Хилиастические чаяния в новом религиозном сознании

В.Н. Терлецкий

С конца прошлого (XIX) столетия среди нашей интеллигенции замечается довольно сильное религиозное движение, которое происходит большею частью вне Церкви и ее влияния, и потому принимает сектантский характер.

Движение это представляет собою реакцию против господствовавшего ранее материализма и позитивизма, и идет по двум направлениям: рационалистическому и мистическому. Первое стремится к созданию новой церковно-общественной организации на евангельских началах и хочет возвратиться ко временам апостольским и первых веков Христианства. Второе не удовлетворяется этим и, углубляясь во внутренний мир, ищет новых религиозных форм, ожидает новых откровений Святого Духа.

На почве этого последнего направления произошло то оживление хилиастических чаяний, которое довольно заметно отразилось в современном религиозно-философском движении, известном под именем “нео-христианства” или “нового религиозного сознания”. Во главе нового движения стоят известные писатели: Д.С. Мережковский, Н.А. Бердяев, С.А. Алексеев (Аскольдов), Д.В. Философов и др.

Представители “нового религиозного сознания” говорят о людях “новых религиозных настроений”, о людях “новой, начинающейся религиозной эпохи”. Они исходят из предположения, что в настоящее время мир находится накануне великого религиозного переворота, что за периодами Ветхого и Нового Завета скоро должен наступить третий последний период — Завет Святого Духа. “Новое религиозное сознание,— по их определению,— есть продолжающееся откровение, вмещение большей полноты религиозной истины, так как на прежних ступенях религиозного откровения раскрылась лишь частичная, не полная истина” [1. С. 342]. Разницу между старым и новым религиозным сознанием они усматривают в том, что первое, старое сознание, отрицает или, по крайней мере. ставит на второе место плоть, а второе, новое сознание, будучи полно духа, одухотворяет и освящает самую плоть. Старое сознание, по их мнению, “не вмещает всей полноты откровения”, оно “не обращается к земле, к космосу, к плоти мира с религиозным благословением”, не вмещает “всех ценностей мировой культуры”. “Новое религиозное сознание может раскрыться и вместить правду о земной плоти, о религиозном обществе, о святом смысле культуры в том человечестве, которое примет в себя Христа, обожится слиянием со Христом” [2. С. 232].

Наиболее полно и обстоятельно сущность нового религиозного сознания, и связанных с ним хилиастических чаяний, раскрывается Д.С. Мережковским и Н.А. Бердяевым, суждения которых по этому предмету мы и изложим ниже.

Новое религиозное движение, по словам Д.С. Мережковского, имеет целью уничтожить то разделение, которое было введено в жизнь человечества историческим Христианством, между религиею, с одной стороны, и всею общественностью,— с другой. Церковь, по его мнению, вместила только отрицательную, аскетическую половину религии Христа, поняла небо, как отрицание земли, дух — как отрицание плоти, вследствие чего вся жизнь пола, жизнь общественная, вся прелесть мировой культуры, искусство и наука остались неосвященными. Новое религиозное сознание — “это настоящий ренессанс, оно жаждет религиозного освящения жизни, освящения всемирной культуры, новой святой любви, новой общественности. Новое религиозное сознание ждет нового откровения Духа, нового, Третьего Завета, в котором соединены будут и Первый Завет, бывший царством плоти, и второй, представляющий собой исключительное господство духа. В Третьем Завете и плоть найдет свое освящение” [3. С. 4].

В романе “Петр I и Алексей” Д.С. Мережковский рисует перед нами, между прочим, тип человека, проникнутого религиозным чувством, но не находящего себе удовлетворения ни в православной Церкви, ни в расколе, ни в сектантстве. Этому человеку является в видении ап. Иоанн и, утешая несчастного искателя истины, говорит: “Много вас у меня, много детушек. Ходите по миру нищие, сирые, терпите голод и холод, и скорбь, и тесноту, и гонение лютое. Да не бойтесь-ка, миленькие. Погодите, ужо соберу я вас в новую Церковь Грядущего Господа! Была древняя Церковь Петра, камня стоящего, будет новая Церковь Иоанна, грома летящего. Ударит в камень гром, и потечет вода живая. Первый Завет Ветхий — царство Отца, второй Завет Новый — царство Сына, третий Завет последний — царство Духа. Едино — три, и три — Едино. Верен Господь обещающий, Который есть, и был, и грядет” [4. С. 271].

Свои чаяния Церкви Грядущего Господа Д. С. Мережковский обосновывает следующим образом:

“Всякая эволюция проходит через три объективные момента, соответствующие трем субъективным моментам диалектического развития; первый момент есть первое низшее интегральное единство, слитность противоположных начал; второй — их разъединение, дифференциация; третий — последнее соединение, совершенная интеграция в высший эволюционный тип. Первый момент — тезис, второй — антитезис, третий — синтез.

