения сумасшествия. Сумасшествие – это гордость в высшей степени. Типичный случай сумасшествия от гордости – это вера в полученное тобой божественное вдохновение. Такое мнение может возникать, согласно Гоббсу, «после какого-либо счастливого открытия ошибки в том, что общепризнано». Не понимая связи ассоциаций или рассуждений, которые привели их к этой счастливой находке, тщеславные люди начинают восхищаться собой, верить, что одарены особой благодатью Божией, Который явил им эту идею Духом Своим, воздвигают свою тщеславную мысль о вдохновении в абсолют, и начинают бешено выступать против каждого, кто с ними не согласен, что можно видеть в «мятежном шуме волнующейся нации», как примере массовых движений. Самый крайний пример сумасшествия для Гоббса – это обитатель сумасшедшего дома, который верит, что он есть Бог-Отец. Кульминацией гордости является отождествление «я» с Богом, а меньшие степени гордости – божественное вдохновение, которое превращает этот частный малый порядок в абсолют. Этим анализом Гоббс заложил основание того направления политической науки, которое спустя два столетия продолжило анализ политического мифа. Преступление Гоббса, с точки зрения современников, состояло не в том, что он нарушал частный малый порядок, магически вызывая свой альтернативный малый порядок, но в том, что он разоблачил магию малого порядка как такового и показал, что этот порядок произошел от того элемента человеческой природы, который он назвал гордостью (см. Leo Strauss, The Political Philosophy of Hobbes. Oxford: Clarendon Press, 1936.).
c. Анализ страха смерти
Если бы человечество было анархической массой личностей, каждая из которых стремится обогнать всех остальных и создать себя по подобию Божию, то результатом была бы война всех против всех (гл. 13). Чтобы предотвратить их взаимное уничтожение, нужно установить власть над людьми, Левиафана, образ которого Гоббс заимствует из 41-й главы книги Иова, «где Бог, рисуя великую силу Левиафана, называет его царем над сынами гордости» (гл. 28). Происхождение политического общества – это вторая большая тема Гоббса. Гоббс строит общество не на инстинкте общения, столь удобно появляющемся в трудах Гроция, но на другой страсти, равной по силе с тщеславием или гордостью, и таким образом способной противодействовать их разгулу: на страхе смерти. Человек, погруженный в мир сна своих страстей, страшно огорчится, когда столкнется с другим человеком, тоже сходящим с ума от власти, и это приведет его в чувство. «Люди не имеют других средств познать свою собственную темноту, кроме размышления над теми непредвиденными несчастьями, которые их постигают» (гл. 44). Разум как таковой безвластен и сводится, как и у Гроция, к способности «подсчитывания», но разум может делать заключения из опыта столкновений с внешним миром, где наивысшим несчастьем является насильственная смерть от руки других людей, которые сплошь являются потенциальными убийцами. У человека Гоббса отсутствует наивысшее благо как точка ориентации в его жизни, но у него есть наивысшее зло: смерть ( «Mortem violentam tanquam summum malum studet evitare» (De homine, chap. 11, art. 6; cf. De cive, chap. 1, art. 7).). Гоббс еще не проник в глубочайшие уровни экзистенциальных переживаний. Мы еще далеки от Кьеркегора с его анализом страха. Переживание смерти еще не сопровождает жизнь в такой ее интимности, когда переживание смерти и переживание жизни уже неотделимы друг от друга, а самонадеянность и гордость как прибежище от ужаса станут страшить сами по себе. У Гоббса не было еще представления о бесконечном и беспредметном страхе, а только об определенном страхе смерти, и смерти совершенно определенного рода: насильственной смерти, какая может приключиться с человеком в ходе гражданской войны (De corpore, chap. 1, art. 7.). Примеры, которые приводит Гоббс, анализируя гордость, показывают, до какой степени Гоббс опирался на опыт религиозно мотивированной гражданской войны. Теперь мы видим, что опасность умереть от руки убийцы – самонадеянного мечтателя и во время гражданской войны является образцом смерти, которой следует страшиться. Это переживание смерти является экзистенциальной причиной нравственности, потому что оно понуждает человека выйти из воображаемого мира своей гордости, отречься от неограниченного стремления к своей «славе» и согласиться с установленным порядком, который гарантирует жизнь и, тем самым, некоторое удовлетворение своих желаний. Наивысшее зло становится центром, который руководит жизнью человека, придает ей осмысленность и цель, то есть делает то, чего утраченное наивысшее благо уже не может обеспечить.
