Массовая культура

popular culture, pop culture, mass culture, поп-культура, масс-культура, масс-культ, бульварная культура, культура потребления – культура массового человека, разновидность пропаганды, т.е. идеологического приказа, односторонней неинформативной коммуникации. В массовом обществе Нового времени МК осуществляет тотальную безыдейную индоктринацию и выражается в сочетании несочетаемого и профанации.

МК рождается в эпоху Нового времени (кон. XVIII – XIX вв.) одновременно с массовым обществом, новым бизнесом и средствами глобальной информации и коммуникации. Ключевую роль в возникновении МК играют европейские столицы – Париж, Вена, Лондон, а на американском континенте – Нью-Йорк и Чикаго.

МК – побочный продукт создания деятелями подлинного искусства общенациональной культуры в возникающих национальных государствах. МК возникает как «плохое» искусство, т.е. якобы служащее для развлечения низших классов, а на самом деле – для всякого массового человека, к какому бы социальному слою он ни принадлежал.

Виды МК: телевидение, радио, кино, “желтая” пресса, спорт, фаст-фуд, мода, этикет, бульварная литература, поп-музыка, компьютерные игры, массовые гуляния, парады, демонстрации.

На протяжении всей истории МК ей всегда сопутствует контркультура в качестве мнимой альтернативы.

МК находится в одном ряду таких явлений Нового времени, как массовая религия (напр., лжемиссионерство и модернизм), массовая политика, массовая наука и образование. Все эти явления объединяет одна общая религия: религия самоспасения и противозаконного самоисследования.

МК, как и другие стороны идеологии, не ставит вопрос выяснения истины или воплощения красоты. Отсюда основной закон МК: Выяснить, чего хотят люди, и затем дать им это (американский антрепренер XIX в. J.H. Haverly). Было бы неправильным считать МК лишь средством для внушения тех или иных идей. Сама структура МК внушает человеку идеи самодостаточности и самоспасения.

Как констатировал К.Н. Леонтьев, МК заменяет собой не только высокое искусство. Она совпадает до неразличимости с идеологической пропагандой, с софистикой вместо философии, и массовой религией вместо неотмирной религии Христианства. Всем этим МК разрушает христианское государство:

Аристократические пышные наслаждения мыслящим сладострастием, «бесполезной (!) отвлеченной философией и вредной изысканностью высокого идеального искусства», эти стороны западной жизни, унаследованные ею или прямо от Эллады, или через посредство Рима времен Лукуллов и Горациев, утратили свой прежний барский и царственный характер и приобрели характер более демократический, более доступный всякому и потому неизбежно и более пошлый, некрасивый и более разрушительный, вредный для старого строя.

Содержанием МК служит светская мистика, т.е. магическое очарование и разочарование вот этим наличным миром, внеразумным и внеморальным, опьянение жизнью в ее течении и необъяснимой случайности. Гностическое опьянение носит фундаментально политический характер.

В МК мы встречаем обработку всех мифов Нового времени, в т.ч. основополагающего мифа об абсолютной свободе человека. Мистика времени, мистика пространства и мистика коллектива группируются в МК в два основных блока: мораль (борьба с христианской нравственностью) и религия (замена Христианства религией самоспасения).

МК, как и идеология, создает нового человека, т.е. воспитывает людей, которые способны жить без истины, так что ими можно управлять с помощью лжи или истины в качестве лжи. Это те, кто не принял любви истины для своего спасения, и поэтому поддается всякому неправедному обольщению (2 Фес. 2:10).

Оглавление

– массовая культура как языческая “теология театра”, и ее место в системе Нового времени

– миф об абсолютной свободе человека

– массовая культура и политика

– обыденность, жизнь

– вторая реальность

– тотальность, противозаконное самосозерцание

– волюнтаризм, приказ

– наглядность, “иконы” масс-культуры

– средства массовой коммуникации и информации и массовая культура

– прерывность и непрерывность понимания

– порядок

– сочетание несочетаемого

– иррационализм

– нуль информации, патологическая нулевая коммуникация

– массовая культура и массовая религия

– масс-культура и контркультура

– массовая культура как языческая “теология театра”, и ее место в системе Нового времени

По объяснению блж. Августина (О Граде Божием. Кн. 6), в языческих обществах политическая теология (theologia civilis) существовала в связи с двумя другими частями языческого учения о богах: философской теологией и теологией театра (theologia mythica).

В массовых обществах XIX-XXI вв., возникших из разрушения христианских государств, идеология играет роль политической теологии, богословский модернизм – роль философской теологии, а МК – роль теологии театра. Идеология, модернизм и МК вместе составляют одну целостную религию самоспасения и противозаконного самоисследования.

В посюстороннем коллективном самоспасении состоит религиозная суть политики, несовместимая с Христианством. Соответственно, политика является официальным и общеобязательным культом массового государства, затрагивающим человека с внешней стороны (т.е. полностью, поскольку у массового человека есть только внешность). Модернизм – как философская теология – объясняет общественной элите, как дело обстоит «на самом деле»: т.е. учит неверию или сомнению в истинах Христианства. А МК внедряет идеи самотождества и самоспасения в души людей через зрелища, которые также носят культовый светский характер.

– миф об абсолютной свободе человека

Миф об абсолютной свободе человека возникает в немецком идеализме нач. XIX в. Это основополагающий и окончательный миф Нового времени, поскольку он призван устранить все остальные мифы и разрушить всех “идолов”. Вместо этого устанавливается лишь один “абсолютный” идол – человек.

Абсолютно свободный человек, он же «новый» или массовый, «человек толпы» или сверхчеловек, вождь или идеолог, воспитывается через участие в массовой гностической политике и через потребление продуктов пропаганды и МК. Такое участие в жизни общества представляется религиозным – в мирском смысле – долгом личности.

Абсолютно свободный человек широко представлен в продуктах МК, которая, в свою очередь, является мощнейшим орудием для выковывания «нового человека». Образ либерального Супермена, культ коммунистических, национал-социалистических вождей и героев, типа Сталина или Гитлера, Че Гевары или Хорста Весселя, культ либеральных «святых», типа Ганди или Мартина Лютера Кинга – все они являются примерами «нового человека» и служат пропаганде антропологической революции.

Массовый человек – это глупец в библейском и античном смысле, человек оторванный от правомыслия и праводелания. Глупость разлучает человека с самим собой, каким его создал Бог. А вот со всеми другими – массовыми людьми – глупость противоестественно сближает. Отсюда происходит характерная глупость МК. Это та самая женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая, которая зовет проходящих дорогою, идущих прямо своими путями: «кто глуп, обратись сюда!» (Притч. 9:13, 15-16).

Глупость человеческая безгранична, и, следовательно, наибольшая глупость оказывается наиболее всеобщей, наиболее понятной и наиболее прибыльной. Перед нами соединение в личности массового человека тоталитарного индивидуализма и либерального коллективизма.

Внутри МК возникает особый род славы. Например, один из первых кумиров МК Сэм Патч прославился своими прыжками в водопады, заслужив всеамериканскую известность уже в нач. XIX в. Патч первым доказал, что в массовом обществе знаменитым может стать каждый, т.е. каждый глупец.

К такому же роду глупости относится самоконструкция и саморазрушение человека посредством пластических операций, татуировок, пирсинга, да и вообще мода как таковая.

– массовая культура и политика

МК напрямую связана и неотделима от политики, поскольку в гностических идеологиях политика – это практическая деятельность по имманентному самоспасению, бессознательное подчинение массового человека власти идеологической конструкции.

Будучи пародией на Христианство, которое непоколебимо и неопровержимо в своей неотмирной и вечной Божественной основе, идеологии непоколебимы за счет опоры на политику и неопровержимы в своей опоре на ложь (пропаганду и МК).

Поэтому столь тесными оказываются отношения МК и пропаганды. МК внедряет в сознание не только информацию, но и ее интерпретацию, не оставляя, как и пропаганда, свободы понимания.

Театрализация политики была уже присуща эпохе Французской революции, когда актеры стали политиками, а политики – актерами. В дальнейшем идеологи сознательно использовали МК для вовлечения населения в политику. В одной из бесед с М.И. Калининым В.И. Ленин заявляет: Мало религию уничтожить… надо религию заменить. Место религии заступит театр, театр, разумеется, в широком смысле слова, поскольку, по словам того же Ленина, из всех искусств для нас важнейшим является кино.

Сталинские “писатели – инженеры человеческих душ” в Северной Корее преображаются в новую формулу: Артисты – это воспитатели политической правильности.

Усилия по использованию МК предпринимали и другие гностические режимы. Даже Гитлер высказался в 1938 г. в том смысле, что театральные представления – это необходимые иллюзии для масс. Маленький человек и так знает достаточно о серьезной стороне жизни.

В выступлении перед деятелями кино 28 марта 1933 г. Геббельс заявляет, что фильмы призваны сыграть важную роль в культуре нацистской Германии. Четыре фильма, которые произвели на Геббельса наибольшее впечатление – это “Броненосец Потемкин”, “Анна Каренина” (с Гретой Гарбо), “Нибелунги: Зигфрид” (фильм Фрица Ланга 1924 г.) и “Бунтовщик” (немецкий фильм 1932). “Броненосец Потемкин” – несравненное явление по своей убеждающей силе. Любой аполитичный человек, который посмотрит этот фильм, станет большевиком,- утверждает Геббельс.

В качестве министра пропаганды Геббельс руководил кинематографом таким образом, что пропагандистских фильмов было весьма немного, хотя пропаганда присутствовала в каждом киносеансе в виде документальных фильмов и выпусков новостей.

Из 1097 художественных фильмов, снятых в нацистской Германии с 1933 по 1945 г., лишь 1/6 имела прямое политическое содержание. Это были фильмы заказанные государством (Staatsauftragsfilme). Такие фильмы официально характеризовались как “фильмы с тенденцией” (Tendenzfilme).

Из напрямую спонсированных нацистами художественных фильмов можно отметить: “Германин – история одного колониального акта” (1943), направленный против британского колониализма, “Парацельс”, где пропагандировался принцип подчинения фюреру. “Иммензее” (1943) и “Жертва” (1944) были посвящены нацистскому принципу “крови и почвы”, а “Молодые орлы” (1944) – нацистской армии будущего.

Из общего числа нацистских кинофильмов почти половину составляли романтические истории, оперетты и комедии, и еще четверть – драмы, криминальные или музыкальные. Со стороны Геббельса это был рассчитанный прием в духе МК: людям давали то, чего они хотят.

Геббельс оправдывался тем, что сами немцы – это “живой национал-социализм”, и их не нужно дополнительно обрабатывать идеологически. Нацисты не без основания считали, что “невинные” развлечения выгодны режиму, поскольку позволяют забыть о бедствиях и военных поражениях. Фильмы были также очень важны как средство обратиться к аполитичной аудитории, поскольку радио и пресса ассоциировались с госпропагандой.

