Итак, я полагаю, что классицизм послужил Гессе образцом для Касталии. И яснее всего это видно из резкого антиромантического духа романа. Непонятно, каким образом и в какой момент Гессе усвоил себе такое воззрение, ведь до «Игры», насколько помнится, он не демонстрировал такой антипатии ко всему романтическому.
Классицизм предстает в романе не в виде бесконечного абсолютистского покоя и порядка. В классицизме принципы порядка, спокойствия, подражания, вкуса и прочие законы не просто спокойно заявляются. Благодаря классицизму вводится резкая полемика с варварством, романтизмом, декадансом и модернизмом, со всем тем, что Э. Р. Курциус, лично знакомый с Гессе, называл маньеризмом.1 Критика буквально обрушивается на современного человека. Резкость же полемики объясняется тем, что, если истина открыта всем, то отступление от нее не имеет извинения.
Классицисты критиковали близкое к ним прошлое, и прославляли свое время, как эпоху торжества разума. Гессе последовательно проводит ту же мысль в своей публицистике внутри романа. Касталия возникла в победоносной битве с «фельетонной эпохой», которая как раз и описывается как изломанная, неправильная, ненормальная, гротескная.
Вторая реальность
Критика современности – всего лишь один пример классицистической полемики. Главная область полемики классицистов и касталийцев гораздо более обобщенная: полемика с мечтой, беспорядком, то есть со всей второй реальностью, созданной вымыслом человека.
Но это еще не весь объем критики. Классицисты отличают «прекрасную природу» от дикой реальности, то есть не просвещенной светом разума. В конечном счете, дикая реальность – это тоже вымысел. Глупый человек может заменить в себе свет разума на мрак глупости и в результате видеть только мрак явлений. Но на самом деле реальности, которая бы не была просвещена Светом Божественного разума, просто не существует.
Антиисторизм
Классицизм не только указывает на опасности. Он имеет и свои способы возвращения к покою, и одним из таких способов является антиисторизм.
Рядом с неизменной и прекрасной природой течет грязный поток истории: смешение человеческих мыслей и дел, которые искажены страстями. Одновременно с подвигами люди совершают и такие дела, из которых изъят разум, и иногда это одни и те же люди.
Классицизм выносит суровый приговор исторической действительности: «история есть цепь злодейств»,2 и главным образом потому что от истории невозможно взойти ни к чему общему и постоянному. Поэтому романтизм и реализм – это историзм, а классицизм – «реалистическая абстракция», о которой мы говорили.
Полемика против маньеризма
Классицизм полемизировал со всем искривленным, неправильным, необычным, отклоняющимся от нормы. Что, например, более всего портит вкус? Слишком сильные, грубые эффекты, тем что в кругу А. П. Сумарокова обзывали «пухлым», «надутым».3
Во всем нужны умеренность и спокойствие, середина, а не крайность, общее, а не особенное.
В связи с этим мы прослеживаем еще одну сквозную тему романа «Игра в бисер»: борьбу с фаустианским началом. Для Гессе Фауст: «Классический пример гениального дилетантства и его трагизма», пример того, «что преданность науке не всегда защищает человека от своекорыстия, порочности и суетности». Неутолимое желание, непрестанный поиск, попытки восполнить неполноту своей жизни, беспокойство, в том числе экзистенциальное (то есть беспричинное), недовольство своей судьбой, – все это Гессе отвергает для себя, своего героя и своего читателя. Касталия не ищет. Она нашла, и она найдена.
В качестве противоядия против беспокойного романтизма Гессе прописывает самый мощный прием: добровольное воздержание от творения нового, о котором мы несколько раз упоминали. Тут важно не само правило, которое талантливые люди всегда будут нарушать, как нарушили это правило Кнехт в романе и сам Гессе – на деле. Отказ от творчества есть декларация, заявление о намерении не поддаваться опьянению, и если творить, то спокойно и уверенно, а не в «творческом экстазе».