d. Понятия естественного права
В этом месте своего доказательства Гоббс вводит терминологию естественного права. Состояние всеобщего соперничества и война между личностями, обезумевшими от гордости, является естественным состоянием человека. Естественное состояние мыслится не как историческая фаза в эволюции человечества, а скорее как пограничная ситуация, в которую человек может впасть в любую минуту, если им овладеет безумие гордости. Мы можем понять это «из того образа жизни, до которого люди, жившие раньше под властью мирного правительства, обыкновенно опускаются во время гражданской войны» (гл. 13). Основание государства как правило устраняет войну между личностями, а естественные состояния соперничества допускаются только в отношениях между суверенами. Естественное право (ius naturale) есть свобода, которую каждый имеет в своем естественном состоянии, пользуясь своей властью для сохранения своей природы, то есть жизни. Допустимо любое действие, если оно служит этой цели. Понятия правильного и неправильного, справедливого или несправедливого не имеют места в этом состоянии (главы 13-14). Свобода – это действительные границы беспрепятственного действия в естественных условиях (гл. 14). Естественный закон (lex naturalis) это любое общее правило, которое, под страхом смерти, обнаружено разумом как служащее цели сохранения жизни в обществе. Общее правило разума таково, «что всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его; если же он не может его достигнуть, то он может использовать любые средства, дающие преимущество на войне» (гл. 14). Первая часть этого правила есть основной закон природы, вторая часть составляет суть естественного права. Из этого первого закона следует второй: человек должен отказаться от своего естественного права и оставить себе не больше свободы в отношении других людей, чем он бы хотел, чтобы они имели по отношению к нему. Этот закон в сущности совпадает с Евангельским законом – поступай по отношению к другим так, как ты желал бы, чтобы другие поступали по отношению к тебе, или отрицательный закон: Не делай другим то, чего бы ты хотел, чтобы они не делали тебе (гл. 14). Простой договор между людьми о взаимном отказе от своих естественных прав не может исправить ситуацию, потому что нет гарантии, что он будет исполняться. Соглашение без меча есть ничто. Преодолеть естественное состояние можно только с помощью Завета, устанавливающего ту власть, которая будет следить за соблюдением соглашения. Этот Завет, создающий Государство, формулируется так: «Я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия». «Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой» (гл. 17). Тот, кому переданы права личностей, называется сувереном, является ли он отдельным лицом или собранием. Все, кроме него, в государстве являются подданными (гл. 17).
e. Анализ государства и личности
Определение суверена как смертного бога указывает, что в своей теории государства Гоббс от прежнего глубокого анализа не скатывается в некоторого рода плоскую болтовню о естественном законе, которая громоздит друг на друга правовые иероглифы, не имея ни малейшего представления о том, что в них подразумевается. Теория завета, в котором люди соглашаются передать свое естественное право суверену, основывается на анализе действительного процесса в терминах структуры личности. Ключевым понятием этого анализа является понятие «личности». «Личностью является тот, чьи слова или действия рассматриваются или как его собственные или как представляющие слова или действия другого человека». Когда он представляет себя, он есть естественная личность, а когда он представляет другого, он называется искусственной личностью. Значение личности определяется через ссылку на латинское persona и греческое prosopon: личина, внешность или маска актера на сцене. «Личность, таким образом, есть то же самое, что действующее лицо как на сцене, так и в жизненном обиходе, а олицетворять — значит действовать или представлять себя или другого» (гл. 16). Понятие «личности» позволяет отделить видимый мир представляющих личность слов и дел от невидимого мира душевных движений, с тем далеко идущим следствием, что видимые слова и дела, которые всегда принадлежат физически определенному человеческому существу, могут представлять единицы душевных процессов, которые возникают от взаимодействия индивидуальных душ. В естественном состоянии у каждого человека есть своя личность, то есть его слова и дела представляют направление силы его страстей. Основание государства, которое юридически выражается в передаче естественных прав суверену, подразумевает, что в области страстей и личностей разрушены человеческие единицы страсти, и они слились в новое единство, которое называется «государством». Действия личности, следовательно, больше не представляют его собственные процессы, а представительная функция нового психологического единства переносится на действия отдельного человека: суверена. Гоббс настаивает на том, что создание политического единства «больше чем согласие или единодушие», которое бы предполагало, что естественные личности продолжают существовать: государство есть «реальное единство». Отдельные люди соглашаются растворить свои личности и «чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица» (гл. 17). Назвать суверена смертным Богом это нечто большее чем иносказание. Благодаря подчинению суверену разрушено безумие индивидуального всемогущества и человек нашел своего бога, соразмерного своей ограниченности. Суверен «способен формировать волю всех людей». «В нем состоит сущность государства». Государство есть настоящее мистическое тело, подобно Телу Христову.