Пропаганда и МК и подкрепляют существующие убеждения людей и в то же время их меняют. Как замечал Геббельс, даже самое “невинное” развлечение может служить нации, укрепляя, развлекая, расслабляя, помогая пережить драму обыденной жизни. Мы не хотим подавлять производство ежедневной порции маленьких развлечений, предназначенных, чтобы побороть скуку и трудности жизни. Мы не хотим все время посвящать политике. Мы слишком веселы и артистичны для этого (речь Геббельса 28 марта 1933 г.).

В целом эта государственная политика была весьма успешной. Монопольный контроль сделал немецкое кино весьма прибыльным, а число кинозрителей увеличилось в 4 раза с 1933 по 1942 г.

В нацистской МК не менее важную роль играло радио. К началу войны 70% немецких семей имели радиоприемник – больше, чем где бы то ни было в мире. Нацисты популяризировали коллективное слушание радиопередач вместе с соседями, коллегами по работе и т.п., что должно было победить анархический интеллектуализм индивидуума и заменить его духовностью общины. Такое прослушивание радиопередач было призвано создать “церковную” атмосферу в коллективе.

В либерализме политика непосредственно совпала с МК, поскольку в либерализме наиболее полно отразился миф об абсолютной свободе человека. Как поп- и рок-музыка одинаково понятна в Нью-Йорке, в Москве и на Новой Гвинее, так и либерализм не имеет различных пониманий, представляя собой максимально доступную глупость. В этом причина победы либерализма над остальными массовыми гностическими идеологиями.

– обыденность, жизнь

МК и отраженная в ней эстетика современности обычно толкуется как проявление рационализма, машинного обесчеловечивания или, напротив, иррационального бегства от реальности. Эти противоречащие друг другу объяснения хотя и верны, но не охватывают явление МК до конца.

Религия самоспасения состоит в опоре на тленное и неподлинное. Уже у Монтеня мы наблюдаем эту попытку опереться на преходящее: на пестрый и текучий характер человека. У Бодлера, предлагавшего художнику современной жизни обратиться к повседневности, а позднее у Георга Зиммеля, Анри Бергсона и Вальтера Беньямина, “дух современности” ассоциируется с неуловимым и динамичным переживанием городской жизни и потребительской культуры.

Самотождественное жизнетворчество массового человека разрушает границу между теорией и практикой, верой и преходящей “реальной” жизнью не только в “низких” развлечениях, но и в символизме и литературном модернизме Джойса, Пруста или Вирджинии Вулф.

Эпигон символизма и богослов-модернист о. Павел Флоренский учит: Жизнь бесконечно полнее рассудочных определений, и потому ни одна формула не может вместить всей полноты жизни. Ни одна формула, значит, не может заменить самой жизни в ее творчестве, в ее еже-моментном и повсюдном созидании нового. Живой религиозный опыт, для него, это единственный законный способ познания догматов.

Эстетизация богослужения в «литургическом богословии» о. Александра Шмемана служит той же цели – смешать Истину и жизнь в одном таинственном беспорядке. Для о. Шмемана Божественная литургия становится явлением мистической массовой культуры.

МК привлекает массового человека сочетанием необычного (сенсация, шок) и обычного (воспевания обыденной текущей жизни). Такие популярнейшие телевизионные жанры как сериалы, реалити-шоу, новости, ток-шоу стремятся не только поразить зрителя, но и утвердить его самотождество, растворенность в потоке обычной жизни.

В 30-е гг. XIX в. новая массовая печать Европы и США впервые начинает публиковать новости не только из мира элиты, высокой политики и культуры, но и о простых людях и о местных событиях, которые ранее считались не заслуживающими внимания. Сенсации начинают возникать прямо из обыденной жизни. Современник этого переворота задавался риторическим вопросом: Новостная пресса – разве это не жизнь, вся жизнь?

В 1872 г. французский энциклопедический словарь Ларусс впервые помещает словарную статью о новостной прессе (fait divers):

Газеты искусно группируют и регулярно публикуют разнообразные истории, которые ходят по миру: маленькие скандалы, транспортные происшествия, ужасные катастрофы, самоубийство влюбленных, сообщения о трубочисте, упавшем с крыши, вооруженные ограбления, публичные казни, наводнения, пожары, таинственные похищения людей, людоедство…

Даже такой целиком погруженный в политику человек как Ленин призывал советских газетчиков: Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни. Побольше внимания к тому, как рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе.

Как позднее Геббельс, Ленин учит: Поменьше политики. Политика «прояснена» полностью.

Ставшая нарицательной “бульварная культура” возникает в XVIII в. и становится глобально известной благодаря парижским бульварам. В бульварной культуре толпа становится одновременно зрителем и актером в универсальном театре “подлинной жизни”.

Ванесса Шварц отмечает, что парижские кафе вынесли столики на улицу и таким образом поместили человека в центр преходящего и постоянно меняющегося зрелища: толпы. Перед глазами посетителя кафе мир превращался в шоу, одновременно размывая границу между зрителем и зрелищем.

В МК культивируется наслаждение и банальностью повседневной жизни, и ее сенсационностью. Так, во втор. пол. XIX в. парижский морг ежедневно привлекал тысячи зрителей, рассматривавших неопознанные трупы, обнаруженные в Сене и на улицах города. Обнаженность смерти становится в МК модным времяпрепровождением, фактом культуры, средством воспитания нового человека, соединенного с другими особыми узами соучастия и сопричастности. Этому же служит спорт, с его племенным патриотизмом.

Массовая религия и, в частности, лжемиссионерство, идет тем же путем. Она овнешняет веру, т.е. то, что может быть только внутренним. В том же духе сектантский, и порожденный им бизнес-тренинг, делает коллективным то, что может быть только личным.

– вторая реальность

В либеральном и тоталитарном обществах одинаково действует запрет на суждение об Истине, на доказательства и на убеждение в Истине. И такое отрицание разумного рассуждения необходимо влечет за собой безумное самозабвение потребителя МК.

Для фундаментальной дезориентации человека МК употребляет магические приемы, которые приводят не только к забвению о привычных обстоятельств жизни, но и к замене обычного странным и необычным.

В МК человек погружается в ту реальность, которую же сам и творит и с которой без остатка совпадает. “Абсолютно свободный” человек творит мир, которого желает, и это та же реальность падшего мира, однако лишенная физических препятствий, все еще омрачающих жизнь подлинную. Так возникает “вторая реальность”, дублирующая обычную жизнь как сон или опьянение, характерным примером которой является Диснейленд.

Вторая реальность” МК – это сон человека, в котором он лично погружен в свою частную беззаконную жизнь. И этот сон отрывает человека от подлинной реальности вечной и неизменной Истины, от того подлинно общего, что объединяет людей, не имеющих здесь постоянного града, но ожидающих будущего. Гностическое опьянение делает МК и отражением общественного беспорядка, который царит в массовом обществе, и одной из причин, порождающих этот беспорядок.

Как пишет Э. Фогелен:

В классической и в Христианской этике первая добродетель – Мудрость (sophia или prudentia), поскольку без адекватного понимания структуры действительности и условий человеческого существования невозможно нравственное действие с разумным соответствием целей и средств. В мире гностической мечты, напротив, непризнание реальности есть первейший закон. В результате, поступки, которые в реальном мире считаются морально безумными из-за их реально пагубных результатов, в мире мечты будут считаться нравственными, поскольку в вымышленном мире они должны были привести к совершенно иным результатам.

“Творимая легенда” повседневной веселой масс-культурной жизни – мнимая, неподлинная. МК продает своим потребителям гностическую мечту, т.е. предлагает действовать в мире реальном так, как будто он является вымышленным.

Внутри “второй реальности” нет никаких проблем, мучающих мир реальный, да и вообще там нет никаких проблем морального или интеллектуального плана. У этого мира есть лишь одна проблема – он не существует, и не существует именно в той мере, в какой в нем отсутствует все понятное и осмысленное. Причем это относится не только к “розовым” мечтам, но и к мрачным и извращенным фантазиям контркультуры.

Многоделание и многознание глупца – вот корень ненасытной жажды деятельности и развлечений, охвативших массового человека. Он бесконечно совпадает сам с собой, безгранично поклоняется самому себе. Отсюда не только ненасытная жажда мнимого знания, но и активизм, рождающийся из желания действовать в 1-й реальности как во второй. Это естественно разрушает любой порядок в реальности.

Св. Иоанн Кронштадтский говорил в 1901 г.:

Удивительная болезнь явилась нынче,- это страсть к развлечениям. Никогда не было такой потребности к развлечениям как нынче. Это прямой показатель того, что людям нечем стало жить, что они разучились жить серьезною жизнью, трудом на пользу нуждающихся и внутреннею духовною жизнью. И начали скучать! И меняют глубину и содержание духовной жизни на развлечения! Какое безумие! Точно дети, лишенные разума! А между тем развлечение – это уже общественный порок, уже общественная страсть! Вот куда должно направить пастырям свои силы, они должны внести в жизнь утраченное ею содержание, возвратить людям смысл жизни. Но, конечно, пастыри должны сами себя к тому подготовить…

Пастыри должны от этих пагубных развлечений охранять и наш народ. Он пока не знает еще развлечений: народ знает честный, здоровый труд, он знает праздник,- день отдыха и молитвы. А ему вместо отдыха предлагают развлечение, часто нескромное, вредное!

Характерным примером “второй реальности” является советский фильм “Партийный билет” (1936), посвященный разоблачению “врага народа”, действовавшего под чужим именем. Фильм Ивана Пырьева рисует картину тотальной подозрительности, необычайно убедительно иллюстрирует тезис, что врагом может оказаться каждый. В то же время фильм обличает всех персонажей и зрителей в постоянно недостаточной бдительности.

Пырьев не только хочет внушить эту подозрительность всех ко всем: партийцев к беспартийным, и беспартийных к партийцам, жены к мужу и т.д.,- но стремится разрушить любые границы частной жизни, устранить дистанцию между зрителем и киноповествованием. Реальность человеческих отношений оказывается ложью, и заменяется единственно истинной идеологической “правдой” в финальной сцене, где героиня разоблачает в своем муже классового врага.

Пропаганда в фильме Пырьева побеждает жизнь и заменяет ее собой. Классовый враг, по словам режиссера, становится совершенно реальным. Рецензия в “Кино-газете” отмечает эту особенность “Партийного билета”: Этот реалистический фильм является частью реальности, самой жизнью. Советский режиссер Фридрих Эрмлер признавался своему коллеге Леониду Траубергу: Я посмотрел этот фильм, и теперь больше всего боюсь за своей партбилет: а что если его кто-нибудь украдет? Ты не поверишь, но я и по ночам проверяю под подушкой: на месте ли мой партбилет.

Утрата контакта с истинной реальностью Истины и веры приводит к тому, что мысль и язык более не соединяют человека с подлинной жизнью. Мысль и язык начинают жить своей независимой жизнью, и тогда “вторая реальность” совпадает с тотальной “большой” ложью. Эта “вторая реальность” может быть названа чистой и концентрированной глупостью, и она оставляет человека ни с чем, только с пустыми лозунгами и словесными клише.