Этим трем моментам биологического и диалектического развития соответствуют три момента религиозной эволюции человечества. Первый — все дохристианские религии, от языческого политеизма до еврейского монотеизма. Все эти религии суть откровение Бога-Отца, как единого, абсолютного, безличного Объекта, которым поглощается всякое частное, субъективное, личное бытие. Второй момент — христианство, которое нарушает первое интегральное единство, дифференцирует и противополагает субъект объекту, личное безличному. Христианство есть откровение Абсолютного Субъекта, Личности, Сына Божьего, который воплотился в Личности Человеческой — во Христе. Третий и последний момент религиозной эволюции, момент, который именно теперь наступает, есть откровение Духа, которое соединит откровение Отца с откровением Сына” [5. СС. 196-197]. “Откровение Третьей Ипостаси будет окончательным синтезом тезиса и антитезиса, объекта и субъекта, плоти и духа, последним соединением Первого Царства Отчего и Второго Сыновнего – в третьем Царстве Духа Святого, Плоти Святой” [5. С. 27].

“Апокалипсис предсказывает, хотя и в конце истории, все же исторически-реальную земную победу Христа над Зверем, в Тысячелетнем Царстве Святых на земле, в Новом Иерусалиме, Граде Возлюбленном. Этот Град — не бесплотное видение, а исторически-реальное событие в исторически-реальных судьбах мира” [5. С. 38]. Это — “грядущая истинная единая соборная и вселенская Церковь”, “как Царство не только духовное, но и плотское, не только внутреннее, но и внешнее, но только небесное, но и земное” [5. СС. 36-37]. Это — “последнее откровение Духа Святого в Плоти Святой, последнее соединение Духа с плотью, неба с землею, мира с Богом — да будет Бог все во всем” [5. С. 190].

В таком же духе высказывается и другой представитель нового религиозного сознания Н.А. Бердяев.

По его мнению, “в историческом христианстве нет уже творческих сил, оно бессильно преобразить землю, плоть мира, оно носит односторонний и ограниченный характер антитезиса и не вмещает всех богатств бытия. Слишком очевидным становится для людей нового религиозного сознания неизбежность перехода к христианству сверх-историческому, синтезированному с правдой вселенской культуры, раскрывающему правду о новой религиозной общественности на земле, царстве Божием и на земле” [2. С. 203]. “Старый Завет был хорош, но не мог удовлетворить людей, озаренных Новым Заветом. Так и мы вступаем теперь как бы в эпоху Третьего Завета” [2. С. 207].

“Чудесное могущество теократии в мире,- говорит Бердяев,- есть наша хилиастическая надежда. Только с хилиастическими верованиями связана для нас надежда на царство Божие на земле, на земную радость и земную правду, на наступление органической эпохи. В сердце народном живо хилиастическое упование на торжество правды на земле. Органическое возникновение в мире теократии есть преддверие хилиастического тысячелетнего царства, путь в Новый Иерусалим. Историческая церковь не вместила в себе хилиастических упований и потому отвернулась от земли, отвергла всякую правду для земли… Всемирно-исторический процесс для нее был лишен религиозного смысла, так как не виделся конец этого процесса в связи с осуществленной правдой Божией на земле, царством Божиим, теократией, победой Христа. И Церковь отказалась осуществлять правду Божию на земле, так как не верила в возможность осуществления царства Божия и на земле. “Первое воскресение”, о котором сказано, что “они жили и царствовали со Христом тысячу лет”, не было понято историческим христианством, и с этим “первым воскресением” связано царство правды, царство Бога на земле. Весь современный религиозный кризис обращен к хилиастическим верованиям, хочет вместить и истолковать хилиастические надежды. Нужен был новый прогресс, чтобы постигнуть правду хилиазма, и лишь “тысячелетнее царство”, выдуманное социал-демократами, помогает нам истолковать эту правду о царстве всеобщего священства, непосредственно руководимого Христом. В будущем самой могущественной церковью будет церковь атеистическая, так и предсказано, но должна явиться и новая, всенародная, вселенская телесная церковь Христова” [2. СС. 223-224].

“Религия Христа не явила миру своей силы и власти, она терпела в миру поражения и неудачи, и на этом покоится все достоинство поверивших во Христа и полюбивших Его без чудесного насилия. Мы ждем Христа Грядущего , Который явится в силе и славе, как Царь и Властелин мира. Созиждется Царство Его, тысячелетнее Царство Его на земле, но те лишь войдут в это царство, которые любили Распятого. верили в царственную мощь Униженного и Растерзанного” [2. СС. 229-230].