f. Завершение легальной закрытости государства
Структура государства полностью описана. Остальное в «Левиафане» (четыре пятых этого сочинения) это, можно сказать, серия выводов, в которых Гоббс с мрачным удовлетворением захлопывает одну за другой двери, через которые может просочиться какой-либо беспорядок. Для начала он со всей обстоятельностью обрушивается на каждую гражданскую политическую сущность (head), которая могла бы что-то пискнуть против власти. Недовольному лицу сообщают, что у него нет права сопротивляться, потому что он передал свою власть суверену. Эта передача может иметь форму договора между подданными, но самым определенным образом не основана на договоре между подданными и сувереном, так что суверен не имеет совершенно никаких обязательств и не может быть призван к ответу за их несоблюдение. Власть суверена это собственная власть подданных; если подданный взбунтуется и в результате будет убит, значит он совершил самоубийство. То, что человек обязан слушаться больше заповеди Божией, чем светского правителя, не очень помогает подданному, потому что во всех своих внешних действиях человек обязан подчиняться правителю, и этому никак не препятствует его вера, которая признается Гоббсом необходимой для спасения, потому что никакой суверен не может проникнуть в частную жизнь сознания подданного. Подданный может веровать во Христа даже под властью неверного правителя.
«Нелепые мнения законоведов», что парламент издает законы, в то время как король имеет исполнительную власть, отвергаются на том основании, что Англия несомненно монархия, а не народная республика и что власть суверена не может быть разделена. В этой части своей теории Гоббс доводит до совершенства правовую закрытость государства, начатую Боденом. Когда вопрос государственного устройства в Англии был решен и Парламент стал верховным, теория Гоббса снова стала актуальной и была приложена к Парламенту как суверену в школе юридического позитивизма у Бентама и Остина.
g. Завершение духовной закрытости государства
Второй набор аргументов касается сопротивления религиозных групп. В этом отношении Гоббс излагает совершенно эрастианскую позицию (то есть считает, что религиозные организации управляются государством. – Ред.). Государство является христианским, если суверен принимает Христианство и устанавливает христианское богослужение положительным законом. Церковь – это «общество людей, исповедующих христианскую религию и объединенных в лице одного суверена, по приказанию которого они обязаны собираться и без разрешения которого они собираться не должны» (гл. 39). Государство называется «гражданским», потому что его подданные – люди, и оно называется «церковью», потому что подданные являются христианами. Пуританам Гоббс сообщает, что у них не может быть завета с Богом, который бы давал им право противоречить или сопротивляться, потому что в завет с Богом может вступить только суверен, который является личностью государства. Диссиденты не могут собираться в частные религиозные кружки, потому что это было бы незаконным собранием. Официальная церковь слышит от Гоббса, что суверен есть пастырь государства по благодати и что епископы и клирики получают свои должности от короля точно как гражданские чиновники. Причина, по какой их должности учреждены, та же что с должностными лицами в гражданской сфере: король не может самолично совершать Таинства во всех случаях, и поэтому вводится разделение труда. Различие между светским и духовным есть изобретение диавола, которое создает беспорядок в государстве. Эта группа аргументов завершает духовное закрытие государства, как предыдущие аргументы оформили его правовую закрытость. Это дает нам увидеть будущие возможности. Демонические единицы индивидуальной гордости разрушены страхом смерти, но личности не приобрели новый тварный статус пред Богом, их гордость передана государству. Смирив сынов гордости, Левиафан поглотил их гордость. Естественное состояние упразднено у личностей, но продолжает безгранично существовать в отношениях между суверенами. Из этого вытекает, что Гоббс, как защитник Левиафана, сам предается точно тому же сумасшествию, которое он раскрыл как зло индивидуального существования. Государство есть духовный абсолют, и всякий, кто смеет вмешиваться своими замыслами, призывается к ответу как кровный враг.
