Гуманизм эпохи разложения

Роман Вершилло

В предыдущей статье “Опыт деконструкции богословского модернизма” на примере гуманизма эпохи Возрождения мы стремились продемонстрировать то, как технические приемы критики и герменевтики соотносятся с неверием. В той статье утверждалось:

Случай Эразма Роттердамского – это даже не пример злоупотребления филологией. Впервые в истории возникает фигура интеллектуала, который безмерно презирает истину и очень уважает филологию, причем только в отрыве от истины. Такой прием сродни тому, как если бы человек ослепил себя, чтобы “лучше видеть”. Поэтому он и сам не понимает, что он творит: ему-то кажется, что он пребывает в храме науки, тогда как на самом деле он находится на пепелище своего убогого мировоззрения.

От гуманизма древности перейдем к современности. Разумеется, мы отмечаем здесь явную инволюцию, большое падение культуры по сравнению с 1500 г.

Вот новейший филолог Андрей Десницкий. Он, вроде бы, является специалистом по библеистике, однако в своей недавней статье “Лингвисты об эволюции” (газета “Татьянин день” от 2 марта 2010 г.) он высказывается по вопросу о дарвинизме и Христианстве.

Десницкий сразу признается, что он не биолог, а филолог, поэтому о сути вопроса сказать ничего не может. Он не ставит на этом точку, а предлагает сопоставить учение о происхождении видов с учением о происхождении языков. То есть он находит какое-то – он не говорит какое – основание сравнить биологическую теорию с выводами сравнительно-исторического языкознания. Мы же сразу предупредим читателя, что между ними нет ничего общего.

Далее А. Десницкий указывает на рассказ книги Бытия о Вавилонском смешении, как на учение Библии о происхождении древних языков. Это учение библеист, разумеется, отвергает. Почему же? Библия говорит, что языки возникли в один момент, когда смешал Господь язык всей земли (Быт. 11:9), а современная наука учит, что происхождение языков одного от другого занимает продолжительное время: обычно несколько столетий.

Заметим, что хочет этим сказать А. Десницкий. Он признается, что верит науке и не верит Библии. При этом он не хочет знать лингвистического учения о природе языка, согласно которому каждый язык есть законченная структура. Это видно из его утверждения: Всем очевидно, что языки с течением времени меняются. Мы с трудном разбираем древнерусские летописи, а когда пытаемся читать Шекспира на языке оригинала, убеждаемся: Гамлет говорил не так, как сегодня говорят в Лондоне или Нью-Йорке.

Да, Гамлет говорит не так же, но на том же самом английском языке, который знаем мы сегодня. В то время как древнерусский язык – это другой язык, нежели русский, и об этом можно узнать из самых популярных учебников. Для А. Десницкого это, видимо, все равно, потому что русский язык произошел от древнерусского. То есть в этом отношении он все-таки осведомлен об учении Дарвина.

Посмотрим, как учит об этом основатель современного языкознания Вильгельм Гумбольдт. Он говорит, что в идеальном смысле язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым. Обратим внимание: это утверждение истинно в идеальном смысле, т.е. с точки зрения философии языка, и никакие технические методы не могут открыть эту истину или ее опровергнуть.

Гумбольдт поясняет, что он имеет в виду: Чтобы человек мог постичь хотя бы одно слово… как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем. В языке нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого. Каким бы естественным ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу.

Заметим, что говорит Гумбольдт о постепенности возникновения языка: Язык с необходимостью возникает из человека, и, конечно, мало-помалу, но так, что его организм не лежит в виде мертвой массы в потемках души, а в качестве закона обусловливает функции мыслительной силы человека; следовательно, первое слово уже предполагает существование всего языка.

Гумбольдт ни в коей мере не был христианским апологетом, но будучи лингвистом, он не мог не видеть язык в его идеальной форме внутреннего закона. Для краткости скажем, что учение о внутренней форме вообще несовместимо с учением об эволюции в дарвиновском варианте, и поэтому не известен ни один лингвист-теоретик, который бы допускал развитие языка или его рождение из “не-языка”.

Мы не знаем ни одного языка несовершенного с формальной точки зрения, и каждый язык является совершенным и законченным орудием для исполнения своей задачи. Всем лингвистам известно, что язык самого примитивного племени столь же завершен в своей форме, что и английский, латынь или древнегреческий

Классик американского языкознания Эдвард Сепир писал почти сто лет назад: Мир языковых форм, взятый в пределах данного языка, есть завершенная система обозначения. Мало того, с точки зрения формы язык по сути никак не зависит от среды, то есть, как пишет тот же Э. Сепир, между языком и средой нет причинно-следственной связи.

Поэтому никакое сравнение с биологическими видами нам здесь не помогает. Как говорит крупнейший лингвист нашего времени Ноам Хомски, у языка вообще нет общих свойств ни с чем нам известным. Вслед за Гумбольдтом он также отмечает очень необычное свойство языка: дискретную бесконечность.

Итак, во-первых, с дарвинизмом у лингвистики нет ничего общего, поскольку язык не развивается под влиянием среды, а древние языки столь же совершенны, что и современные.

А во-вторых, мы обнаруживаем, что рассказ Библии о мгновенном образовании языков не противоречит лингвистическому учению об идеальной структуре языка, которая и может быть только сразу целостной.

Разумеется, лингвистика никак не может служить орудием для опровержения Библии, но Библия излагает даже не учение об образовании языков, хотя и не противоречит ему, а описывает чудесное событие, для опровержения которого не будет достаточной никакая наука, или все науки вместе взятые.