Из приведенных выдержек видно, что новое религиозное сознание носит довольно яркую хилиастическую окраску.

Правда, общая идейная концепция его представляется далеко не новой. Еще во II веке монтанисты учили, что откровение продолжает развиваться и различали периоды: детства — Ветхий Завет, юности — Новый Завет и зрелого возраста — Завет Святого Духа или Параклита, наступивший со времени Монтана. Затем в XII в. аббат Иоахим Флорский, отдавая дань средневековой схоластике, которая любила заниматься схематизацией христианских догматов, приложил догмат о Святой Троице к изъяснению хода мировой истории. Отсюда у него три периода или царства: Отца — время Ветхого Завета, Сына — время Нового Завета и Духа — время, имевшее наступить, по его предположению, в 1260 г. В XIX в. мысль о трех заветах встречается в некоторых сектах западноевропейских (назаряне) и русских (немоляки).

Однако же, новым здесь является заметное влияние философии Гегеля с ее диалектическим методом и происходящее отсюда “пантеизирование” христианских теистических понятий. Представители нового религиозного сознания, пользуясь диалектическим методом гегельянской философии, стараются обосновать свои хилиастические чаяния на философских предпосылках. Отсюда у Д.С. Мережковского формулы:

“Религии до-христианские — тезис; христианство — антитезис; религия Духа — синтез.

Первый завет — религия Бога в мире. Второй завет Сына — религия Бога в человеке — Богочеловека. Третий завет — религия Бога в человечестве — Богочеловечества.

Отец воплощается в Космосе, Сын — в Логосе. Дух — в последнем соединении Космоса и Логоса в едином соборном вселенском Существе — Богочеловечестве” [5. С. 197].

Приведенные силлогистические построения Д.С. Мережковского могут, конечно, увлечь своею художественною стройностью, которую иные склонны, пожалуй, даже принять за несокрушимую прочность. Однако, если не обольщаясь внешней формой, внимательнее присмотреться к содержанию, то, вместо несокрушимых силлогизмов, в приведенной выше аргументации окажутся одни лишь обманчивые софизмы.

В самом деле, немного потребуется напряжения мысли, чтобы видеть, что в основе этой аргументации лежит подлог, подмена одних понятий другими. Здесь берутся великие христианские теистические термины Отец, Сын и Дух, но с ними соединяется совершенно иной, чуждый им, смысл пантеистический. Христианская Троица здесь понимается не в смысле трех Ипостасей, а в смысле имманентных. действующих в процессе мировой истории и в различные периоды ее проявляющихся и воплощающихся сил. Отец, Сын и Дух — это не три Лица единосущной и нераздельной Троицы, а — три фазы, три периода мировой истории, которая конструируется по диалектическому методу гегельянской философии.

Такая подмена христианских теистических понятий пантеистическими вошла в моду со времени Гегеля и явилась результатом применения гегельянской философии с ее диалектическим методом к изъяснению христианских догматов.

Здесь нам усматривается идейный родник “нового религиозного сознания”. Здесь же, по нашему мнению, кроется и его proton pseudos (коренная ошибка),— ибо для старого религиозного сознания, которое базируется на теизме, пантеистическая основа нового религиозного сознания представляется неприемлемой.

Но если идейная основа тенденциозна, то неудивительно, что и все частные положения страдают тем же недостатком. Отдельные понятия, входящие в состав их, берутся не в подлинном, собственном их смысле и значении, а насильственно подгоняются и втискиваются в круг предзанятых излюбленных идей, и, словно на прокрустовом ложе, то растягиваются, то урезываются. Вот почему, присматриваясь к частным положениям, входящим в состав приведенной выше аргументации, нельзя не заметить, что в некоторых из них, в угоду тенденции, соединяется несоединимое, а в некоторых, наоборот, разделяется неразделимое.

Так, например, по формуле Д.С. Мережковекого, “религии до-христианские — тезис”. Но разве можно ставить в одну линию религии языческие и ветхозаветную религию иудейскую? Ложный языческий политеизм и истинный еврейский монотеизм? Или, наоборот, по формуле Д.С. Мережковского , “Отец открывается в Космосе, Сын — в Логосе”. Но разве Логос не открывался в Космосе? Сказано: “Вся тем быша и без него ничто же бысть, еже бысть” (Ин. 1:3).

Затем, не слишком ли резко разграничивают в хронологическом порядке, как отдельные последовательные ступени развития, царства Отца, Сына и Духа, забывая о том, что святая и животворящая Троица — единосущна и нераздельна, и что, поэтому, едино есть царство, едина сила и слава Отца и Сына и Святого Духа?

