Модернисты внутри нас?
Умный йод о. Павла Флоренского.
Поделиться
Вторник Седмицы 5-ой по Пятидесятнице
Мф, 46 зач., 12, 14—16, 22—30
23.07.2013
В Общецерковной аспирантуре выступил кардинал Кох
14 марта Общецерковную аспирантуру и докторантуру посетил председатель папского Совета по содействию единству христиан кардинал Курт Кох.
15.03.2011
“Татьянин день” переходит в унию
“Дорогой отец Константин”, как его именует Никифорова, предлагает православным читателям набор униатских штампов.
25.05.2012
3 Responses
Это уже не иод, но его изотоп, причем радиоактивный.
К сожалению, многие чистые, благочестивые люди снисходительно относятся к о. Павлу Флоренскому, смутно помня его тексты, читанные ими без особого внимания в конце 70-х – начале 80-х годов ХХ века. Осталось впечатление эстетства, нагромождений образов и декаданса мысли. все это прощалось ему как священнику, пострадавшему за Веру.
Но ведь это – ересь. То, чему учит о. Павел не является Православной Верой. Как же он мог за нее пострадать?
Вот отрывок из 11 главы его книги “Столп и утверждение Истины”, взятый мною с сайта “гнозис – инфо” (!). Он посвящен разбору понятия “любовь”, которое по о. Павлу может быть адекватно выражено только “языком эллинов” (что уже ересь!).
“Аγαπάν – пишет он – ставится повсюду там, где дело идет о направлении воли (Мф 5:41,44, 1:9 и др.), а также, — где склонность покоится на решении воли, на выборе объекта любви (Евр 1:9; 2 Кор 9:7; 1 ПетрЗ:5; Ин 13:19; Ин 12:43; Ин 21:15-17; Лк 6:32). Чтобы хоть что-нибудь понять из беседы Господа с Петром (Ин 21:15-17), столь решающей, — по мнению католиков, — для обоснования их притязаний, необходимо считаться с разницею значений того ила другого глагола любви. Воскресший Господь Своим двукратным вопросом указывает Петру, что он нарушил дружескую любовь — φιλία — к Господу и что теперь можно спрашивать с него лишь общечеловеческой любви, лишь той любви, которую всякий ученик Христов необходимо оказывает всякому, даже своему врагу; в этом-то смысле Господь и спрашивает: αγαπάς με. Смысл вопроса очевиден; но, чтобы выразить его по-русски, требуется распространение текста, хотя бы такое: «Когда-то ты считался Моим другом.Теперь, после твоего отречения от Меня, даже и говорить о дружеской любви не стоит. Но есть другая любовь, которую должно питать ко всем людям. Имеешь ли ты ко Мне, по крайней мере, такую любовь?». Но Петр даже слышать не хочет такого вопроса и твердит о подлинности своей личной, дружеской любви: «Φιλώσε — я друг Тебе». Вот почему он «опечалился», когда, несмотря на это дву-кратное заверение в его φιλία к Господу, Последний согласился лишь, говорить о такой любви, и только теперь, при третьем вопрошании, сказал ему, скорее всего, тоном укора и недоверия: «Φιλάς με; — ты друг мне?». Сперва Господь вовсе не говорил о дружбе, и Петр относился к его вопросу спокойно. В Своей общеечеловеческой любви к Господу он был настолько уверен, что сомнение в ней его не задевало, и он даже не считал нужным отвечать на тайный, безмерно-деликатный упрек, сквозивши в этих словах, — на фигуру умолчания. Быть может, он даже не понимал или не хотел понимать Господа в таком смысле. Так было дважды. Тогда Господь раскрывает Свою тайную мысль и прямо спрашивает о любви дружеской. Это-то и огорчило Апостола; «он восскорбел, что, — на третий раз, — Иисус спросил его: «Ты друг Мне?»» (Ин 21:17а). Так и улавливает ухо в прерывающемся его ответе слез: «Господи! все Ты знаешь. Ты знаешь, что я — друг Тебе — συ γινώσκεις όότι φιλώ σε» (Ηη 21:17б). — Имея в виду нетождественность слов αγαπάν и φιλειν, едва ли можно понимать всю эту беседу как восстановление Петра в его апостольском достоинстве. Трудно допустить подобный смысл уже потому, что Петр поступил нисколько не хуже (— если только не лучше —) в отношении своего Учителя, нежели остальные апостолы и, значит, если Петр потерял свое апостольство, то. не менее его, — и все прочие. Пи откуда не видно и того, чтобы он. в качестве отступника, был отлучен от общения с «двенадцатью»; напротив, ни он на себе, ни другие на нем не видят какой-либо чрезвычайной вины. Но в чем, действительно, нуждался Петр, — так это в восстановлении дружеских, личных отношений к Господу. Ведь Петр не отрекся от Иисуса, как от Сына Божия, не сказал, что отказывается от веры в Него, как Мессию (— да этого с него и не спрашивали —). Нет, но он оскорбил Господа, как друг своего друга, и потому нуждался в новом завете дружбы. — Короче говоря, разбираемое место вовсе не говорит о церковно-домостроительных событиях, — будем ли мы разуметь их как восстановление Петра в апостольстве, или как дарование ему чрезвычайных полномочий, — а касается исключительно личной судьбы и жизни Апостола. Оно назидательно, но не догматично, так что напрасно подчеркивают его католики. Только что сказанным объясняется, почему Евангелист счел возможным вынести 21-ую главу за общую раму изложения: очевидно, он не видел в ней чего-то непреложно-важного, а этого не могло бы быть при католическом ее понимании”.
Комментарии излишни. “Трижды отрекся Петр, но принесе слезы покаяния и абие помилован бысть и возведен в чин первоверховного Апостола” – исповедает Святая Церковь. Надо совсем не иметь страха Божия, чтобы проповедовать вместо Слова Божия свои произвольные упражнения по “распространению текста”. Такие люди никогда не смогут поучаться в Законе Господнем, потому что он для них – предмет самоутверждения и критики, предмет ментальных манипуляций, но не источник Вечного Живота.
За моментом эроса, в Платоновском значении слова, открывается в душе φιλία, — высшая точка земли и мост к небу. Постоянно являя в лице любимого отблеск первозданной красоты, она снимает, хотя предварительно и условно, грани самостного обособления, которое есть одиночество. В друге, в этом другом Я любящего, он находит источник надежды на победу и символ грядущего. И тут ему дается предварительное единосущие и, следовательно, предварительное ведение Истины.
Оттуда же. Тьфу.