Впрочем, А. Десницкий как бы делает уступку Библейскому Откровению. Он излагает вполне экзотическую теорию гениального российского лингвиста С. Старостина о том, что 40-50 тысяч лет назад человечество пользовалось одним языком, от которого и произошли все языки древности и современности. Его, правда, мы реконструировать не можем.

Учитывая сказанное, мы постепенно убеждаемся, что А. Десницкий не просто “библейский критик”, что плохо уже само по себе. Перед нами идеолог, отстаивающий ложную антинаучную идеологию. Почему антинаучную? Ведь ссылается же он на член-корреспондента РАН С. Старостина, а мог бы сослаться и на дарвиниста И. Дьяконова, соавтора одной из книг Старостина? Да потому что А. Десницкий предлагает выводы определенной научной школы как несомненно заслуживающие веры, в отличие – заметим – от Библии.

Какой же вывод делает в своей статье А. Десницкий? Самый ожидаемый: для него Библия – это не Божественное Откровение, а собрание поэтических сказаний.

Он утверждает: Может быть, нам стоит признать, что первые главы книги Бытия описывают “детство человечества” не языком современных учебников, а языком поэтических сказаний, на которых только и говорили о таких вещах тысячелетия тому назад? Это не значит, что все эти сказания – выдумка, они просто устроены несколько иначе, чем наши учебники. И пусть наука останется наукой, а вера – верой, они ведь на самом деле не враги друг другу.

При таком подходе вера и наука, действительно, никак не могут быть врагами друг другу. Ведь если Библия является художественной литературой или народным творчеством, то она ни в чем не может возразить научным доказательствам, которые мы, правда, реконструировать не можем.

Зато мы, проводя нашу деконструкцию модернизма, можем реконструировать мысль А. Десницкого. Перед нами дерзкий и голый призыв к неверию, а все остальное – просто ширма, плохая литература. Наш чистый техник снимает свой белый халат и предстает в своем подлинном виде: идеолога-революционера, с книжкой член-корреспондента в руках попирающего Божественное Откровение.

Абсолютно те же приемы наблюдаем в другой статье А. Десницкого “Мстительная” псалтырь” из журнала “Фома”, где он толкует библейские понятия “месть”, “гнев” в псалмах пророка Давида.

Мы уже не удивляемся грубой работе “техника”. Он исходит из замечательного по своей наглости воззрения, что Ветхий Завет содержит в себе не совершенное и неповрежденное Божественное Откровение, а воззрения еврейского народа на разных этапах его религиозного развития.

Для А. Десницкого, Псалтирь – это голос верующей души, разговаривающей с Богом, и в этом разговоре мы слышим разные настроения, видим разные ступени того самого духовного роста. Псалмопевец Давид – не пророк и не святой, а такой же человек, как и все мы: Псалмопевец уверен в собственной праведности (как и мы, когда нас сильно и несправедливо обидели).

Согласно А. Десницкому, псалмы Давида излагают учение, значительно уступающее в нравственном и религиозном смысле Евангелию, и поэтому (!) в них каждый человек может найти что-то близкое своему состоянию. Обратим внимание на логику: псалмы ценны для верующих не потому, что это безошибочное Божественное Откровение, а напротив: несовершенное, наше родное, человеческое сочинение.

Впрочем, у А. Десницкого есть и похвалы в адрес царя Давида. Пророк, считает “библеист”, все-таки возвысился над дикарским первобытным состоянием: Да, псалмопевец уверен в собственной праведности… но, как правило, сам он не мстит, а только молит об отмщении. Надо сказать, что такой подход – уже огромный прогресс для тех времен, когда считалось правильным не просто самому покарать любого обидчика, а сделать это на глазах у всех и так сурово, чтобы больше никому не захотелось тебя обижать.

Конечно, пророку “далеко” до людей нашего просвещенного века, но всё же, всё же… Псалмопевец… уже знает, что отмщение и наказание свершаются только по Божьей воле и только за грехи – и это уже очень и очень много.

Вывод? Буквально тот же, что и в статье про эволюцию: Библия – это литература, в данном случае – аллегория. Такой прием называется “аллегоризацией”: конкретный материальный образ становится символом некоей духовной реальности, в данном случае, вавилонские младенцы – это дурные помыслы. Конечно, те израильтяне, которые пели этот печальный псалом на настоящих вавилонских реках, так его не толковали. Но мы, сознавая всю условность этой трактовки, вполне можем понимать псалом именно так.

Все это, конечно, пародия на герменевтику, поскольку без выяснения буквального смысла невозможно переходить к другим пластам текста.

Но что же наша деконструкция? Она показывает, что Новый Завет учит о Ветхом совершенно иначе. В самой Библии не содержится учение А. Десницкого о том, что в Библии отражено постепенное возрастание к духовному совершенству.

Христос является Господом и Ветхого, и Нового завета, и этим все сказано. Господь воскресший отверзает ученикам ум к уразумению Писаний (Лк. 24:45). Явившись Луке и Клеопе, Он говорит им: О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании (Лк. 24:25-27).

Наконец, Апостол говорит: Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен (2 Тим. 3:16-17).

А. Десницкий не верит в то, что всё Писание богодухновенно в Апостольском смысле, но предпочитает не сообщать об этом открыто. Ведь если бы он прямо сказал, что не верит в Богодухновенность Писания, ему можно было бы возразить, его можно было бы разоблачить. Так же все наши возражения увязают в вязкой аргументации “библейской критики”.

Именно поэтому для антимодернистов столь полезен предлагаемый нами метод деконструкции. Он позволяет оставить научный камуфляж вовсе без внимания и  оценить такого человека с религиозной точки зрения: перед нами пропагандист неверия в основы Православной веры.