В нескольких статьях мы говорили о своеобразных «понятиях» модернистов (см. Что такое гностические понятия, Понятия и концепты).
Признаюсь, не ожидал, что столкнусь со сложностями при изучении гностических концептов. А ведь ясность здесь необходима, чтобы мы могли отличать православных от лжеправославных.
Почему возникают сложности?
Причина затруднений состоит в том, что патологическое сознание похоже на здравое, но устроено иначе. Оно вообще не устроено. Это беспорядок, а концепты выступают как симптомы этого беспорядка.
Концепты не сообщают нам ничего истинного ни об общем, ни о частном. Это ложь теоретическая и ложь фактическая. Концепты возникают каждый раз заново в акте патологического мышления. Они не служат познанию, непознаваемы, и к тому же беспорядочно связаны с истинами и ложью.
Говоря коротко, концепты оригинальны и тривиальны одновременно, а это и есть определение глупости.
Мы способны фиксировать их только как факты: «Этот человек сказал то-то и то-то». Таким образом, модернистская литература предстает перед нами как груда интеллектуального мусора.
И все-таки, мы можем что-то узнать о патологическом сознании, но для этого надо подойти несколько с другой стороны.
Сложности возникают закономерно
Модернистов трудно понять, и на это есть свои причины.
Наверное, нам мешает то, что концепты находятся внутри их сознания? Нет, в патологическом сознании все находится снаружи. В православном модернизме, например, никто не скрывает свои планы, симпатии и антипатии. А дела их и так говорят сами за себя.
Мы понимаем, кто именно модернист и можем перечислить его концепты. Сложности возникают от того, что мы не можем установить отношения между мыслящим и мыслимым. Мы просто не понимаем, как о. Александр Шмеман может мыслить и говорить такие вещи. Не понимают этого и сами гностики. Они свободны по отношению к своим мыслям, то есть фундаментально нечестны.
Найти общее между православными и модернистами
Как же нам подступить к патологическому сознанию? Попробуем найти нечто общее между нами и ими. Мы же говорили о пропасти между модернистом и православным, давайте же измерим ее глубину.
Начнем с самого главного и верховного и будем опускаться к более общему и менее важному.
Очевидно, что в области веры у нас нет ничего общего с модернистами. Нет у нас ничего общего и в области разума, потому что они иррационалисты. Нет общения у нас и на уровне нравственности, потому что они аморалисты.
Православные мыслят, говорят и действуют не так, как модернисты, и по другим мотивам, нежели модернисты. У нас иначе действуют воображение и вообще все силы души. Да что там говорить! Даже наши чувства доставляют другие ощущения.
Так мы проходим сверху вниз по всем уровням человеческого существования: ум, предстоящий пред Богом, логос (разум), нравственность, душевная и, наконец, чувственная жизнь. Где же предел распада? Есть ли что-то неложное в модернистах?
Природа человека
Все мы – марксисты и модернисты, православные и конфуцианцы, – все мы люди. Мы испытываем холод, жажду, голод, горе от смерти близких и радость от рождения детей.
Мы все одинаково беспомощные наклонные ко греху существа. Не деятели нового века и творцы, а объекты промысла Божия, и все в равной мере подчинены общим условиям человеческого существования. Да, у гностиков ложные мысли и чувства, но страдания истинные и те же, что у всех людей. Вот каков самый нижний и общий уровень, за пределами которого нет ничего человеческого.
От этого единства христиане не отрекаются, но и не путают с единством веры и истины. Разделение на два града сохраняется неизменным, и поэтому бессмысленны и обманны речи о единстве рода человеческого, об общей матери-земле.
И воинов, и узников объединяет страдание, но это возможность общения, а не само общение. Мы переносим одни и те же страдания на войне и в концлагере, но мыслим и действуем различно.
Здесь невозможен богословский, философский или нравственный диалог. Мы претерпеваем одинаковые мучения, но не можем их обсудить с соседом по бараку, потому что говорим на разных языках.
Патологическое сознание рождает концепты
Общие человеческие переживания вызывают у гностиков не ощущения, а лжеощущения. Они ложно осмысливают их и излагают на патологическом языке. Вот здесь и возникают концепты: «свобода», «всеобщее спасение», «синергия» и другие, им подобные.
Возьмите, какого-либо тихого изувера из числа последователей о. Александра Меня. Ему больно думать об аде и чьей-либо (не своей) вечной погибели. Чтобы защититься от этих мыслей, он улавливает носящийся в воздухе концепт «всеобщего спасения». И этот концепт ему помогает. Ему становится не так больно, потому что он преодолел неприятную истину об общем для всех Страшном суде.
Другому деятелю неприятно думать о разделении в обществе на христиан и не христиан. Он усваивает концепт «единство верующих и неверующих», и это сразу снимает боль, да еще подсказывает, как этого единства достичь.
С помощью концептов гностик самоутверждается на фоне условий человеческого существования. Он возвышает сам себя над истинами, которые мучительны и страшны для любого человека. Тем самым гностик ставит себя вне рода человеческого. Тогда с гностиком невозможна человеческая связь, как невозможна солидарность узника с тюремщиком.
Разница в воле
Где же расходятся пути человека и идеолога?
Христианин думает: Почему бы мне не быть одиноким, бедным, больным? Почему бы мне не оставаться обиженным? Для чего бы лучше не терпеть лишения? (1 Кор. 6:7)
Гностик думает о том же. Он мыслит, и мысли помогают ему справиться с бедностью, болезнью, обидой. И не только ему! Его концепты это товар. Они приносят выгоду, меняют окружающую действительность.
Гностик недоволен жизнью духа, он хочет выпасть в реальность, встать на твердую почву. И ему это удается, но не так, как бы он хотел. Он оказывается в мире не на правах демиурга, а на общих условиях человеческого существования.
Скажем, человек желает в Церкви свободы для себя и других. Эта мысль противоречивая и неопределенная, это желание безнравственное, а воля бессильная и слепая. Можно заведомо сказать, что никакой человек не будет свободен в Церкви, стань он даже Патриархом. Гностик способен на все, но воля его бессильна, она не творит чудес.
Итак, разница между христианином и не христианином состоит в воле, разумной или неразумной. Так, общее основание всего человеческого может оказаться дном, ниже которого уже нельзя упасть.
Концепты прямо указывают на это дно. И я бы не хотел встретиться в темном переулке, например, с человеком, который хочет очистить Православие от всего наносного.
Вот какое небогатое знание мы можем почерпнуть из концептов. Мы искали единомыслия, а обнаружили лишь сострадание и общую земную судьбу всех человеков. Это немного, но не ничто.
