Политика силы и воля к власти

На этот раз нам предстоит закончить разговор о политике силы, разобрав следующие темы:

• верховная власть в больном обществе;
• безграничное распространение политики силы;
• воля играет роль разума;
• слово правды – всего лишь слово, а слово гностика – дело;
• политика силы необходима: идеологи делают то, чего не могут не делать.

В конце статьи я перевожу разговор на политику правды.

Верховная власть в больном обществе

Из нового понимания того, что такое сила, вытекает вся современная проблематика верховной власти. Какая может быть верховная власть в духовно больном обществе?

Раньше человек понимал, что миром правит Бог, помнил, что совершаются суды Божии над человеком. Это позволяло рассуждать о том, какой способ правления наилучший. Отсюда следовали и практические выводы: разумный должен править неразумными (более разумный – менее разумными), старый должен править молодыми, муж – женой и детьми, господин – рабом, знающий – незнающим (учитель руководит учеником, например), добродетельный – порочными и тому подобное.

Вместо этого разумного, и поэтому понятного порядка, политика силы видит здесь неразрешимый вопрос. Все люди имеют желания и вытекающие из них право и силу. Поэтому, с точки зрения политики силы, разум и совесть совершенно недостаточны для поддержания порядка в обществе.

Политика силы в упор не видит причин, почему люди, одержимые волей к власти, должны подчиняться разумному человеку. Скорее, недостойные соберутся вместе и убьют того, кто лучше их. Их много, а он один.

Разумный может достичь верховной власти, если он сильнее, если он хитрее и лучше вооружен. Но не потому, что он разумен в смысле христианском, то есть является учеником Христовым.

Если Царь-Мученик не смог подавить восстание в 1917 году, он слаб, неправ и не заслуживает канонизации. Вот как развивается мысль профессора Алексея Осипова – представителя политики силы в Церкви. То, что Царь свят и праведен, этого же не видно, но даже если он свят, от этого никому нет пользы.

Не все подчиняются разуму и совести, и это политика силы прекрасно понимает. Современный человек не видит ничего приятного в том, чтобы подчиняться нравственным и мудрым людям. Нравственные люди непредсказуемы и неуправляемы, а напротив, проходимцы и тираны понятны. От них знаешь, чего ожидать: они больше всех стремятся к власти и наслаждению. Они человечны в большей мере, чем все остальные.

Не разум, а воля к власти

Политике силы остается произвольно, случайно, через борьбу сил, выбирать того, кто должен властвовать. Все идут к избирательным урнам, даже осужденные преступники, и бросают жребий. В Церкви же незнающие Писание собираются в кружки для совместного чтения Библии, где думают случайно научиться знанию через совместное незнание.

Поэтому такой интерес у публики вызывают выборы и революции: в них обнаруживаются те, у кого воля к власти сильнее. И мы с интересом наблюдаем за результатом соревнований.

Сталинская или ленинская власть могла обосновывать свои решения «научно», как бы рационально. Но в основе политики силы лежит все равно не разум, а воля.

Пока марксисты были не у власти, они могли говорить и думать о природе вещей как об абсолютно рациональной и познаваемой. Вспомним ленинский «Материализм и эмпириокритицизм», где он хвалился познанием «вещей в себе». Как только встает задача завоевания или удержания власти, этот рационализм отпадает и вместо этого возникает «воля народа», «генеральная линия партии».

Разум не лежит в природе вещей, вот на чем все основано. Разум только судит о вещах, а кому от этого польза? Воля играет роль разума и упорядочивает душу и мир, а точнее – убеспорядочивает.

Результат борьбы за власть не только интересен, но и очень важен. В нем скрыта суть вещей. Суверен, кем бы он ни был, и есть тот единственный высший закон, которому следует подчиняться. Суверен теперь совершенно необходим. Его разум властвует вместо Божественного закона. При смене режимов – как в 1991 году в России – человек теряет разум в прямом смысле слова. Он не знает, что ему думать, пока новый суверен не внушит ему этого.

Теперь частный человек никак не может сказать вместе с Чацким:

Чины людьми даются,
А люди могут обмануться.