К таким клише, лежащими в основе мифологии Нового времени, относится например лозунг Бенджамина Франклина “Время – деньги”, уравнивающий в духе мистики времени жизнь, потребление и прибыль

В МК происходит потребление продуктов и образов этих продуктов, когда реальное и вымышленное теряются одно в другом. Массовая потребительская культура живет в мире рекламных образов. Эта чрезвычайно легкая и беспрепятственная работа коллективного воображения создает новые смыслы потребления и нового потребителя, коллективно участвующего в потреблении в особых площадках – супермаркетах и т.п.

МК присуща магическая завороженность новизной, причем этим новым всегда оказывается именно вторая реальность, и никогда – первая. Удовольствие от переживания современности состоит как раз в коллективном участии в культуре, где представления взаимозаменяемы с реальностью. Жизнь становится только зрелищем, которое переживается посредством медиа-образов, а не непосредственно.

МК в целом – это особое и по-особому победительное средство масс-медиа, в котором наступило тождество того, что говорится, и самого процесса говорения. Это такое тождество формы и содержания, которое выражается не в гармоническом соотношении или связи, а в прямом совпадении двух вещей в одно и то же.

Реальность отражается в МК, а МК – в реальности, и так дальше по замкнутому кругу.

– тотальность, само

В концепцию высокого искусства изначально было заложено различие между реальностью и искусством. Искусство осмысливается философами и художниками как отражение реальности и подражание ей. Отсюда концепции мимесиса (подражания) и катарсиса (очищения через сопереживание).

В МК и пропаганде подлинная жизнь считается второстепенной по отношению к реальности вымышленной. Здесь уже не идет речь о мимесисе, поскольку в массовых ритуалах самосозидания и самодостаточности создаются утопические варианты реальности, т.е. “сама жизнь”. В МК вторая реальность заслоняет первую, так что подражание оборачивается наизнанку: жизнь должна подражать идеологическому вымыслу. В этом перевернутом мимесисе состоит светская мистическая суть таких явлений МК как мода, спорт и т.п.

Самосозидание и самоисполнение человека в политике и культуре рождается с появлением массы и массового человека, и имеет стойкую тоталитарную составляющую. Эта массовость – столь же новый продукт, как и индивидуализм, причем они совершенно не исключают друг друга, как ясно из антиутопий Замятина, Хаксли и Оруэлла.

МК отражает социальные, экономические и политические перемены, происходящие с конца XVIII в. в духе свободы, равенства и братства. Но МК – это и орудие, порождающее эти же перемены, разрушающее границы между ложью и реальностью. Прежде всего это выражается в мистическом переживании “жизни”, “всей жизни”. Это всегда тотальное переживание, которое заполняет собой все без остатка.

МК тяготеет к целостному действу, объединяющему все виды медиа и все виды искусств. В XIX в. цирк стал первым и архетипическим образцом такого интегрального действа в духе модернистской “теургии” или храмового действа как синтеза искусств (о. Павел Флоренский).

МК тотально интегрирует все достижения искусства: классическую литературу, музыку, а также фольклор, контркультурные и маргинальные артефакты. Тотальность видна и в бесконечной повторяемости рекламы, клишированности рекламных и пропагандистских образов, в ремейках и кавер-версиях, т.е. переделках известных произведений кино и поп-музыки.

Отдельные виды МК замкнуты друг на друга, перетекают друг в друга, создавая ощущение тотальности. Образ Супермена родился в эпоху романтизма (Фауст, Дон-Жуан), затем – в популярном ницшеанстве декадентской литературы кон. XIX в. В 1938 г. Супермен воплощается в комиксе, а из комикса переходит в мультипликацию и кино, и наконец – возвращается в полусерьезную литературу и контркультурные сочинения типа графического романа Watchmen Алана Мура.

В Северной Корее главным искусством, по ленинскому завету, является кино. Поэтому “в живую” поставленные революционные оперы точно воспроизводят кинофильмы, и затем в свою очередь распространяются главным образом в виде киноверсий.

Массовые развлечения привлекают всех, от самых низов до элиты. Так французский сериал про Фантомаса (1913-14) становится культовым в кругу Г. Аполлинера и П. Пикассо.

Согласно Эудженио Гарэну, культура — это достояние не одной лишь республики ученых, она объемлет все человеческое общество, как утверждал уже Петрарка. Деятель эпохи Возрождения Салютати подчеркивал практическое значение гуманитарных дисциплин, призванных сплачивать людей и способствовать более высокому уровню духовной жизни общества.

Крупнейший цирковой антрепренер Финеас Тейлор Барнум (1810-1891) формулировал это так: Я работал для миллионов, и это единственный способ заработать миллион. По слухам, последними словами Барнума перед смертью был вопрос о сегодняшней выручке в его цирке. В некрологе “Таймс” говорилось: Он знал, что народ – это толпа, платежеспособная толпа.

Ощущение всезаполняющей тотальности возникает от того, что МК непрерывно замкнута сама на себя, повторяет и отражает сама себя.

В рамках бульварной культуры редакции парижских газет располагались, естественно, на бульварах, где сами становились центром внимания зевак. Печать инспирировала события, которые затем же и освещала. Парижские Le Petit Journal и Le Figaro организовывали и освещали скачки и парады, которые проходили перед их же редакциями на бульварах.

Тотальность МК ярко проявляется в мистике пространства, незнакомом прежним векам культе пребывания вне дома, путешествиях (желательно кругосветных), туризме.

Одежда и аксессуары в современной моде вполне сознательно делаются не “второй кожей”, а, напротив, тело становится аксессуаром, дополнением к одежде. Вирджиния Вулф в своем романе “Орландо” декларирует: Многое говорит за то, что это одежда нас носит, а не мы ее.

Тотальность МК прежде всего выражается в упоении мистикой коллектива, самодостаточного и наслаждающегося своим самотождеством. В идеологической мистике общество становится своего рода тотальной «церковью», состоящей из «благодатных» избранников. К этому же переживанию тотальности, глобальности относится миф о всеобщем равенстве, о правах человека и т.п.

В новом тотальном обществе мистика коллектива состоит в поклонении коллектива самому себе, как мистической сущности. Уже у Руссо мы встречаем рецепт самообожествления и самопоклонения толпы в массовых зрелищах:

Что же будет служить предметом (новых республиканских) зрелищ? Что на них будут показывать? Ничего, если хотите. Поставьте посреди площади шест, увитый цветами, соберите вокруг него народ, и у вас будет праздник. Сделайте еще лучше: выведите зрителей в зрелище; превратите их самих в актеров; пусть каждый видит и любит себя в других, для того, чтобы все соединялись крепче (выд. нами.- Ред.).

Новые республиканские зрелища противоположны классическому театру. Они не изменяют природу вещей и не ограничены правилами композиции или принципом достоверности. Здесь толпа должна быть равна самой себе. Вы сами составите зрелище,- пишет Руссо,- и зрелище, достойнейшее под солнцем.

Научение посредством созерцания искусства здесь заменяется свободным соучастием в общей праздничной политической жизни.

Политика становится педагогическим спектаклем, где люди обучают сами себя общественной жизни. Этому служат политические митинги, демонстрации, парады, праздники, церемонии и ритуалы. Эти средства МК придают драматическую форму мифам и идеологиям и вовлекают народ в творение мифа как зрителя и актера в одном лице.

Например, итальянский фашизм сознательно стремился превратить всю жизнь страны в один непрекращающийся политический спектакль. В 1933 г. Муссолини выдвигает идею “массового театра”, т.е. фашистской псевдолитургии.

Итальянский фашизм прославлял все виды коллективной жизни в публичном пространстве: парады, гимнастику, спорт. Эти массовые зрелища должны были служить “пропаганде веры”, укреплению духа служения общественному благу. Согласно фашистской мифологии в этих действах гражданин становился интегральной частью народа, в котором государство живет как дух в теле.

Исследователь итальянского фашизма Э. Джентиле указывает: Нация должна была стать современным божеством новой и светской религии, которая должна была проповедоваться в ритуалах и символах.

Национал-социализм культивирует особую форму тотального театра “тингшпиль” (Thingspiel). Постановки осуществлялись под открытым небом, среди нетронутой природы. Здесь искусство должно было вновь стать культом “естественного народного духа”, а театр – святилищем. Этот вид искусства, предполагалось, будет особенно близок к народу и мистическому немецкому пространству. В тингшпилях оратория, пантомима, парад и танец иллюстрировали положения нацистской идеологии и представляли исторические события из немецкой истории в виде “мифологической, вселенской, целостной сверхреальности”.

В идеологии New Age, этого характерного явления массовой религии, мы также сталкиваемся с театром, где все актеры отражаются один в другом: Община – это театр без аудитории, где все являются актерами, это зеркальный зал, место, где за каждым углом вы встречаете самого себя, отраженного в каждом предмете или личности.

В Северной Корее городской фольклор, театр, кино и массовые действа послужили к созданию и укреплению основополагающего мифа этого режима о Ким Ир Сене. Режим поставил во главу угла тотальное вовлечение населения в работу пропагандистской машины, когда ритуал сам формирует реальность.

Режим с самого своего начала воспринял приемы советской массовой гимнастики, лишь в начале внедряя ее методами принуждения, а затем используя добровольное участие. Так возник уникальный северо-корейский жанр МК “массовая гимнастика и художественные представления”. События, изображаемые в кино и театре, воспроизводятся в массовых северо-корейских постановках и особенно в многочисленных репетициях перед ними. Режим таким способом создал самоотражающиеся образы на улицах и площадях, так что жители стали анонимными актерами массовки, творящими самое себя.

По словам северо-корейского художественного критика:

Никогда мир не видел прежде сочетания массовой гимнастики и художественного представления! Коллективная гимнастика – это относительно простые и механические движения. Художественное представление, напротив, с помощью музыки и оформления освещает всю тему представления и доставляет огромное художественное наслаждение зрителям.

Сев. Корея была далеко не первоисточником сомнительной образности, когда здоровое тело массового человека служит изображением сильной нации. Эта связь чисто метафорическая, заметим. Она далеко не очевидна и в светском смысле “мистична”, как это уже было у “отца немецкой гимнастики” Фридриха Яна (1778–1852) или в сокольских массовых упражнениях, изобретенных Мирославом Тыршом в 1862 г.

Мистика коллектива служит обоснованием экклезиологии модернистов, как в случае о. Александра Шмемана, который всячески подчеркивает самотождество Церкви: Мы и есть Церковь… мы ее составляем. Подобно теоретикам МК и пропаганды модернисты настаивают том, что во время богослужения Церковь мистически совпадает сама с собой, созерцая самое себя. Поэтому для модернизма Церковью в полном смысле слова является только данная конкретная община, потому что она одна непосредственно обозрима.

В Евхаристии Церковь становится тем, что она есть, исполняет себя как Тело Христово,- учит о. Шмеман. Внутри этого самотождества можно обращать суждения как угодно. Евхаристия у о. Шмемана пресуществляет Церковь: Евхаристия, претворяя Церковь в “то, что она есть”, претворяет ее в миссию.

