Как пожар по сухостойному лесу прошла по православным, и не только, СМИ гномическая фраза председателя СИНФО Владимира Легойды:
Патриотизм — это любовь к своей стране, но не ненависть к другим странам. Это любовь к своему народу, но не ненависть к другим народам.
Вот в чем скрывался секрет православия-лайт: не слишком длинные и очень гладкие фразы неясного содержания, которые легко запомнить и приятно вращать во рту как чупа-чупс.
Изречения не должны быть краткими (краткость сестра таланта), и должны коррелировать с похожими высказываниями, так что их можно собирать в маленькие книжечки и издавать потом в издательстве «Никея».
Новейшее изречение Владимира Легойды вступает в загадочные и не до конца ясные связи с его популярным тезисом о том, что Православная Церковь объединяет людей с разными политическими взглядами. Данный тезис мы уже обсуждали и выяснили, что он является фактически ложным, а его живучесть объясняется довольно просто: постоянством механического повторения.
Раз уж разговор зашел о любви, то положение здесь некоторым образом иное. Любовь в обыденном и утонченно модернистском понимании — это то, что отключает голос разума и не подлежит никакому нравственному ограничению. Это обыденное и в то же время интеллигентское понятие является неверным на уровне определения.
Дело в том, что любовь, которая не исключает любви ко всем другим, это вовсе не любовь. Это может быть безумная похоть, ее можно назвать расчетливым обманом, но только это не любовь.
Представьте себе, что человек признается, что любит своих родителей не больше и не меньше всех остальных людей, ближних и дальних. Едва ли мы скажем, что он действительно любит папу с мамой, но мы скажем даже больше: такая безразличная любовь есть грех, и грех мысли в той же степени как и грех дела.
Итак, новейшая и все-таки уже успевшая наскучить проповедь любви ни о чем не судит и всему радуется: и патриотизму, если он ничем не отличается от космополитизма, и национализму, если он обезврежен интернационализмом.
Так, собственно, учил ещё Достоевский: «Резких различий в народных задачах нет, потому что в основе каждой народности лежит один общий человеческий идеал, только оттененный местными красками. Потому между народами никогда не может быть антагонизма, если бы каждый из них понимал истинные свои интересы».
Может быть, дело обстоит именно так, мы сейчас не об этом. Мы говорим о том, что здесь звучит все что угодно, только не любовь. Как и у о. Александра Шмемана спустя 90 лет:
Нация, народ есть такой же “природный” факт, как общество и поэтому в церкви мог и должен был раскрыться положительный образ его христианского бытия.
Но трагедия для о. Шмемана состоит в том, что сама Церковь стала носительницей уже не только просветляющего христианского идеала, но и символом национальной борьбы, источником религиозного национализма, до наших дней отравляющего православный Восток.
Сильна как смерть любовь. Она прекрасна и смертельно опасна, и понятно желание людей равнодушных уйти от этого огня, в котором в страшном накале соединены разум и чувство.
Я люблю Россию, и следовательно, не люблю Францию и США. Я люблю русский народ, и я не люблю прочие народы, хотя, возможно, и не испытываю к ним ненависть.
Вникнув в свои чувства, я признаюсь, что даже несколько люблю Францию и французов. Но эта «любовь» настолько отличается от моей любви к России, что ее можно назвать и ненавистью, даже с риском шокировать нежные интернациональные чувства Владимира Легойды.
Но все же можно любить кофе и – «Войну и мир», футбол и – Коктебель. Однако ничего иррационального или неправильного в этом нет.
Можно и должно любить Бога — и ближнего, мать и отца — и Церковь. В этом нет никакого противоречия, никакого греха, несмотря на напущенный либеральный и уранополитический туман.
Обратимся, например, к св. Максиму Исповеднику, которого напрямую спрашивали на суде (655 год): «Почему ты любишь римлян и ненавидишь греков?», подразумевая, что прп. Максим отделился от общения с монофелитами Восточной Церкви и находился в общении с Римом, который сохранял Православие.
Служитель Божий отвечал: «Нам дана заповедь никого не ненавидеть, Я люблю римлян, потому что у меня с ними одна вера. В то же время я люблю греков, потому что у меня с ними один язык».
Такая любовь является богоподобной. Бог любит всех равно, но добродетельного прославляет, как родственного Ему и нравом, и порочного милует по благости Своей и, наказуя в веке сем, обращает его. Так и
нестрастный любит равно всех человеков, – добродетельного по естеству и за благое расположение воли, а порочного, как по естеству, так еще из сострадания, милуя его, как несмысленного и во тьме ходящего (св. Максим Исповедник).
А раз так, и мы любим не безумно, не беззаветно, не по греховной страсти, а за что-то, по какой-то известной причине и в согласии с установленным нравственным законом, то исчезает последний намек на иррациональность и аморальность любви.
Поэтому Константин Леонтьев мог признаваться:
Я желаю, чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую (например, такую, в которой Градовский и Стасюлевич ограничивали бы власть министров) я могу разве по принуждению выносить…
Так нет же! Тебя заставляют любить именно любую Россию, любить все мерзости, которые в ней совершались во все эпохи, и любить наравне с Русской святостью и подлинным величием человеческого духа!