Политики силы, прежде всего, реалисты. Они признают, что руководитель может быть нечестным, глупым и неспособным. Больше того, политики силы принимают это как данность, в отличие от Чацкого, который хотел встретить в Москве того, кто не ошибается намеренно и постоянно.

В политике силы оговорка про человеческую ошибку не имеет смысла. Политик силы заранее приспосабливается к ошибкам, и в этом отношении никакой ошибки быть не может.

Безграничное распространение

Политика силы заполняет собой все, и тем самым совершает своего рода посюстороннее чудо. Да она сама такое чудо и есть.

Она безгранична, потому что не имеет порядка, бесформенна. В беспорядке нет никакого места порядку.

Политика силы – это «всё», так как не оставляет места для политики правды. Политика силы – это настолько широкий путь, что не оставляет места для каких-либо других путей. По сравнению с ней Правда выглядит не политикой вообще, то есть не действием ради общего блага, а антиобщественным действием, хотя и беспомощным.

Политика силы распространяется во времени. Это проект, выход в будущее, которое творится самим человеком, и в этом смысле изъято из-под Божественной власти. Политика силы думает завоевать прошлое, вернуться туда, восстановить то, чего уже нет.

В этих «чудесах», совершаемых политикой силы, есть нечто мнимое и нечто настоящее.

Политика силы действительно есть беспорядок и ложь, и поэтому правда и порядок не могут существовать рядом с ней, на равных с нею основаниях.

С другой стороны, завоевание будущего и прошлого есть просто фантазия.

Воля к власти действует и с помощью мифа, и с помощью реального беззакония. Так или иначе, воля к власти зовет к безграничной экспансии, понуждает человека выходить за свои пределы, заниматься не своими делами.

Отсюда такая роль внешней политики, ранее неведомая государственной мудрости. Почему Отдел внешних церковных связей – это главный Синодальный отдел? Потому что Церковь модернистов призвана заниматься не своими делами. В нарушении своих границ состоит ее суть.

Откуда такая роль экуменизма, укрепления межправославного единства? Откуда вдруг взялось все это социальное христианство и лжемиссия, расширение общения, самодеятельности мирян в Церкви, все эти клубы, концерты, приходские инициативы и путешествия?

Все это происходит от принципиальной неполноты желания и воли. Воля безгранична, то есть бесформенна, и этим отличается от разума, имеющего вечную форму справедливости.

Ничем неутолимая воля к власти обретает свою форму в движении, в стремлении, на бегу. Теперь справедливость только в том и состоит, чтобы действовать, изменяя природу вещей.

Политика силы необходима. Идеологи делают то, чего не могут не делать

Все так. Но приходит ли политика силы к искомой ею свободе? Вовсе нет.

Люди обманывают себя, когда думают, что способны поступать так или иначе. Кажется, например, что модернист иногда мог бы принести пользу Церкви. Но, прямо по Салтыкову-Щедрину, что он ни делает, все к стыду и к стыду.

Если человек любит Бога всем сердцем, то уже не может не любить (Ин. 21:15-17). Если же человек разрушает Церковь, то не может не разрушать. Он не может не пользоваться своей неразумной силой.

В этом отношении политика силы неизбежна, а не свободна. Новый человек творит свою волю. У него есть выбор, но поступает он неизменно дурно, во вред и к стыду.

Итак, круг замкнулся: в абсолютной свободе не находится никакой свободы, и это даже не парадокс.

Слово правды – пустое слово, а слово гностика – дело

Все описанное в этой и предыдущих статьях неизбежно выражается в языке политики силы. Он становится патологическим.

Когда душа не повинуется закону, то в словах человека больше нет правды. Слова не помогают разобраться в том, что разумно, а что неразумно, что греховно, а что добродетельно. Слова – это всего лишь слова. Мы можем судить об их значении только по тому, как они действуют. Навального или Моргенштерна слушают миллионы? Тогда его слово значительно, как он сам.

Слово правды нельзя так оценить. Для него нет человеческой единицы измерения. Его надо мерить невидимой мерой.

Политика правды ориентируется с помощью слова, а политика силы отказывается от этого руководства ради «дела» и «жизни». Отсюда такая яростная борьба модернистов с юридическими выражениями в Писании и Предании, со схоластикой и догматизмом. Рассуждение на человеческом языке ненавистно, потому что только путает, не дает нужной уверенности, не помогает достичь результата.