Церковь совершает Крещение, то есть крестит сама себя: Именно здесь Церковь открывает себе самой свою истинную природу, постоянно обновляет себя как сообщество крещеных. И в свете этой существенной функции крещения – постоянного обновления Церкви.

Для о. Шмемана основополагающая истина в том, что Церковь равна себе самой: Церковь иерархична, потому что она соборна. Она исполняет себя как собор в силу ее иерархичности. Эта основополагающая истина должна быть отправной точкой подлинно православного богословия соборов.

Церковь у о. Шмемана исполнена веры в свою природу, а Святоотеческое Предание обеспечивает существенное и неизменное “тождество” Церкви, ее равенство себе в пространстве и времени.

– волюнтаризм, приказ

Устранив веру в невидимое и вечное и запретив суждения о сути бытия, идеология делает невозможным общение между людьми, оставляя в качестве средства коммуникации пропаганду, т.е. односторонний приказ.

Безгосударственной толпой можно управлять только с помощью бессмысленных и противоречивых приказов, сигналов, которые не несут никакого смысла: ни исторического, ни символического. Эти сигналы неясны, и являются лишь символами мистического коллективизма.

Как и христианская культура, МК решает только вопросы добра и зла, “можно или нельзя”, но решает прямо противоположным образом. МК и, прежде всего, реклама подразумевает: “Все делают так”. Реклама отдает приказ, но это не просто повеление: “Ты должен сделать так”, а наоборот: “Вот, каков ты есть на самом деле”.

Частный человек, если он заражен гностицизмом, воспринимает свои суждения как всего лишь частные, а суждения идеологов как коллективные, т.е. вытекающие из общественной и реальной ситуации. Соответственно, он ничего не может возразить идеологии, как, якобы, голосу самой объективности, т.е. своему голосу. От масс-культурного глупца ускользает, что и те и другие суждения одинаково существуют перед лицом истины.

Идеологическая речь не есть явление иного, более общего, порядка, а манипулируемый хаос, о котором писал исследователь национал-социализма Й. Фест.

Й. Фест пишет о Гитлере, что у него ярко проявляется полное непонимание существования идейного багажа без поддающейся политической формовке субстанции, как и в том факте, что слово для своих риторических извержений он вначале брал только тогда, когда мог ответить а полемический выпад ударом. Мысль делает убедительной не ее ясность, а доходчивость, не ее истинность, а способность разить: «Любая, в том числе и самая лучшая идея,- заявит он с той не терпящей возражений нечеткостью формулировки, которая была так характерна для него,- становится опасной, если она внушает себе, то является самоцелью, хотя в действительности представляет лишь средство для таковой». В другом месте он подчеркивал, что в политической борьбе насилию нужна поддержка идеей, а не наоборот,- и это весьма примечательно.

Холизм, как миф единства, является несостоятельным и просто бессодержательным. Он действенен только в том отношении, что разрушает все понятийные перегородки. Так разрушают человеческое сознание, чтобы его поработить, чтобы им управлять. И управление сознанием в этом смысле не руководство в каком-то направлении или во имя какой-то осознанной цели, а внутренне праздное суждение: «Надо, во имя абсолютного единства соединимся. Не надо, во имя того же единства произведем революцию».

Когда разрушены перегородки в сознании, то человек становится в одно и то же время неуправляем и управляем. Он неуправляем с помощью понятного, но очень легко управляем с помощью непонятного, и даже полностью бессмысленного. Он начинает улавливать тон речей, но не их смысл или бессмысленность.

Таким образом, идеология открывает возможность управлять людьми с помощью лжи или истины, в которую сам идеолог не верит. Как демоны могут обладать только теми, кого прельщают обманом, так точно и люди-правители – конечно, не справедливые, а подобные демонам – то, что знали за ложное, выдавали народу от лица религии за истинное, связывая его через это как бы более тесным гражданским союзом, чтобы подобно демонам повелевать покорными (блж. Августин).

Однако истина не поддается такому освоению, и управление людьми превращается в манипуляцию пустыми формулами и лозунгами.

– наглядность, “иконы” масс-культуры

Наглядность и обозримость мира не является очевидной, а была достигнута и обретена в ходе борьбы с миропорядком.

Дарвинизм и гегельянство предлагают наглядную – вплоть до карикатурности – картину, и ею только и ограничиваются, не заботясь о том, что наглядность не только не равнозначна понятности, а даже скорее наоборот. Перед нами не концепции, а мультфильмы. В качестве картинок они наглядны и приятны для глаз, но как биологические и философские учения вовсе недоступны для понимания.

Таким образом, наглядность – отождествляемая иногда с работой воображения – эмансипируется от понятности и ставит себя на ее место.

Это гностическое околдовывание наглядностью, и, следовательно, обращение к наглядности человеческого тела как самоценному образу – это акт сверхчеловеческого бунта. Характерные образы МК – насилие и порнография – это также нерасчленимые и самодостаточные “иконы” Антихриста.

МК совершенно не символична. Осмысленности здесь противопоставляется наглядность, достигающая своего предела в порнографии и садистском изображении насилия. Это только то, что изображено, и более ничего. Так можно сказать только об “иконописи антихриста”, как назвал порнографию о. Серафим (Роуз).

Художественный предмет,- пишет А.Ф. Лосев,- уже давно получил для Петрарки самостоятельное значение и обладал у него самодовлеющей созерцательной ценностью.

А.Ф. Лосев продолжает:

Средневековый иконописец мало интересовался реальными пропорциями человеческого тела, поскольку тело было для него только носителем духа; гармония тела заключалась для него, скорее, в аскетической обрисовке, в плоскостном отражении на нем сверхтелесного мира. Однако “Венера” Джорджоне представляет собою полноценное и самоудовлетворенное и притом женское и даже еще и обнаженное тело, которое хотя и является созданием Божьим, но о Боге уже нет никакого разговора. Здесь уже полноценное, естественно гармоническое и прекрасное человеческое тело, требующее к себе также и специфического внимания.

С образами работают не только деятели МК, но и политики. Например, “миф” у Жоржа Сореля (1847-1922) – это тело образов, способных подвигнуть массы к действию. Требовать от мифов правды абсолютно бессмысленно, учил этот теоретик анархо-синдикализма. Миф – это эффективный лозунг и имидж, безразлично истинный или ложный. Главное, что миф возбуждает воображение масс и заставляет людей кристаллизовать свои надежды и страхи.

В образах МК символически вручает человеку его мечту. Эти образы желаемого и ожидаемого используются для многообразной манипуляции. Как формулировал это создатель пиара Эдвард Бернейс (1891-1995), “наука” массового убеждения состоит в манипуляции общественным мнением, исходя из глубочайших желаний и культурных предпочтений людей. Самые эффективные пиар-кампании используют темы пищи, пола и страха за безопасность и социальный статус.

В МК во всех идеологиях критерии просты и понятны, но не всегда как-либо сформулированы. Так, либерализм и нацизм лишь в самых общих чертах определяют свою художественную политику, но это и ненужно, если идеология оперирует цельными образами, не поддающимися анализу.

Нацистское руководство в духе характерной иррациональности давало лишь самые общие критерии того, что необходимо национал-социалистическому движению в его борьбе за Германию.

В речи о культуре 23 марта 1933 г. Гитлер выдвинул “кровь и расу” как центральные источники художественной интуиции. Деятелям искусства внушались идеологические клише: Volk (нация), Blut (кровь), Rasse (раса), and Heroismus (героизм). Господдержка оказывалась таким темам как “битва”, “верность”, “жертва”, “миф почвы”, “вожди”, “кровь” и “раса”.

Советская агитация и пропаганда заключалась в рациональном объяснении политики партии, призывах к героическому самопожертвованию и к классовой вражде. При этом, начиная с 1930-х, последние две темы выдвигаются на первый план. В этом смысле показательные процессы не только пропаганда и политический террор, это еще и медийное, транслируемое зрелище, овеществляющее идеологического врага.

Рекламные образы изменяют собой социальные связи в массовом обществе, они одновременно служат и символами общности, и символами аномической разобщенности, когда современный горожанин воспринимает себя одиноким внутри толпы.

Машина, в этом смысле, является самым характерным продуктом Нового времени. Ведь что такое технология, как не действие человека, конкретное и единичное действие. Поэтому одна только машина не символична в подлинном смысле. Это псевдоикона, неразложимая в своей бессмысленности. В этом состоит и пресловутый машинный смысл современной цивилизации, а отнюдь не в безличности, упорядоченности и целесообразности.

В той же мере обозрима и статистика, которая организует и промышленность и бизнес, и развлечения. Характерным в этом смысле является спорт, который не только предлагает красивую картинку, но и является чудом статистики. Уже в 1860 г. Генри Чэдвик изобрел “box score” для бейсбола, сводку результатов, положив начало спортивной статистике.

– средства массовой коммуникации и информации и массовая культура

МК сама по себе является средством массовой информации, и поэтому она не нуждается в посредничающем звене в виде культуры. МК ставит знак равенства между культурой и варварством, между смыслом и бессмыслицей, Христианством и язычеством. Она проникает во все страны и во все племена, культурные и дикие, как бы «сбоку», из «четвертого измерения». Это «четвертое измерение» называется Историей, или, точнее, концом Истории.
МК и средства массовой информации и коммуникации неслучайно возникают в одно и то же время – в сер. XIX в. Вместе они служат новому унитарному государству, обеспечивают его управляемость в специфическом для Нового времени смысле.

Для усвоения МК не нужна работа понимания, ее определяющее свойство: скорость распространения и простота усвоения. Скорость и простота – это две стороны одной медали. Поэтому масс-медиа уничтожают все преграды сознания.

Перед мыслящим и говорящим человеком стоит выбор между разумом и добровольной глупостью: либо мы стремимся передавать информацию безошибочно, либо передавать беспрепятственно. В эпоху Нового времени человечество избрало распространение без преград, пусть даже с непоправимым ущербом для взаимопонимания.

Пределом развития СМИ будет передача абсолютно неточная и абсолютно безграничная. МК именно и представляет собой такую почти идеальную передачу “нуля информации”.
Это объясняет, почему содержанием современной МК является разврат и насилие: эти два сообщения наиболее непосредственно сообщаются человеку. Они предельно очищены от сопутствующих соображений.

Поэтому столь характерной фигурой Нового времени является плут-пикаро, герой плутовского романа, успешно перекочевавший в культуру XX-XXI вв. в образе Адриано Челентано.

Однообразный этикет, ставший еще в XVII в. достоянием выходцев из низов, порождает феномен Казановы, этого “хорошо воспитанного монстра”, недочеловека, прекрасно умеющего себя вести в обществе.