Так нередко, в угоду симметрии, жертвуют содержанием. И до чего бесцеремонно при этом обращаются с великими теистическими терминами, можно судить, например, по тому, что в одном из тезисов Д.С. Мережковского первое лицо Святой Троицы — Бог Отец представляется, как “безличный Объект”, которому в антитезисе противополагается Сын, как “абсолютный Субъект”.

Впрочем, не в этой логической аргументации главная сила “нового религиозного сознания”. Религиозно-философское движение, известное под этим именем, кроме элементов рационализма, заключает в себе сильную дозу мистицизма (светского.- Ред.). Все логические построения представляют собою фундамент, который впоследствии уже подводится под основу психологическую.

И если идейный родник нового религиозного сознания можно усматривать в движении философской мысли, определившемся гегельянской философией, то внутреннюю психологическую основу его составляет присущая духу человеческому, сокрытая в его мистических глубинах, тоска, печаль и воздыхание по горнем Отечестве, Граде вышнем, Иерусалиме небесном. Для человека, находящегося в условиях настоящего земного бедственного бытия, так естественно стремиться и надеяться на лучшее будущее, ожидать в нем осуществления своих идеалов, видеть золотой век впереди.

Здесь психологическая основа, как хилиазма вообще. так и хилиастических чаяний “нового религиозного сознания”.

Вот почему мечты и грезы находят себе место в новом религиозно-философском движении и играют здесь видную роль. “В золотых наших снах,— говорит Н.А. Бердяев,— нам грезится не только небо, населенное бесплотными духами, но и преображенная земля, одухотворенная плоть, грезится природа, одушевленная фавнами и нимфами” [1. С. 341].

И пусть эти грезы будут несбыточными, пусть ожидания Нового Града Возлюбленного на нашей старой и грешной земле останутся одной лишь сладкой мечтой… Но мечта — неразлучный спутник мистики, которая сильным ключом бьет в “новом религиозном сознании”.

Наконец, не слишком ли претенциозны заявления представителей “нового религиозного сознания”, будто Христианство кончается, потому что оно “до конца исполнилось”, будто оно “уже бессильно, в нем нет творческих сил”, оно “не вместило всей полноты истины” и т.д.?

Здесь, думается нам, уместно было бы поставить вопрос: вместили они сами всю полноту, поднялись ли до высоты миросозерцания, охватили всю широту перспектив, проникли и постигли всю глубину сокровенной со Христом жизни, превзойденного будто бы ими, старого религиозного сознания? Утвердительный ответ на этот вопрос представляется сомнительным. Ибо то, что они называют христианством, есть не действительное, истинное, Христом возвещенное и Церковью исповедуемое Христианство, а христианство, ими созданное, продукт философской рефлексии. Это — христианство, отраженное в фокусе гегельянской философии. Поэтому оно и вышло у них какое-то однобокое, и трактуется, лишь как простая антитеза язычеству: в язычестве они видят “утверждение плоти в ущерб духу”, а в христианстве, наоборот, “утверждение духа в ущерб плоти” [6. С. 10].

Но истинное, действительное Христианство есть не одно сторонняя антитеза, а дивный синтез, чудная гармония, благая и отрадная весть примирения.

“Бог во Христе примирил с Собою мир”. Итак — “примиритесь с Богом” (2 Кор. 5:19-20).

Таким оно было в начале, таким остается и доныне в сознании всего христианского мира, начиная от великих подвижников, и кончая слабыми и немощными, но не отпадающими и не повреждающими веры.

И помог бы нам Бог, насколько можем, вместить и, при благодатном содействии выну пребывающего в Церкви Всесвятого Духа, в жизни воплотить красоту и силу возвещенного Единородным Сыном Его Евангельского откровения!

Тогда не станем мы блуждать по сектантским путям и ожидать новых откровений, так как найдем разрешение всех вековых, волнующих дух человеческий, противоречий в Том, “в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения” (Кол. 2:3), и “Кровию креста Которого все примирено с Богом, умиротворено земное и небесное” (Кол. 1:20).

Публикуется по изд.

Христианское чтение. 1912. № 12. С. 1410-1419

Примечания

[1] Н.А. Бердяев. Sub speciae aeternitatis. СПб., 1907

[2] Н.А. Бердяев. Новое религиозное сознание и общественность. СПб., 1907

[3] Н.П. Розанов. О “новом религиозном сознании”. М., 1908

[4] Д.С. Мережковский. Полное собрание сочинений. 1912. Т. V

[5] Д.С. Мережковский. Не мир, но меч. СПб., 1908

[6] Д.С. Мережковский. Полное собрание сочинений. 1912. Т. VIII