Вспомним все эти заявления: «Кто молится, тот и богослов». Или: «Христианство – это не доктрина, не теория, не формула, а жизнь».

Вот еще несколько примеров из православного модернизма.

Профессор Осипов не может ясно выразиться, а виноват в этом человеческий язык, который недостаточно точно передает истину:

Язык современного человека, как и прежде, не может адекватно выразить не только чувства, ощущения и переживания, но очень часто у него не хватает однозначных, точных понятий и для выражения идей и мыслей. Многозначность понятий и терминов — одно из значительных препятствий на пути межчеловеческого общения и взаимопонимания.

Для другого модерниста, о. Павла Великанова: «Язык дискредитирован, то есть невозможно уже говорить».

Согласно о. Петру (Мещеринову), «язык – культурно-исторически обусловленное социо-эстетическое явление, и не более того». Он же утверждает: «Язык общения сегодня должен быть только смысловым, реальным», то есть уже не языком, а обменом предметами, наверное.

Без руководства со стороны слова человек становится абсолютно свободен, то есть абсолютно запутан. Теперь каждый может под любым словом подразумевать что угодно, даже то, что словами вообще выразить нельзя.

Выводы

Вот мы изложили наши замечания о политике силы. Теперь мы можем собрать разобранный нами конструктор заново.

Абсолютно свободный человек отказался от правды и разума. Желания свободных людей сталкиваются между собой. В войне всех против всех на первый план выходит сила: сила физическая, сила коллектива, сила ума, воли и образованности и прочие виды силы и их соперничество.

Теперь власть – это наибольшая сила, и больше ничего. Рядом с ней существуют меньшие силы, потому что полная победа невозможна, как и полное поражение. Но война все равно идет на уничтожение, потому что сила неразумна. Сила идет до конца, пока не столкнется с противодействием другой силы.

Человек гностически осмысливает эту ситуацию. Он согласовывает свою волю с обстоятельствами войны всех против всех. Он рационально соразмеряет безумные цели и аморальные средства.

Вопрос о власти в массовом обществе становится неразрешимым. Он постоянно решается заново через согласование мнений и соразмерение сил, через войну или разбирательство.

Все люди грешники, и все неукротимо стремятся осуществить свою неутолимую волю к власти. Но это невозможно, и тогда приходится идти на компромисс, делать уступки реальности.

От компромисса свободен только тот, кто следует за истиной. И вот эта христианская свобода вызывает неутолимую зависть и осуждается политиками силы как «гордость». От «гордецов» так или иначе избавляются, подвергают остракизму. Здесь мы уже начинаем переходить к теме:

Политика правды

Мы видим, что в политике силы смешались:

1) реализм, как знание естественного и общего всем порядка;

2) нарушение естественного порядка,

3) незнание сверхъестественного порядка и 4) его нарушение.

Непросто понять, во что вмешиваются гностики. Их желание направлено в область сверхъестественного, но они туда не достигают. Воображение и воля не властны над благодатью.

Паскаль верно понимал ситуацию, когда говорил об иезуитах, что они хотят стать святыми:

Они не могут обладать беспрерывностью и мечтают о вездесущности, поэтому разносят порчу по всей Церкви, чтобы самим стать святыми.

Политики силы хотят стать на месте святе (Исх. 3:5), но, как отступники от Христа, не знают, где оно. Знай они, где находится святыня Христианства, они бы пошли и завели там свои порядки.

Зато, как бывшие христиане, они знают, где находятся христиане, и поэтому враждуют с христианами из-за места в Церкви. Снова Паскаль:

Им мало того, что они принесли в наши храмы такие нравы, templis inducere mores. Они уже не просто хотят, чтобы их терпели в Церкви, но поскольку они стали сильнейшими, то желают изгнать других… Кто мог бы предсказать вашим (иезуитским) генералам, что так быстро наступит время, когда они распространят свои нравы на всю Церковь и будут называть войной отказ от такого беспутства.

Политики силы терзают души христиан, но только таких, которые и сами склонны к политике силы.

Святыня недостижима для неверующих. Неужели мы сомневаемся в этом?

Роман Вершилло