Воплощая в себе мистику промышленного и бизнес-времени, в XIX в. цирк Барнума воспроизводит новые производственные ритмы и систему устройства новой корпоративной Америки. В 1872 г. Барнум ставит свой цирк на рельсы, и самым тесным образом привязывает работу этого “Величайшего шоу на Земле” к тщательно разработанному расписанию. Цирк Барнума перемещался, разворачивался и сворачивался с точностью часового механизма. Сами представления, проходившие на двух или трех аренах одновременно, были рассчитаны до последней секунды.

Было бы неправильным считать МК лишь средством для внушения тех или иных идей. Сама структура МК внушает человеку идеи самодостаточности и самоспасения. Поэтому аморальность МК проявляется не только в пропаганде разврата и преступления, но и в убеждении, что СМИ есть лишь средство. Как отмечает М. МакЛюэн:

Генерал Давид Сарнофф, принимая почетную степень от Нотр-Дамского университета, произнес такие слова: «Мы слишком предрасположены делать технологические инструменты козлами отпущения за грехи тех, кто ими орудует. Продукты современной науки сами по себе ни хороши, ни плохи; их ценность определяется тем, как они используются». Это глас современного сомнамбулизма. Представьте, что мы сказали бы: «Яблочный пирог сам по себе не хорош и не плох; его ценность определяется тем, как его используют». Или: «Вирус оспы сам по себе не хорош и не плох; его ценность определяется тем, как его используют». Или, опять же: «Огнестрельное оружие само по себе не хорошее и не плохое; его ценность определяется тем, какое ему дают применение». Иначе говоря, если пули попадают в тех, в кого надо, огнестрельное оружие становится хорошим. Если телевизионный экран обстреливает нужными боеприпасами нужных людей, то он хорош. И тут я нисколько не передергиваю. Просто в утверждении Сарноффа нет ничего, что выдержало бы проверку, ибо оно игнорирует природу средств коммуникации — каждого по отдельности и всех вместе взятых — поистине на манер Нарцисса, зачарованного ампутацией и расширением собственного существа в новую техническую форму.

Сказать, что телевидение всего лишь средство, значит сказать, что танк – всего лишь средство передвижения. Средства массовой информации – не только средства, но еще и форма организации. Они меняют не только степень нашей осведомленности – они меняют нас самих.

Проблема СМИ – это не технический вопрос, не вопрос о средстве. И любой ответ: “использовать СМИ”, “отвергнуть СМИ”, “смотреть телевизор”, “выбросить телевизор”, – не попадает в цель. Христианский долг включает в себя не только познание Истины, но и свободу не понимать лжи. Надо учиться не понимать ТВ. Такое непонимание есть продукт сознательного христианского усилия и работы, а не дар культуры или хорошего воспитания.

Борьба между смыслом и бессмыслицей невозможна. Она заканчивается, не начавшись. Если борьба идет на поле сознания, то в пользу Истины, если на поле «безразличной понятности», то в пользу лжи. И это в частности означает, что христианское сознание доступно только для того, кто христианин. Христианство – это не “средство”, и поэтому в Христианство нельзя проникнуть с черного хода.

– прерывность и непрерывность понимания

МК не возникла как массовая культура, она возникла как элитарная. Массовой ее сделало самопоклонение, которое лежит в основе нового миропонимания. Эта культура предельно сокращает дистанцию, уничтожает разрыв между сигналом и воспринимающим субъектом.

В истинной культуре нет ничего непосредственно понятного. Так, аристотелевское понятие “катарсиса” – это переживание, во-первых, очищения, а во-вторых, через сострадание и страх. Мало сказать, что в МК это очищение не происходит, поскольку в МК есть также и сострадание (мелодрама) и страх (фильмы ужасов, триллеры и т.п.). И даже можно заметить, что потребителями МК сострадание и страх переживаются более непосредственно и прямо, нежели зрителями “Гамлета”. Различие состоит в том, что в МК человек остается прежним, в нем не происходит перемены, и признаком этого служит тесное и беспрепятственное отождествление зрителя с его кумирами экрана и сцены.

Массовость и общедоступность искусства возникает не от плохого качества. Массовое искусство лишь представляет себя как второсортное, невысокое, небрежно и наскоро сделанное. Но на самом деле это лишь способ разрушить преграду между творцом и зрителем. Так и реклама, ставшая подлинным произведением искусства, выпадала бы из потока информации, останавливала бы его. При этом реклама сделана совсем не плохо. Она сделана плохо только в том смысле, что не останавливает поток жизни, не отделяет человека от этого потока.

В подлинном искусстве сохраняется разрыв между человеком и тем, что он видит на сцене, и поэтому сопереживание меняет душу человека. И в МК, как показывают и шоу, и общепринятый дилетантизм, зрители смотрят сами на себя, наслаждаясь своей коллективной самотождественностью.

Грань между непониманием и, вдруг, всеобщим приятием той или иной массовой идеи, – это грань между благодатью и грехопадением. Нужно нечто совсем особое, чтобы марксизм, либерализм или поп-музыка стали общепонятными, не были сразу отторгнуты как явное безумие.

Человеческая личность не может быть независима от Бога, но благодаря Божьей помощи личность может быть независима от окружающего зла. Такая независимость может выражаться самым разным образом: произвольным отключением от информационного потока, страданием от окружающего зла, борьбой с этим злом через его разоблачение, через его искоренение и запрет.

Идеологии предлагают нечто прямо противоположное: понимание без усилия, понимание без понимания, понимание помимо ума, без себя, помимо личности. Такого способа понимать просто не существует. Однако принявшие эти учения действительно начинают “понимать без ума”, что, в конечном счете, и порождает культуру массового потребления.

Как говорит св. Иоанн Златоуст: Ясно сказанное нередко проходит мимо слуха, а неясное делает слушателя внимательнее и усерднее. Для чего же нужна такая трудность? Совершенно для того же, для чего и легкость и удобство: для воспитания души в порядке. Поэтому можно уверенно сказать, что церковнославянский язык более привлекает внимание молящихся, нежели “полностью” понятный русский или полностью иностранный именно за счет своей одновременной понятности и непонятности.

Надо отделить трудное для понимания по причине неясности слово – от непонятного по причине таинственности понятий. Если в первом случае нам поможет толкование, то во втором – нет, потому что понимание – не механический процесс, и вопрос о понимании – не технический.

Густав Шпетт уместно замечает в этой связи: Басня о чисто механической природе понимания, на основе ли ассоциативного или какого-либо другого автоматического процесса… даже и отдаленно не рассказывает о серьезной сути проблемы.

Искусство является постижением в порядке, через исполнение специфических правил. В этом смысле природа понимания и прерывна и непрерывна. Непрерывность состоит в том, что душа по природе христианка. Правда непосредственно сродна душе человека, и поэтому правда одна для всех, и ум у всех один и тот же. Прерывность познания выражается в том, что сама личность уникальна и неизменна.

Трудности понимания – это не хаотические завалы в пространстве между человеком и истиной, а правильно организованные препятствия, которые полезны для души. Но при этом мы лишь намекнули на основную “трудность” – ограждение человека его собственной личностью. Сущность мышления состоит в рефлексии, то есть в различении мыслящего и предмета мысли... Именно ограничение, присущее индивидуальности, открывает человеку единственно возможный для него путь неуклонного приближения к недостижимой целостности (Гумбольдт).

Эту ограду невозможно игнорировать или преодолеть, а можно только войти воротами веры и разума.

Ко лжи у человека нет никаких препятствий, поскольку всяк человек есть ложь, и она бы распространялась бесконечно, если бы не границы установленные Богом. Поэтому ложь – это бунт против Истины. Но ложь бунтует и против самой возможности Истины, то есть против порядка в понимании.

Человеческая автономность защищает душу от проникновения лжи, именно как лжи. А истинная коллективность состоит в том, что у всех людей ум общий.

Совсем иначе в МК, где автономность употребляется для утверждения независимости от Истины, а коллективность – для утверждения в общепринятой лжи.

Прерывность защищает душу от непосредственного проникновения лжи, и обеспечивает этим самым понимание. Символ – резкая остановка в познании, порог, только перешагнув который можно понять. Поэтому, чтобы знать, нужно не знать, и сегодня становится первостепенной задачей: не знать так называемых “глубин” (Откр. 2:24).

Массовый человек связан с МК и прерывно и непрерывно. Личность массового человека обеспечивает непрерывность – непосредственное перетекание МК из души в душу. А объективная универсальная истина отвергается, заменяется отдельными “истинами”.

– порядок

Мир и жизнь — не неразличимая тотальность и всеединство, а порядок, в котором все находится на своем месте, которое ему предписал Бог. Порядок заложен в само основание мира, и поэтому он не может быть никаким способом отделен от этого основания. Его нельзя интеллектуально выделить из Божественного порядка в творении. Но из этого следует, что этот порядок невозможно продемонстрировать образно, наглядно, в обозримой одним взглядом схеме.

Внесение порядка в свою душу и составляет суть человеческой культуры. В этом ее оправдание и бескорыстная цель.

Поэтому художник творит для себя даже больше, чем для публики.

Этнограф Франц Боас приводит замечательный пример относительно народного творчества индейцев. Боас пишет, что народный художник ищет не только зрительных эффектов, но им движет наслаждение творения сложной формы. Поэтому на своих изделиях художник тщательно прорабатывает и те детали, которые никогда не видны зрителю, например, наносят невидимый узор на ткани: Совершенное мастерство выражается в правильности формы и гладкости поверхности, так что все обыденные предметы становятся произведениями искусства.

И в музыке, где, казалось бы, нет понятных частей, и которая считается непосредственным потоком эмоций, смысл предшествует пониманию. Как утверждает теоретик музыки Генрих Ланц, строго говоря, мы вовсе не “слышим” мелодию. Мы способны или неспособны ей следовать, что означает нашу способность или неспособность сочетать ряд звуков в некоторое единство высшего порядка.

Согласно композитору Игорю Стравинскому:

Человеческая культура, если рассматривать ее в избранном нами технологическом ракурсе, – это сложный упорядоченный обмен понятиями. И порядок – здесь не безразличное поле, а самый смысл культуры. Музыка по своей сущности не способна что бы то ни было выражать — чувство, положение, психологическое состояние, явление природы и т. д. Выразительность никогда не была свойством, присущим музыке: смысл существования музыки отнюдь не в том, что она выразительна. Если нам кажется, как это часто случается, что музыка что-либо выражает, это лишь иллюзия, а никак не реальность. Это просто некое дополнительное качество, которое, по какому-то укоренившемуся в нас молчаливому согласию, мы ей приписали, насильственно ей навязали как обязательную форму одежды и то ли по привычке, то ли по недомыслию стали смешивать все это с ее сущностью.

Музыка — единственная область, в которой человек реализует настоящее. Несовершенство природы его таково, что он обречен испытывать на себе текучесть времени, воспринимая его в категориях прошедшего и будущего и не будучи никогда в состоянии ощутить как нечто реальное, а следовательно, и устойчивое, настоящее.

Феномен музыки дан нам единственно для того, чтобы внести порядок во все существующее, включая сюда прежде всего отношения между человеком и временем. Следовательно, для того чтобы феномен этот мог реализоваться, он требует как непременное и единственное условие — определенного построения.

