Радостное христианство

Мы говорим о Паскале и о его понятиях, которые он составил, чтобы разобраться в таком явлении как иезуитизм. И он в нем разобрался, а заодно и в проблемах Нового времени, нового человека и нового христианства.

Итак, новое христианство, наконец, в меру ослаблено. Через безумный расчет оно сделалось приспособленным к Новому времени и новому миру.

Новый человек приспособился к самому себе. Теперь он гностически знает, как избегать всяческих бедствий, естественных: бедности, болезни и смерти, – и греховных: греха, проклятия и вечной смерти. Если при всем этом он еще и христианин, то его Христианство, разумеется, будет радостным, положительным, сильным.

Паскаль все это видел на примере иезуитов. Они радовались тому, что научились управлять своим и чужим сознанием.

Чему радо радостное христианство

Вплоть до сего дня новые христиане представляются себе хозяевами положения, открывшими «способы достаточно легкие, достаточно надежные и в достаточном количестве, чтобы обеспечить себе спасение». Как и современные нам миссионеры, иезуиты радовались рассчитанному успеху своей миссии, действительному или прогнозируемому.

Новые христиане радуются от своего мнимого знания: иррационального, жизненного, адогматического и апофатического. Они испытывают восторг и прилив веры в себя, потому что овладели христианским богословием. Они уже не подчиняются истине, а властвуют над Ней.

Набожность, как мир с Богом, приносит радость, мирный плод праведности, но не иначе как наученным через наказание (Евр. 12:11). В новой набожности нет ни наказания, ни даже страха наказания. Человек хочет, и получает все, что хочет. Стремится к цели, и достигает ее.

Легкая набожность отца Лемуана

У людей, даже светских, сохраняется страх перед трудностью быть христианином. Надо убедить их в обратном. Иезуит у Паскаля рассказывает:

Так как люди светские обыкновенно отвращаются от благочестия вследствие странного представления об этом предмете, которое внушено им, то мы признали в высшей степени важным устранить это первое препятствие, и здесь о. Лемуан достиг большой славы своей книгой о Легкой набожности, написанной с этой целью. Этот автор представляет в ней совершенно очаровательное описание набожности.

Никогда никто не был знаком с указанной темой так, как он. Вы можете заметить это из первых же слов его сочинения: «Добродетель еще никому не открывалась; еще никто не изобразил ее так, чтобы получилось сходство. Нет ничего удивительного, что так мало было стремления подняться на ее скалу. Из нее сделали угрюмую особу, которая любит лишь уединение; к ней присоединили скорбь и труд и, наконец, ее сделали врагом развлечений и игр, которые суть цвет радости и приправа жизни».

Паскаль, конечно, знает, что добродетель и в самом деле любит уединение, достигается через скорбь и труд, чуждается развлечений и игр. Он замечает иезуиту, что великие святые вели необычайно строгий и прямо страшный образ жизни:

– Но, отец мой, я, по крайней мере, прекрасно знаю, что есть великие святые, жизнь которых была крайне строгая.

На это готов ответ, в котором лукавое рассуждение сочетается с разбором темпераментов:

– Это правда,– сказал он,– но также «всегда можно было видеть приветливых святых и образованных набожных людей», по словам этого отца (стр. 191); и вы увидите (стр. 86), что различие их нравов происходит от различия их телосложения.

Послушайте дальше. «Я не отрицаю, что можно видеть набожных людей, которые бледны и меланхоличны по комплекции, которые любят молчание и уединение и у которых одна вода в жилах и земля на лице. Но можно также видеть и других, с более счастливой комплекцией, у которых изобилие нежных и теплых соков и той крови, спокойной и чистой, которая производит жизнерадостность».

Вы видите отсюда, что любовь к уединению и молчанию не есть общее свойство всех набожных людей и что, как я вам сказал, это, скорее, следствие их комплекции, чем благочестия.

Радостное христианство и строгие нравы Святых

Понятно, что приветливые святые, если они и были, не устраняют из истории Церкви святых необычайно строгих и нелюдимых. Тогда строгие нравы следует прямо опорочить. Иезуит продолжает:

Строгие нравы, о которых вы говорите, присущи собственно характеру дикому и необузданному. Поэтому вы и увидите, что о. Лемуан причисляет их к смешным и грубым нравам помешанного меланхолика в описании его, в 7-й книге Морали в картинках. Вот несколько строк из данного описания:

«У него нет глаз для красоты искусства и природы. Он счел бы, что обременил себя неудобной тяжестью, позволив себе какое-нибудь удовольствие. В праздничные дни он удаляется среди мертвых. Он предпочитает пребывать в дупле дерева или в пещере, чем во дворце или на престоле. Что касается издевательств и оскорблений, он к ним так же нечувствителен, как если бы у него были глаза и уши статуи. Честь и слава – идолы, которых он не знает и для которых у него не приготовлено фимиама. Красивая женщина для него привидение. И эти лица, повелительные и властные, эти привлекательные тираны, которые повсюду создают вольных и незаконных рабов, производят на его глаза то же действие, как солнце на глаза совы», и т. д.

Паскаль резонно отвечает:

– Уверяю вас, ваше преподобие, что, если бы вы не сказали мне, что о. Лемуан – автор этого описания, я сказал бы, что это какой-нибудь нечестивец сочинил его, с намерением выставить святых в смешном свете. Ведь если это не есть изображение человека, вполне отрешившегося от страстей, от которых Евангелие обязывает нас отказываться, тогда, сознаюсь, я ничего тут не понимаю.

И вот каков результат величайшей снисходительности в руководительстве. Иезуит заключает:

Набожность, которая отпугивала всех, «так мудро разработана нашими отцами, что, низвергнув страшилище, поставленное демонами у врат ее, они сделали ее теперь легче греха и приятнее сластолюбия, так что просто жить стало несравненно неудобнее, чем жить хорошо», как выражается отец Лемуан на стр. 244 и 291 своей Легкой набожности.

Раньше набожность пугала, а грех привлекал. Теперь жить праведно становится приятнее и легче, чем грешить. А значит, создана та форма беспорядка, в которой может жить только новый человек.

Вершина приспособления

Паскаль отмечает, что такие нечестивые оценки подлинного благочестия скорее отпугнут истинно верующих. Паскаль особо выделяет пропагандистов литургического обновления:

– Боюсь, что вы приняли плохие меры и что подобное снисхождение скорее послужит к отдалению людей, чем к их привлечению. Ибо литургия, например, такой великий и такой священный предмет, что достаточно было бы показать то, как выражаются о ней ваши авторы, чтобы навсегда вполне лишить их всякого доверия в душе многих.

– Это верно, – сказал патер, – относительно некоторых людей: но разве вы не знаете, что мы приспосабливаемся ко всяким людям. Кажется, будто вы позабыли все, что я говорил так часто по данному предмету.[9, С. 198]

И в этом, пожалуй, вершина приспособления:

Мы приспосабливаемся ко всяким людям.

И это не пустые слова. Иезуитизм, а в наши дни – модернизм, приспосабливается к моде современной и к моде на старину, к любителям разврата и монашества, к длинным и коротким богослужениям, на русском, греческом, английском и церковнославянском.

В конце укажем на одну небольшую деталь. Всемогущие руководители сознания могут сеять вокруг себя радость. Но совершенно с тем же успехом они могут сеять ужас и отчаяние.

Значит, сами эти вещи: мир, покой, радость и отчаяние, ужас, война, – становятся лишь именами, только маниями и депрессиями больного сознания.

Роман Вершилло