Четвертая часть «Левиафана» имеет дело с церковью, именуемой здесь «царством тьмы», и ее претензией на то, чтобы представлять духовное единство человечества помимо светских политических организаций. Человечество пришло в Движение, которое Гоббс разоблачает из-за его разрушительных результатов для мира в государстве, но он сам подвержен этому Движению, когда дело доходит до отношений между национальными государствами. Бескомпромиссный дух Великого движения не разрушен у Гоббса, а всего лишь перенесен на национальное государство.
h. Управление мнениями
Один из самых важных в этом отношении пассажей «Левиафана» рассматривает управление мнениями. «Ибо действия людей обусловлены их мнениями, и в хорошем управлении мнениями состоит хорошее управление действиями людей с целью водворения среди них мира и согласия» (гл. 18). Суверен, следовательно, должен определять, какие мнения и учения противны общественному миру, а какие ему способствуют. Он должен решать, кому позволено обращаться открыто к слушателям, на какую тему и в каком направлении, и суверен должен установить предварительную цензуру для книг. Проблема истины устранена, потому что установлено, что конфликт не может возникнуть, так как учения, которые не способствуют миру, не могут быть истинными и, следовательно, запрещены совершенно справедливо. Весь этот пассаж мог бы быть написан каким-нибудь современным министром пропаганды.
i. Обобщение: Движение снизу и давление сверху
Все выводы Гоббса лишь подтверждают идею Левиафана. Гоббс подверг анализу две метафизические сущности, которые остались на исторической арене после падения средневековых институций: человека и национальное государство. Он ни индивидуалист, ни коллективист, а великий психолог. Созданную им броневую защиту абсолютной власти Левиафана над сынами гордости не следует понимать так, будто Гоббс отдает предпочтение той или иной форме власти (как это обычно понимают), но как свидетельство мощи тех сил, которые нужно обуздать, чтобы в современных условиях обеспечить мирную жизнь общества. Он первым увидел и целиком понял взрывной характер сил, которые высвободились с извержением Великого движения в область институций; только смертельный страх самоуничтожения может остановить безумие страстей, и только полная власть над душами и телами может обеспечить неустойчивый мир. Я особо обратил внимание на повторяющиеся у Гоббса примеры из гражданской войны, потому было бы в корне неправильно понимать теорию Гоббса как еще одну более или менее хорошо сконструированную историю о природном состоянии, которое, когда его признали неудовлетворительным, отбрасывается во имя общественной жизни. Природное состояние у Гоббса – это не пройденная стадия, превзойденная с установлением государства, но разрушительная сила, постоянно присутствующая в национальном государстве. В любой момент страсти могут снова вырваться наружу; появятся вдохновенные вожди, найдут себе последователей-сектантов и ввергнут государство в новую гражданскую войну. Угроза Движения, исходящая снизу, объясняет жестокость давления сверху. В своем рвении Гоббс внес очень важный вклад в понимание тоталитарного государства; его рецепты тотального духовного и интеллектуального контроля над народом выполняются до йоты современными тоталитарными правительствами и усовершенствуются с помощью современной техники. И очень может быть, что эта техника контроля со стороны смертного бога есть необходимый инструмент для поддержания мира и порядка среди людей, которые утратили своего бессмертного Бога.
Тоталитарный элемент в «Левиафане» не имел непосредственных исторических последствий. В своей проницательности Гоббс видел проблему верно, но он неправильно оценил ее близость. Толчок, данный Реформацией, вскоре будет исчерпан; национальные государства, в отличие от церкви, смогли переварить Реформацию, а Христианская сущность была еще достаточно сильна, чтобы продержаться столетия, возобновляемая малыми реформациями типа методистской. Новый опасный период начинается в середине девятнадцатого столетия с возникновением массовой демократии и одновременным проникновением антихристианских движений. Еще одним великим психологом, который в этой новой грозной ситуации соответствовал Гоббсу и выполнил его роль, был Ницше.
Эрих Фогелен
Источники
- Voegelin, Eric. The new order and last orientation// The collected works of Eric Voegelin. ed. by Jürgen Gebhardt. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1999. P. 59-72.
- Гоббс, Томас. Левиафан / Пер. Н. Федорова, А. Гутермана // Сочинения: В 2-х ТТ. М.: Мысль, 1991. Т. 2.