Когда построение завершено и порядок достигнут, все уже сделано. Напрасно искать или ожидать чего-то иного. Именно это построение, этот достигнутый порядок вызывает в нас эмоцию совершенно особого характера, не имеющую ничего общего с нашими обычными ощущениями и нашими реакциями на впечатления повседневной жизни. Нельзя лучше определить ощущения, производимые музыкой, как отождествив их с тем впечатлением, которое вызывает в нас созерцание архитектурных форм. Гёте хорошо это понимал, он говорил, что архитектура – это окаменевшая музыка.

МК не является ни сложной, ни упорядоченной. В МК важен целостный образ, а не форма. Внутри нее разговор идет без помощи понятий, а на языке того, что Хайдеггер называл “безразличной понятностью”.

МК, вдохновляемая религией самообожествления, идет против этого порядка через разрушение всех различий, через сочетание несочетаемого. МК имеет одну только внешнюю сторону, обращенную только вовне: на зрителя и покупателя.

– сочетание несочетаемого

Обессмысливающее и, следовательно, обесчеловечивающее действие МК заметно всем, и поэтому МК всегда сталкивается с протестом и критикой. МК ничего не скрывает, подавая себя как подлинную реальность, которую следует принимать такой, как она есть.

Сама МК и ее “иконы” существуют вопреки истинному положению вещей, как нечто неподлинное и недолжное. По этим причинам сочетание несочетаемого является одним из основных принципов МК.

МК не говорит ничего разумного, осмысленного, последовательного. В МК, как на мусорной свалке, предметы и мысли соединены по принципу комплиментарности. Почему наиболее скандальная поп-певица наших дней “Леди Гага” говорит, что она верующая католичка? Почему на помойке рядом лежит подсвечник и пустая бутылка пива? На это нет ответа.

МК превращает ум массового человека в помойку, так что в массовом человеке невозможно разглядеть реальную личность. У “икон” поп-культуры нет истинных воззрений, и это следует понять прежде всякого анализа.

Величайший антрепренер XIX в. Барнум обрел успех, представив сочетание несвязанных друг с другом “чудес” в одном лице мнимой няни Джорджа Вашингтона Джойс Хет. Барнум рекламировал Хет как “величайшее естественное и национальное чудо на свете”. “Естественное”, потому что ей был, будто бы, 161 год и она являлась самым старым человеком на свете, а “национальное”, потому что, якобы, была связана с отцом-основателем США.

Демократизация и коммерциализация пространства идут в МК рука об руку. Парижские бульвары, кафе и театры сер. XIX в. представляли собой невиданное для того времени смешение классов, полов, состояний. Например, только здесь женщины могли одни ходить в театр. В духе светской мистики пространства парижские бульвары воспринимаются уже не только как центр города, но как душа всего мира.

Еще в XVIII в. такая социально смешанная культура была еще контркультурой, а спустя полвека в Париже уже царит тотальное наслаждение продуктами и их рекламой.

ЛеРой Эшби в своей книге “Развлечение для всех: история американской популярной культуры, начиная с 1830 г.” констатирует, что сущность МК состоит в нарушении границ. По комментарию историка американской поп-культуры Роберта Толла, нет ничего более типичного для Америки нежели принцип излишества и расчетливого разрушения.

Несмотря на подчиненность МК законам бизнеса и эффективности, параллельно с этим развивается массовый культ дикой силы и близости к природы. В интересах продюсеров культивируется нерасчетливая трата, избыточность, безумное “естественное” развлечение, протест против морали, индивидуализм силача против коллектива и организации, неформальный стиль против этикета, экстремальный туризм и т.п.

Контркультура бодибилдинга, соревнований на звание самого сильного человека, бокса и борьбы долго существует параллельно, как отражение общепринятой МК, а затем и проникает в нее, сливаясь с политикой, например, в лице Арнольда Шварценеггера.

– нуль информации, патологическая нулевая коммуникация

МК бессодержательна, и она и не способна ничего скрыть или прикрыть чем-либо свое бесстыдство. МК – это акт патологически ориентированной слепой воли, такой же прыжок в ничто, как идеология, лже-философия экзистенциализма или богословский модернизм.

МК транслирует самое себя, и это имеет соответствие в идеологии (“Дуче всегда прав”) и в модернизме (“вера в человека”). Поп-культура и либеральная идеология ничего не сообщают, но они сообщают сами себя. Их сообщение предельно пусто и предельно полно само собой. Нехристианское сознание воспринимает эту «полноту» как завораживающую красоту, например, музыки «Битлз».

МК имеет свое ядро в виде “информационного нуля”, то есть средства информации, которое передает самое себя. Такая структура дает сразу полную свободу говорить что хочешь и что попало.

Язык – фундаментальная степень культуры, и поэтому пропаганда и МК – это общение на новоязе, управление с помощью нулевой информации, которая не меняет человека, принимает и оставляет его тем же.

Новояз абсолютно свободен, что свидетельствует о разрыве между внутренним и внешним словом, об отсутствии внутреннего содержания, о степени духовного разрушения личности. Это речь, которая произносит сама себя, совпадает сама с собой, “божественная” речь в отличие от действительно несовершенного человеческого языка.

Согласно Э. Фогелену, современное общество в целом – и в политике и в культуре и в массовой религии – отмечено этой утратой связи с реальностью, когда язык утрачивает свое значение посредника между мыслящим человеком и реальность. Такой язык становится штампом, который имеет свою определенную форму и больше не соотнесен с реальностью. Такой язык становится второй реальностью.

Носитель новояза находится уже во “второй реальности”, и контакт с Истиной абсолютно потерян. Новояз разрушает мир разумного размышления и диалога. Исчезает власть над словом. Слова сами проявляют власть и живут самозаконной жизнью.

Философия и богословие модерна и постмодерна сознательно перемещаются в область МК, где культурная практика и интерпретация определяют то, каким является мир. Сам мир уже никак не действует на человека, и человек полностью детерминирован “дискурсом”, т.е. по сути дела праздной болтовней.

О. Флоренский учит: Слово есть сам говорящий. Более того, слово есть самая реальность, словом высказываемая,- не то чтобы дублет ее, рядом с ней поставленная копия, а именно она, самая реальность в своей подлинности, в своем нумерическом самотождестве. Словом и чрез слово познаем мы реальность, и слово есть самая реальность… оно – больше себя самого. И притом, больше – двояко: будучи самим собою, оно вместе с тем есть и субъект познания и объект познания.

Убеждение и объяснение на новоязе невозможно, поскольку новояз только приказывает, и приказывает – прежде всего – не думать. Пример такой нулевой речи – знаменитый лозунг “Бог в душе”, который в переводе на обычный язык означает: “Отстаньте, и не задавайте мне вопросов о сути бытия”.

Это погружение читателя в безразличную понятность обычно называется «оболваниванием», и должно считаться вредным продуктом «желтой» журналистики.

У масс-культурной и пропагандистской болтовни есть свои строжайшие и скучнейшие законы, не менее строгие, чем в мире действительности. Здесь всегда нужно поступать и говорить без отсылки к основаниям, всегда творить только свою волю, никому не подчиняться, но быть добровольным рабом своих мечтаний и видений.

Герой Оруэлла размышляет:

В конце концов партия объявит, что дважды два – пять, и придется в это верить. Рано или поздно она издаст такой указ, к этому неизбежно ведет логика ее власти. Ее философия молчаливо отрицает не только верность твоих восприятий, но и само существование внешнего мира. Ересь из ересей – здравый смысл. И ужасно не то, что тебя убьют за противоположное мнение, а то, что они, может быть, правы. В самом деле, откуда мы знаем, что дважды два – четыре? Или что существует сила тяжести? Или что прошлое нельзя изменить? Если и прошлое и внешний мир существуют только в сознании, а сознанием можно управлять – тогда что?

Представитель массовой религии и основатель “православной” секты о. Георгий Кочетков говорит, что при оглашении надо следить за тем, чтобы не употреблять тех многочисленных традиционно-православных выражений и понятий, которые пока еще могут прозвучать для катехуменов не в том смысле, в каком они употребляются, или которые могут, как все словесные ярлыки, вызвать отрицательную ассоциативную реакцию.

О. Кочетков опасается того, что православные слова и выражения могут прозвучать не в том смысле. Но как это может быть? Ведь каждый из терминов имеет свое определение и выяснить его значение требует лишь труда, но не составляет невозможности. Не опасаемся же мы в нашей обычной жизни, что слово «стол» может быть кем-то неправильно понято. Как пишет св. Григорий Нисский: В обыкновенной нашей жизни одним обезумевшим от пьянства или бешенства свойственно ошибаться в рассуждении имен и употреблять о предметах слова несогласно с их значением, но собаку, например, называть человеком.

О. Кочетков также предлагает избегать православных понятий, потому что они могут вызвать отрицательные ассоциации. Вместо этого надо, видимо, вызывать положительные ассоциации. Но обратим внимание и на то, почему так надо поступать: отрицательные ассоциации, якобы, закрывают саму возможность проникнуть в подлинный смысл слов и тем самым лишить их действенности.

Разве действенность слов зависит от ассоциаций? Это учение является весьма оригинальным, поскольку со времен античности и до сего дня считалось, что человек в речи воспринимает прежде ядро значения. Почему и говорит св. Григорий Нисский, что истинное сродство названий с предметами постоянно. Ассоциации же к действенности – то есть понятности – отношения не имеют.

Тем самым оказывается, что для о. Кочеткова подлинный смысл и его православное выражение не связаны напрямую, поскольку те или иные ассоциации имеют для него большее значение, чем точность выражения. В таком случае и сама действенность слова приобретает совсем иной – неортодоксальный смысл. О. Кочетков, как кажется, предлагает исходить из того, что человек ориентируется в речах, как темном лесу – то отзвуком, то шорохом, то запахом.

О. Кочетков не признает устойчивую связь между словом и смыслом. При этом он настойчиво пытается что-то объяснять, даже проповедовать и обращать в свою общину новых членов. Принципиальным «пропуском» внутрь общины служит признание вот этого самого извращенного положения вещей: что смысл не связан с выражением.

Не разъяснив для себя самого смысл догматов, о. Кочетков намерен учить и оглашать, причем весьма необычным способом. К нему и подобным ему идеологам вполне применимы слова Писания: Намизает оком и знамение дает ногою, учит же помаванием перстов (Притч. 6:13).

Стыд и бесстыдство обозначают место человеком пред Богом: принятие этого места или бунт против воли Творца. Можно было в борьбе с МК опереться на стыд, но что если человек не обладает стыдом в самом элементарном смысле? Самодостаточный массовый человек прав просто потому, что он “прав”. Он смотрит порнографию, потому что хочет этого, а хочет чего попало.

Мораль неотделима от разумности рассуждения и диалога, потому что состоит в существенно присущем человеку чувстве правды. Если язык иррационален (т.е. превратился в новояз), то мысль и речь неизбежно становятся аморальными.

