Нет у революции конца

Сегодня русификаторы богослужения и их консервативные противники ссылаются одинаково на Поместный собор 1917 – 1918 гг.

Действительно, 22 сентября 1918 года Совещание епископов заслушало доклад «О церковно-богослужебном языке» и передало для рассмотрения Высшему Церковному Управлению. На этом следы доклада на время теряются. Только в наши смутные дни он начинает играть роль в истории Русской Церкви в качестве орудия для ее разрушения.

Реформа богослужения на Поместном соборе 1917-1918 гг.

Что мы различаем в докладе, который пригодился сегодня и консерваторам и революционерам?

Для начала заметим, что сама мысль о том, что богослужение следует каким-либо образом менять, является революционной. Это призыв к полному перевороту, то есть такому, который неизвестно чем закончится и закончится ли вообще. На радость революционерам, достаточно начать процесс, а остановить его уже будет некому.

Во-вторых, в докладе утверждается, что переворот будет частичным: русский язык вводится не на всех приходах. Это уже подарок консерваторам: мы не сразу все ломаем, а только часть здания, хотя и неизвестно какую. Дальше этого консерваторы обычно в своем консерватизме не идут. Стоит им пообещать, что устранен будет только Царь, а все остальное в стране останется по-прежнему, и они сами побегут за винтовками.

Также консерваторов должно утешить то, что переворот будет происходить не сразу, а постепенно. Правда, еще неизвестно, легче ли отрубать голову сразу или по частям. Этот же прием мы наблюдаем в известном проекте Межсоборного Присутствия документа «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXI века»:

Основное внимание следует уделить лексическому составу языка: замене полностью малопонятных церковнославянских слов, а также тех слов, которые в современном русском языке имеют принципиально иное значение по сравнению с церковнославянским. Эквиваленты для них следует находить по преимуществу не в русском литературном, а в церковнославянском языке, что обеспечит сохранение единства стиля и преемственность традиции богослужебного текста. Кроме того, в тех случаях, где это необходимо и возможно, следует устранить чрезмерное подражание греческому синтаксису, усложняющее понимание текста.

То есть русифицировать предложено не весь текст сразу, а по слову за раз. Попробуйте таким образом русифицировать какой-либо славянский язык (сербский или польский), и вы увидите, что получится.

В докладе подразумевается, что переворот будет управляемым. Руководители реформы вроде бы знают, что делают, знают, где остановиться.

Далее, самое радостное для всех участников революции и наиболее неудачное для Православия: движущей силой Церковной революции провозглашается народ. Церковный народ теперь сам выбирает язык богослужения.

Для врагов Церкви это двойная радость.

Во-первых, это удар по иерархии, которая теперь играет роль разве что избирательной комиссии, регистрирующей голоса «за» и «против». А народу здесь достается только лесть в старославянском смысле этого слова, то есть ложь. Ведь церковная демократия ничем не отличается от любой другой и означает не народную власть, а свободное состязание самозванцев-демагогов между собой, одним из которых как раз и является священник Кочетков.

Во-вторых, под разрушение Церкви подводится идеологическая база, социалистическая по своему существу: народ должен получить долю власти в Церкви, потому что материально содержит духовенство и епископат.

Демократический принцип

Вот теперь мы видим полную картину. Давайте на нее посмотрим еще раз.

Церковные реформаторы начинали процесс разрушения с тем расчетом, что переворот будет проходить под их контролем. Затем к этому подключается демократический принцип, убийственный как для государства, так и для Церкви.

Добавим одну маленькую деталь. Собор 1917-1918 года заслушал и передал в Высшее Церковное Управление тезисы о русификации в такой окончательной формулировке:

Заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на общерусском или малороссийском языках в меру возможности подлежит удовлетворению по одобрении перевода церковною властью.

Последнее уточнение – про церковную власть – исчезло в обсуждении 2020 года. Оно и понятно, вожди реформы теперь уже не готовы брать на себя полную ответственность за поездку на край пропасти. А сторонникам власти народа церковная власть и прямо мешает.

Так революция мчит вперед, не разбирая пути. Но все же и в наши дни можно иногда вспомнить, что совершенно запрещено служить по переводам о. Кочеткова или по каким-либо еще не одобренным Церковной властью.

Теперь же недопустимо только раздражать прихожан. Вот он – новый канон нашей Церкви. Все остальное отвалилось, как разгонные ступени у ракеты.

Мы обрисовали картину распада. Конечно, в ней одно хуже другого: революционный порыв, затем коррекция в сторону частичности, постепенности и управляемости, и, как завершение всех упований, демократический принцип, эта общая идеология всех революций.

Демократизм очень важен, не будем себя обманывать. Это мировоззрение, взгляд на вещи. Демократизм отвечает и на вопрос, зачем надо разрушать Церковь («народ хочет» или «народу непонятно»). Он обещает, что разрушение Церкви будет только частичным («народ в Церкви разный» и его противоречивые желания уравновешивают друг друга), и объясняет, почему народу все позволено: «народ главный».

А ведь все это мнимое, ничто из этого реально не существует. Весь устрашающий процесс революции происходит как во сне. Революционерам снится одно, либерал-консерваторам другое, демократам что-то совсем постороннее. Результат таков, что все вместе мчатся в пропасть быстрее, чем каждый по отдельности.

Но есть среди слепых самый слепой, среди спящих – тот, кто заснул наиболее глубоко.

Такой человек не понимает, что он живет в условиях революции. Он не понимает того, что сам является революционером, если бросает прихожанам призыв «самоорганизоваться». Он тушит пожар бензином, анархию – анархией.

Праведник что сотвори?

Все это вместе иллюстрирует важную истину о тщетности человеческих усилий по установлению порядка.

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии, говорит Псалмопевец.

То есть мы видим, что люди, и как видно – очень хорошие, хотят восстановить порядок в Церкви. В поисках орудия для такой работы они хватаются за то, что подвернется: демократию, силу, расчет, компромисс. И все это зря в духовном смысле. Это путь личного духовного поражения, но к тому же страшно усиливает Церковный беспорядок.

Ошибка ведь даже не в демократических предрассудках. И я не стану цитировать каноническое право, которое, разумеется, не допускает ни намека на демократию и чью-либо самоорганизацию. Ошибка не только в том, что люди не знают канонов и не понимают, как устроена Церковь. Главная ошибка в том, что вожди реформы, рядовые участники революции и просто зеваки, – все они не отличают порядок от беспорядка.

Вопрос стоит принципиально. В Церкви идет реформа: что это значит, как это понимать? Вместо того, чтобы дать прямой и честный ответ, избирают путь практический: открытых писем, митингов или еще какой. А это путь компромисса. В любом таком движении ты будешь объединяться с людьми, с которыми ты ни в чем не согласен кроме темы митинга.

Я понимаю, что в таком объединении всех несогласных есть политическая целесообразность. Однако православный человек должен быть прав во всем, и ничем из своей правоты он не смеет поступаться, иначе он все-таки не православный.

Мы, православные христиане, находимся в довольно неудобном положении. В отличие от людей мира сего мы не можем рационально соразмерить цель со средствами и наиболее эффективно ее достичь. Нам это запрещено.

Зато мы можем оставаться в стороне от всеобщего безумия. Мы можем понять время, в которое Бог нам судил жить и повелел нам поступать по совести и правде.

«Не постыдятся, егда глаголют врагом своим во вратех» (Пс. 126:5).

Роман Вершилло