Упомянем, наконец, еще два известных объекта критики в классицизме: типы педанта и модника, отклоняющихся от образца человека в разных отношениях. Нетрудно заметить, что Гессе обращает это обвинение против Касталии, которая есть страна педантов, конечно.
Куда исчез классицизм?
После первого очарования Касталией и классицизмом у читателя возникает вопрос: где же эта мирная Касталия? Ее нет. Где тот вечный и неизменный порядок, который представлял себе классицизм? Где, в конце концов, сегодня сам классицизм?
Для классициста такие вопросы не имеют смысла, потому что он всюду видит неизменную норму, первую реальность, которая сегодня совершенно та же, что и триста лет назад. Он смотрит на современную политику и искусство сквозь вечный образец. Классицист всюду указывает на должное, мыслимое, а не на то, что он встречает в грязном потоке истории. Такова классицистическая норма, которая, заметим, еще не превратилась в недостижимый и таинственный идеал. Это произойдет только в эпоху романтизма.
Для нас важно, что в рамках классицистической поэтики Касталия не может быть разоблачена как вымысел. Классицизм требует разговора о норме как таковой, и на этой почве он непобедим, как бы странно это ни звучало для современного человека. В «Игре в бисер» Гессе погружает нас в эту странную, невообразимую даже, атмосферу.
Почему же классицизм был побежден? Ведь в наше время маньеризм выглядит совершенно непобедимым благодаря торжеству массовой культуры, которая есть его квинтэссенция.
Никакая сила разума не могла бы сокрушить классицизм, но изменился человек, лишившись разума, если так можно выразиться. В эпоху революций, наступившую уже в XVIII веке, для человека основательное перестало быть основательным, норма перестала быть нормой, а свобода стала существовать отдельно от власти.
Об этом предупреждал еще Паскаль:
Те, кто любят Церковь, сокрушаются, что портятся нравы, но по крайней мере законы остаются неприкосновенны. Но эти (иезуиты. – В.Р.) посягают на законы. Сам образец испорчен.4
Если в душе человека разрушен образец, то классицизму не на чем держаться. Природу этой перемены и описывает Гессе в своем романе, остроумно предлагая читателю пройти путь туда и обратно: от классицизма к его краху и от катастрофы – к возрождению классицизма в Касталии.
Классицизм и игра в бисер
В романе Германа Гессе «Игра в бисер» классицизм не воспроизведен, а только обозначен. Его надо вычислить, увидеть как невидимую формулу романа, угадать, что для Гессе классицизм есть символ приверженности порядку.
Классицизм говорит о вечной неизменной прекрасной природе и осуществляет это универсальное в жизни читателя. И поэтому классицизм так хорошо подошел для сценария игры в бисер, целью которой также является нахождение универсальных истин, то есть прекрасной природы. В процессе чтения мы поднимаемся от произведения к его художественному методу, восходя к нему по ступеням, то есть филологическим приемам, которые мы применяли по ходу нашего сочинения.
Как показывает Гессе, классицизма недостаточно, чтобы восстановить порядок, если он утрачен. Этим объясняется некоторая ирония в отношении Касталии. Если нет слушателя, то прекрасный порядок будет говорить сам себе и Богу. Значит, осталась последняя возможность найти разумного читателя: сыскать внешний закон в своей личности, овладеть самим собой. Это уже тема не истории и не культуры, а биографии как части филологического искусства. К ней мы и перейдем в завершение.
Следующая глава: Биография как исследование
Сноски
- Curtius E. R. European literature and the Latin Middle ages. New Yоrk, Evanston: Harper & Row, 1963. P. 273 et pass. ↩︎
- Державин Г. Р. На кончину благотворителя // Сочинения. СПб.: Академия наук, 1864. С. 708. ↩︎
- См. в словаре XVIII века: «Слог весьма надут, не естествен и набит Азиатскими пухлостями». ↩︎
- Паскаль Б. Мысли / Пер. Ю. А. Гинзбург. М.: Издательство имени Сабашниковых, 1995. С. 267. ↩︎