29 августа 1941 г. вышел нацистский фильм “Я обвиняю” (Ich klage an), посвященный апологии эвтаназии. Этот фильм получил в целом положительную оценку и пользовался большой популярностью. Социологические опросы показали, что фильм действительно усилил поддержку населением эвтаназии, хотя католики в целом несколько меньше других одобряли этот фильм. Его посмотрели 18 миллионов человек, что явилось выражением чудовищного бегства от реальности, желания части населения переложить свою моральную ответственность на других, перенести ее во “вторую реальность”.

– массовая культура и массовая религия

С МК смыкается и массовая религия, то есть попытка уговорить человека веровать без веры и понимать без труда понимания. Цельность Христианского познания требуется самой природой человеческой души. Современная культура, политика, наука, а также – модернистская проповедь, достигли в своем роде апогея – все они доступны всем: хотящим и не хотящим, понимающим и непонимающим, верующим и неверующим.

Такая полнота и доступность в принципе недоступны слову Истины. Христианство требует понимания, и понимания верного, а МК может предложить лишь «беспонятность» и самоспасение, т.е. приобщить к религии помимо личного предстояния пред Богом Истины.

Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2:4). Христианство бесконечно возвышает человека, даруя ему спасение и свободу от греха. Христианин подчиняет себя добровольно благому игу Христову, и за это обретает познание истины. Это делает христианина членом особого избранного народа.

Напротив, реклама и маркетинг подавляют личное сознание, понуждая человека стать таким как все. “Будь вместе со всеми, ешь вместе со всеми, покупай вместе со всеми” – таково основное сообщение, которое несут в себе современные СМИ. Это насилие над личностью, осуществляемое в массовых масштабах.

Пятидесятничество, New Age, оккультная революция XIX в., “православное” лжемиссионерство – все это примеры, где воедино слились МК, массовая религия и бизнес. Поэтому не приходится удивляться, когда лжемиссионерство употребляет элементы шоу, рекламы, пиара, сливается с МК, политикой и бизнесом.

Как констатирует историк протестантизма Алистер Макграт, в новом протестантизме XIX в. религия становится популярной в том смысле, более не требует от своих последователей никаких существенных интеллектуальных усилий. Опыт жизни в секте или в “большом” обществе сам по себе служит самодостаточным и универсальным объяснением. То же самое наблюдается в лжемиссионерстве и в адогматической проповеди модернистов.

“Христианская” рок-музыка, выступление христианина на рок-концерте носит характер профанации, приобщения духу массового протеста, и эта профанация признается в рок-миссионерстве религиозным актом.

Среди представителей массовой религии, ставших “иконами” МК, можно назвать Ганди, Мартина Лютера Кинга, “брата” Роже из общины Тезе, мать Терезу Калькуттскую, папу Иоанна-Павла II, Далай-Ламу, Стива Джобса. Лишь немногого не хватило о. Александру Меню и о. Андрею Кураеву, чтобы стать такими же праздными образами МК.

Технологии управления общественным сознанием таят в себе огромную разрушительную мощь, и безразлично разрушают все вокруг, включая тех, кто их применяет. Информационные технологии вступают в противоречие с целью христианской проповеди. Ведь такой проповедник рискует, обращая иных, потерять самое себя.

– масс-культура и контркультура

МК внедряет в сознание не только информацию, но и ее интерпретацию. В частности, это выражается в том, что МК всегда сопутствует контркультурный комментарий в виде плагиата, пародии или протеста.

Начиная с XIX в. культурный протест против просвещенческого позитивизма проходит под лозунгами борьбы с декадансом (падшим, безблагодатным, частным старым временем) за возрожденное, высокое, магическое, коллективное “новое время”. Культивация измененных состояний сознания смыкается в МК с массовой религией и приводит к возникновению New Age, к альтернативным культам Карла Юнга, Карлоса Кастанеды, Толкиена и т.п.

Контркультура разрабатывает те же темы, что МК, и точно так же является частью религии самоспасения и беззаконного самоисследования, но воплощает эти идеи, если это вообще возможно, еще более обнаженно, вне связи с действительностью и подлинной культурой.

Несмотря на респектабельность своего “Величайшего шоу” и “нравственную чистоту” цирка, которую пропагандировал Ф.Т. Барнум, сам же он поддерживал и альтернативную провокационную контркультуру, будучи владельцем стриптиза.

Начиная с 1874 г. Барнум создает вокруг своих цирков так называемый “Барнумвилль”, где предлагались альтернативные шоу. С этого времени центральное “приличное” шоу под большим куполом всегда сопровождали небольшие шоу, предоставлявшие публике низкие развлечения, типа “шоу уродов”, стриптиза и т.п.

Владельцы больших шоу старались особенно не шокировать публику. Маленькие же сопровождающие шоу были рассчитаны на разрушение основ, на самые низкие инстинкты. При этом многие приемы контркультуры использовались в “облагороженном” виде в приличных развлечениях. Такое соседство МК и контркультуры стало типичным и существует до сих пор во всей полноте.

МК всегда взаимодействует и черпает материалы и приемы из контр-культуры. Так, пиком движения хиппи стало “Лето любви” 1967 г., а уже в 1968 г. на Бродвее ставится скандально известный мюзикл “Волосы”, посвященный хиппи.

Анонимное и шокирующее городское развлечение типа посещения парижского морга или театра гран-гиньоль – прекрасный пример контр-культуры. Оно и освобождает и отчуждает человека от него самого.

Примером контр-культурной проповеди служит рок-миссионерство, модернистское направление миссионерства, ставящее целью произвести антикультурную анархическую реформу в Христианской Церкви.

Рок-музыка – также явление МК, где в центре не личность, а мистический коллектив, своеобразная община, орден или братство. Рок-концерт является самым вершинным проявлением коллективной спайки контркультурной толпы.

Неудивительно, что классическая культура, то есть общезначимая и понятная каждому, рок-миссионерами даже не рассматривается. Известный лжемиссионер о.Сергий (Рыбко) признается, что классическая музыка ему просто неинтересна. И понятно почему: Когда мне было 17 лет, и я был достаточно далек от Бога по причине полного незнания о Нем, музыка Pink Floyd ошеломила и потрясла мою душу. В ней я почувствовал сердцем совершенно явно отражение какого-то другого мира, не земного, но вполне реального.

Способность рок-музыки вводить слушателей в “измененные состояния сознания” расценивается о. Сергием (Рыбко) как ее несомненное достоинство, особенно в сравнении с “неинтересной” классикой: Классическая музыка замечательно описывает существующий мир, с его психологией, войнами, красотами природы, внутренний мир человека, но вот за этот мир, за его пределы, выходит рок-музыка. Бывший хиппи о. Сергий (Рыбко) делится своим контркультурным опытом: Любимые группы – Pink Floyd, Deep Purple, Led Zeppelin, Slade… Это те группы, музыка которых несла в себе что-то неотмирное, что-то, чего не было в этом мире. Погружаясь в нее, мы проникались духом бунта, который в ней звучал… Не знаю, почему, но только в ней содержится нечто, чего нет ни в каких других стилях, даже в классике. Cоme out, Бетховен, – сказали очень хорошие люди. Потому что в классической музыке нет чего-то, присутствующего в тяжелом роке, в арт роке: когда небо опускается на землю, касается наших сердец, и уносит их с собой.

“Родство” рока и Христианства о. Сергий (Рыбко) находит в том, что панк-рок и Христианство являются бунтом и протестом: Оказалось, что проповедь Христа – это самый лучший протест против всего, что отрицают панки. Про себя он рассказывает: Мое монашество — продолжение того же бунта. Бунта против устоев мира и века сего.

Известны богохульные высказывания о. Сергия (Рыбко) о “Первом Хиппи” и “величайшем Романтике всех времен и народов – Господе нашем Иисусе Христе”. О. Сергий считает, что Православие и культура андерграунда не только не антагонисты, но вполне могут сотрудничать и дополнять друг друга. Он признается: Я вообще считаю, что до сих пор реализую те идеи, которые начались в движении хиппи, одним из лозунгов которого был “Христос был первым хиппи!”. А также: Я знаю одного такого бунтаря, который действительно изменил мир. Звали его Господь наш Иисус Христос, и изменил Он мир к лучшему.

Таким образом, стремление “освятить” рок приводит к закономерному результату: чудовищному богохульству и радикальной подмене Христа – “великим бунтарем”, а Христианства – идеологическим бунтом, каковым является и массовая, и контркультура.

Еще по теме

Источники

20th Century Advertising. L.: Carlton Books Limited, 1999

Abrams, Lynn. Workers’ culture in imperial Germany: leisure and recreation in the Rhineland and Westphalia. Routledge, 1992

Accessorizing the body: habits of being i. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 2011

American pop: popular culture decade by decade. Vol. 1-4. Westport, CT: Greenwood Press, 2009

Ashby, LeRoy. With amusement for all: a history of American popular culture since 1830. The University Press of Kentucky, 2006

Bakker, Gerben. Entertainment Industrialised: The Emergence of the International Film Industry, 1890–1940. Cambridge University Press, 2008

Bartlett F.C. Political Propaganda. Cambridge University Press, 1942

Barzun, Jacques. From Dawn to Decadence. HarperCollins, 2000

Beumers, Birgit. Pop culture Russia!: media, arts, and lifestyle. ABC-CLIO, 2005

Bloom, Harold. Can 35 Million Book Buyers Be Wrong? Yes // Wall Street Journal. 07.11.2000

Blumenberg, Hans. Arbeit am Mythos. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1979

Boas, Franz. Primitive Art. N.-Y., Dover publications, 1955

Bowling, Beatniks, and Bell-Bottoms: Pop Culture of 20th-Century America. UXL., 2002

Brode, Douglas. From Walt to Woodstock: how Disney created the counterculture. Austin: University of Texas Press, 2004

Cinema and the Invention of Modern Life. Berkeley: University of California Press, 1955

Clark T.J. The Painting of Modern Life. Princeton University Press, 1999

Cohen, Paula Marantz. Silent film and the triumph of the American myth. Oxford University Press, 2001

Culture Wars. Secular-Catholic Conflict in Nineteenth-Century Europe. Cambridge University Press, 2003

Dox, Donnalee. The idea of the theater in Latin Christian thought: Augustine to the fourteenth century. Ann Arbor: The University of Michigan, 2004

Fenske, Mindy. Tattoos in American visual culture. Palgrave, 2007

Fraser, Catherine C.; Hoffmann Dierk O.; Weiss, Angelika. Pop culture Germany!: media, arts, and lifestyle. ABC-CLIO, 2006

Gentile, Emilio. The struggle for modernity: nationalism, futurism, and fascism. Praeger Publishers, 2003

Hahn, H. Hazel. Scenes of Parisian Modernity: Culture and Consumption in the Nineteenth Century. Palgrave, 2009

Hankins, Barry. American Evangelicals. A Contemporary History of a Mainstream Religious Movement. Rowman & Littlefield Publishers, 2009