А если ты не любишь Россию ни в каком виде, то и в этом случае тебе будет выписана индульгенция от Синодального информационного отдела.
Роман Вершилло
11 Responses
“что Православная Церковь объединяет людей с разными политическими взглядами.”(В. Легойда)
Лично для меня совершенно неприемлем “православный пацифизм”. Нет и не может быть “православного”, равно как и просто христианского пацифизма. Пацифизм видит мир без Зла, что невозможно. Раз нет Зла, значит нет и Добра. Вот такая вот утопия.
Разумеется.
Как тяжело, наверное, г-ну Степанову, он ведь такой весь из себя антилиберальный, а тут прямо так либерал-консерватором обижают…
“Я люблю Россию, и следовательно, не люблю Францию и США. Я люблю русский народ, и я не люблю прочие народы, хотя, возможно, и не испытываю к ним ненависть.
Вникнув в свои чувства, я признаюсь, что даже несколько люблю Францию и французов. Но эта «любовь» настолько отличается от моей любви к России, что ее можно назвать и ненавистью”
Дайте, пожалуйста, определения, что конкретно здесь Вы называете любовью и ненавистью, в чём они проявляются?
Видно, здесь они употреблены не в общепринятом христианском смысле: любовь как добродетель, проявляющаяся в желании блага и творении добрых дел, ненависть – как желание и причинение вреда. Ведь, согласно Катехизису, заповеди 5-10 – заповеди любви к ближнему, так что, получается, нелюбовь – это убийства, прелюбодеяния, кражи, лжесвидетельства, зависть и недоброжелательство. Не думаю, что Вы об этой нелюбви к иным странам говорите. Хотя, с другой стороны, и такая любовь не может быть равной ко всем: о своих домашних, по слову Апостола, надо пещись преимущественно.
Мне жаль, что у меня так непонятно написано. Я попробую объяснить Вам таким образом: Россию я люблю за то, что это моя Родина, а Францию я люблю за то, что там живут подобные мне люди, и для меня она в этом отношении не отличается ни от какой страны мира. Если сравнить первую любовь со второй, то станет понятно, что они отличаются друг от друга не степенью, а качеством. За Родину можно умереть, а за Францию, наверно, нет.
Св. Максим признается, что любит римлян за то, что у него с ними одна вера, а греков за то, что у него с ними один язык. Вы думаете, что это любовь не в общепринятом христианском смысле, но я этого не вижу.
Благодарю за ясный ответ!
Как жаль что в русском языке глагол любить можно отнести к чему угодно:люблю родителей,люблю варенье,люблю искусство,мышь ,спорт и др,похуже..Францию любить?Наверно можно..там…что-то любить мне:сердобольные девы,замки,рыцари,нац.костюм,характер.Но я чужих больше УВАЖАЮ и только своих ЛЮБЛЮ.Но уважаю по русски[,по немецки это было бы,наверно: любить.]Вот грекам легче с глаголом любить,нет путаницы!А насчёт лукавства Легойды давно известно,что он свою мысль преподносит часто размыто так что не ясен смысл ,либо двойственно,дабы в случае сопротивления можно было сказать что я не то ,а другое имел в виду!”Надо верить в человека,ради которого Бог сошёл с небес”.В.Легойда.Лучше не верить вам В.Л,иначе даосизм,инь и янь помашет ручкой!.И” рецепт”прпСерафим для”любого государства, при любом политическом строе-“не оставлял,это ваше враньё для вашего удобства!Скоро цитату прп Амвросия”жить не тужить…..и всем моё почтение”тоже объявят “рецептом” для нашего общества,даже если общество режет своих детей,развратничает,и попирает святыни.Мир!Любовь !-умоляющие призывы В.Л. Как будто бы обличение соблазнов и развратителей ,ненависть к неправде- несовместимы с миром душевным и с человеколюбием.прпСерафим не остави нас грешных!
И хочу заметить, что написано всё вполне понятно.
Тезис о том, что Православие объединяет людей с разными политическими взглядами это ведь обратная сторона всех этих разговоров о едином подходе к истории, единый учебник истории и проч., чем активно и долгое время занимается г-н Степанов. Вот мы недавно и увидели, что в такой “единой истории” должно быть место и для Царя, и для цареубийцы.
А Борис Рожин (“Полковник Кассад”), которому мы отдадим, конечно, должное за принципиальную позицию по Украине, вообще ставит в пример Францию, где “единство истории” давно достигнуто, хотите принести цветы на могилу Робеспьера – пожалуйста, хотите королю – пожалуйста, а есть ещё даже возможность и корсиканскому чудовищу на могилу цветы принести. И вот этого-то нам в России, якобы, и не хватает, как жаль, что нет у нас единства и пр.
Так вот хочется выразить надежду, что такого “единства”, подобного французскому, у нас в России никогда не будет. Даже несмотря на усилия г-на Степанова.
Высказывания В. Легойды – пример ущербного ”православия”, обрамленного словесными кружевами.
Благодарю Романа Вершилло за ясное и точное исповедание. Признаю это исповедание православным и целиком разделяю его.