Heavy metal music in Britain. Ashgate Publishing, 2009

Herzog, Jonathan P. The Spiritual-Industrial Complex: America’s Religious Battle against Communism in the Early Cold War. Oxford University Press, 2011

Hinds, Harold E.; Motz, Marilyn F.; Nelson, Angela M.S. Popular Culture Theory and Methodology: A Basic Introduction. Madison: The University of Wisconsin Press, 2006

Hinz, Berthold. Art in the Third Reich. NY.: Pantheon Books, 1979

Hoffmann, Hilmar. The triumph of propaganda: film and national socialism, 1933-1945. Berghahn Books, 1997

Hughes, Helen. News and the Human Interest Story. New York: Greenwood, 1968

Lull, James. Culture in the Communication Age. Routledge, 2001

James, Jamie. Pop art. Phaidon Press, 1996

Kenez, Peter . The birth of the propaganda state: Soviet Methods of Mass Mobilization, 1917-1929. Cambridge University Press, 1985

Kim, Suk-Young. Illusive utopia: theater, film, and everyday performance in North Korea. The University of Michigan Press, 2010

Lenoe, Matthew. Closer to the masses: Stalinist culture, social revolution, and Soviet newspapers. Harvard University Press, 2004

Mackey, Albert Gallatin. A Lexicon of Freemasonry//12th ed. London, 1883

Mannheim, Karl. Ideology and Utopia: An Introduction to the Sociology of Knowledge. New York, London: Routledge. 1954

Manning, Martin. Historical dictionary of American propaganda. Westport, CT: Greenwood Press, 2004

Mauro, Philip. The Number of Man. The Climax of Civilization. Fleming H. Revell Company, 1909

McGrath, Alister. Christianity’s Dangerous Idea: The Protestant Revolution — A History from the Sixteenth Century to the Twenty-First. HarperCollins, 2007

McGuigan, Jim. Cultural populism. Routledge, 1992

Moore, Colin. Propaganda Prints. L.: A&C Black Publishers Limited, 2010

Mukerji, Chandra; Schudson, Michael. Rethinking Popular Culture. Berkeley: University of California Press, 1991

Nazi propaganda and the Second World War. Palgrave, 2005

Parry-Giles, Shawn J. The rhetorical presidency, propaganda, and the Cold War, 1945–1955. Praeger, 2002

Petersen, Robert S. Comics, manga, and graphic novels: a history of graphic narratives. Santa Barbara, California: ABC-CLIO, LLC, 2011

Popkin, Richard. The history of scepticism: from Savonarola to Bayle. Oxford University Press, 2003

Propaganda and mass persuasion: a historical encyclopedia, 1500 to the present. Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 2003

Propaganda and mass persuasion: a historical encyclopedia, 1500 to the present. Santa Barbara, California: ABC-CLIO, 2003

Rousseu and Freedom. Cambridge University Press, 2010

Ryfle, Steve. japan’s favorite mon-star: the unauthorized biography of “The Big G”. Toronto: ECW PRESS, 1998

Schoeps, Karl-Heinz. Literature and film in the Third Reich. Camden House, 2003

Schudson, Michael. Discovering The News: A Social History Of American Newspapers. Basic Books, 1981

Schwartz, Vanessa R. Spectacular Realities: Early Mass Culture in Fin-de-siecle Paris. University of California Press, 1998

Fr. Seraphim Rose. Heavenly Realm. Platina, C.A., 1984

Smith, Andrew F.. Fast food and junk food: an encyclopedia of what we love to eat. Santa Barbara, California: ABC-CLIO, LLC, 2012

Springhall, John. The genesis of mass culture: show business live in America, 1840 to 1940. Palgrave, 2008

Starks, Tricia. The body Soviet: propaganda, hygiene, and the revolutionary state. Madison, Wisconsin: The University of Wisconsin Press, 2008

Stowe, David W.. No sympathy for the devil: Christian pop music and the transformation of American evangelicalism. University of North Carolina Press, 2011

Strinati, Dominic. An introduction to theories of popular culture. Routledge, 2004

Sutcliffe, Steven J. Children Of The New Age. A History Of Spiritual Practices. Routledge, 2003

Taylor, Philip M. Munitions of the Mind: A history of propaganda from the ancient world to the present era. Manchester University Press, 2003

The rise of the American comics artist: creators and contexts. The University Press of Mississippi, 2010

Trilling, Lionel. The Liberal Imagination: Essays on Literature and Society. NY.: The Viking Press, 1950

Vatulescu, Cristina. Police aesthetics: literarure, film, and the secret police in Soviet times. Stanford, California: Stanford University Press, 2010

Veblen, Thorstein. The Theory of the Leisure Class. L.: Macmillan, 1912

Weir, David. Anarchy and culture: the aesthetic politics of modernism. Amherst: University of Massachusetts Press, 1997

Welch, David. The Third Reich: Politics And Propaganda. Routledge, 2007

Widdis, Emma. Visions of a new land: Soviet film from the Revolution to the Second World War. Yale University Press, 2003

Wolin, Richard. The seduction of unreason: the intellectual romance with fascism: from Nietzsche to postmodernism. Princeton University Press, 2004

Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953-1957: Документы. М.: РОССПЭН, 2001

Аристотель. Никомахова этика // Сочинения: В 4-х т. М.: “Мысль”, 1984. Т. 4. С. 58

Барт, Ролан. Избранные работы: Семиотика, Поэтика. М.: Прогресс, Универс, 1994

блж. Августин. О Граде Божием // Творения. 2-е изд. Киев, 1906. Часть 3

Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997

В зрительном зале Сталин, или «Записки Шумяцкого»

Вершилло, Роман. СМИ – это то, что необходимо превзойти // Moral.ru

Вершилло, Роман. Свобода, равенство и “Властелин колец” // Moral.ru

Вершилло, Роман. Что-то кончилось, шоу кончилось // Moral.ru

Вершилло, Роман. Случай Грейс Металиос // Moral.ru

Вершилло, Роман. Дрянь под глянцем // Moral.ru

Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917-1953. М.: МФД, 1999

Гарэн, Эудженио. Проблемы итальянского Возрождения. Избранные работы. M.: «Прогресс», 1986

Голомшток И.Н. Тоталитарное искусство. М.: Галарт, 1994

Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.. М.: РОССПЭН, 2009

Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль радиовещания в 1920-х – начале 1930-х годов. Документированная история. М.: РОССПЭН, 2000

св. Григорий Нисский. Опровержение Евномия // Творения. М.,1864. Ч. 6. Кн. 12, часть 2. Опровержение второй книги Евномия

Гумбольдт, Вильгельм. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 2000

Гущин. Оформление массовых празднеств за 15 лет диктатуры пролетариата. М.: ОГИЗ, ИЗОГИЗ, 1932

Желоховцев А.Н. “Культурная революция” с близкого расстояния (Записки очевидца). М.: Политиздат, 1973

Жюльен, Тьерсо . Празднества и песни Французской революции. Пг.:”Парус”, 1917

св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. СПб., 1894

св. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Иоанна. Т. 1. М.: Правило веры, 2008

св. Иоанн Кронштадтский. Две беседы с пастырями. 1901 г. // митр. Вениамин (Федченков). Отец Иоанн Кронштадтский. СПб.: Воскресение, 2008

Канетти, Элиас. Художественная публицистика. М.:”Прогресс”, 1990

Костырченко Г.В. Сталин против “космополитов”. Власть и еврейская интеллигенция в СССР. М.: РОССПЭН, 2010

Кочетков, о. Георгий. Таинственное введение в православную катехетику. М.: Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже, 1998

Лебина Н.Б.. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920—1930 годы. СПб.: Журнал «Нева» — Издательско-торговый дом “Летний Сад”, 1999

Лебон, Гюстав. Психология народов и масс. СПб.: Макет, 1995

Ленин В.И. О характере наших газет // ПСС. Т. 37. М.: ИПЛ, 1969

Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // Восток, Россия и славянство. М.: Республика, 1996

Лосев А.Ф.. Эстетика Возрождения. М.: Мысль, 1978

Мак-Люэн, Маршалл. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. Киев: Ника-Центр, Эльга, 2004

Мак-Люэн, Маршалл. Понимание медиа: внешние расширения человека. М.- Жуковский: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле, 2003

Музиль, Роберт. Малая проза. Избранные произведения в двух томах. Роман. Повести. Драмы. Эссе. М.: Канонпресс-Ц, Кучково поле, 1999. Том 2

Оруэлл, Джордж. 1984. М.: АСТ, 2008

Пирс Ч.С. Из работы “Элементы логики. Grammatica speculativa” // Семиотика. М.: Радуга, 1983. СС. 151-210

Рабинович, Александр. Большевики у власти. Первый rод советской эпохи в Петроrpаде. М.: АИРО ХХI; М.: Новый хроноrраф, 2008

Раин А.П.. Св. Иоанн Златоуст и театральные зрелища его времени // Христианское чтение, 1896. №№ 1-2. СС. 171-193

Рольф, Мальте. Советские массовые праздники. М.: РОССПЭН, 2009

Русак, Владимир. Пир сатаны: Русская Православная Церковь в “ленинский” период (1917-1924). London, Canada: Zaria, 1991

Руссо, Жан-Жак. Трактаты. М.: Наука, 1969

Сталинизм в советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа N 00447. М.: РОССПЭН, 2009

Стравинский, Игорь. Хроника. Поэтика. М.: РОССПЭН, 2004

Тихомиров Л.А. Борьба века

Фест И.К. Гитлер. Биография. в 3-х тт. Пермь: Культурный центр “Алетейа”, 1993

Фицпатрик, Шейла. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М.: РОССПЭН, 2008

Флоренский, о. Павел. Столп и утверждение истины. Опыт православной Феодицеи в двенадцати письмах. Paris: YMCA-PRESS, 1989

Фогелен, Эрих. From Enlightenment to Revolution / ed. John H. Hallowell. Duke University Press, 1975

Фогелен, Эрих. Hitler and the Germans. University of Missouri Press, 1999

Фогелен, Эрих. The collected works. V. 11. Published Essays, 1953–1965, 2000

Фогелен, Эрих. The New Science of Politics. The University of Chicago Press, 1952

Фогелен, Эрих. Гностицизм – природа современности

Фогелен, Эрих. Гностическая революция. Пуритане

Хайдеггер Мартин. Бытие и время // Работы и размышления разных лет. М.: “Гнозис”, 1993

Шерель А. Аудиокультура XX века. М.: Прогресс-Традиция, 2004

Шмеман, о. Александр. Водою и Духом: О Таинстве Крещения. М.: Паломник, 2001

Шмеман, о. Александр. Евхаристия. Таинство Царства. 1984

Шмеман, о. Александр. Церковь, мир, миссия: Мысли о православии на Западе. М.: ПСТБИ, 1996

Шпет, Густав. Мысль и слово. Избранные труды. РОССПЭН, 2005

Шпет, Густав. Философско-психологические труды. М.: Наука, 2005
Эйзенштейн, Сергей. Монтаж. М.: ВГИК, 1998