Пути русского богословия (Париж, 1937)

(Париж, 1937) — капитальное сочинение прот. Георгия Флоровского, представляющее собой обзор русского богословия с Крещения Руси до начала XX века в его связи и (мнимом) отрыве от богословия Святых Отцов и «византинизма».

Как и прочие деятели русской эмиграции, о. Флоровский искал ответов на вопрос о причинах российской революционной катастрофы. Ее корни он усматривает в отрыве от патристики и византинизма.

Автор подчеркивает, что это умственный отрыв, указывая в модернистском ключе, что сама жизнь Церкви оставалась в своем существе Православной и Церковной. Как это могло бы сочетаться с «умственным» отрывом от корней Христианства, понять невозможно.

Это верно лишь отчасти даже для послепетровского периода, когда разрыв между «интеллигенцией» и «народом» прошел именно в области веры, и уж совсем невероятно в отнесении к эпохе прп. Сергия Радонежского или сщмч. Филиппа Московского.

Уже само существование святых в ходе всей истории Русской Церкви заведомо опровергает основное наблюдение о. Флоровского о том, что в истории русского богословия чувствуется творческое замешательство. И всего болезненнее был этот странный разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью.

Данный разрыв (в той мере, в какой он вообще присутствовал) был результатом и содержанием целенаправленной богословско-философской деятельности модернистов, начиная с эпохи романтизма (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков) через Ф.М. Достоевского — до В. В. Розанова. В Церковном благочестии такой разрыв с богословием совершенно невозможен и никогда не существовал. Разделять их — значит впадать в ту же беду, которую о. Флоровский взялся уврачевать. Если никакого раскола не было в прп. Серафиме, в свт. Филарете Московском, то значит проблемы нет: ведь Церковь есть Церковь святых.

Будучи сторонником будущего «неопатристического синтеза», о. Флоровский не подразумевал ничего исторически или идейно определенного под патристикой и «византинизмом», который в его случае правильнее взять в кавычки. Это не помешало «среднему» поколению модернистов взять эту программу на вооружение в Парижском богословском институте, в Свято-Владимирской семинарии, наконец — в Свято-Тихоновском богословском институте кон. XX — нач. XXI века.

«П.р.б.» получила свое значение благодаря тому, что обозначает конец периода, когда русские интеллигенты видели суть истории Русской Церкви в своем отпадении от Церкви, а потом — в возвращении к ней. Написанная до Второй мировой войны, «П.р.б.» характерна в своих надеждах на будущее «богословское пробуждение», которое так и не состоялось, выродившись во второй пол. XX века в повседневный академический быт богословских академий, институтов и семинарий, в скучные будни официального экуменического движения.

Взгляд, излагаемый в «П.р.б.» на ход событий, вполне оптимистический: о. Флоровский видит в современной ему русской религиозной мысли, пусть и в еретической, поворот от светской философии к богословию, который он обнаруживает даже у о. Сергия Булгакова.

В утопическом ключе о. Флоровский намеревался в «П.р.б.» указать широкие новые пути будущей возрожденной России. Программа «П.р.б.» включает в себя мистическое воцерковление, апокалиптическую верность, возвращение к Св. Отцам, свободную встречу с Западом. Нам дано жить в эпоху богословского пробуждения, сказывающегося повсюду в разделенном христианском мире. Здесь сказывается не только предчувствие о. Флоровским мировых катаклизмов, но и намерение в духе всеединства преодолеть разрыв русской мысли и Церкви с Западом во имя соединения человечества в Истине. На самом деле такой синтез недостижим в избранном ключе, потому что о. Флоровский ищет соединения русских людей между собой, с Западом и Христианством в отдельности от догматики, как отвлеченного учения и системы.

В этом будущем синтезе на основе Святых Отцов о. Флоровский видит оправдание всей истории русского богословия. Это составляет основной недостаток его книги: о. Флоровский хочет различить истину и ложь в нерасчлененном историческом процессе, в смене исторических персонажей. Он как бы хочет увидеть и оценить Русскую Церковь в целом: свт. Филарета и Ю.Ф. Самарина, свт. Феофана Затворника и В.С. Соловьева… Он стремится уловить, сохранить и передать «атмосферу» Русской церковности. И это ему удалось, с тем только замечанием, что эта атмосфера им же и создана, и никогда на деле не существовала.

Оценка истории вообще, а тем более Церковной, должна проводиться с высшей точки: с точки зрения Евангельской истины, для чего необходимо очертить круг, в который не проникает ничто нечистое и несовершенное. Такой круг всегда вокруг себя прочерчивала Церковь, вооруженная разумной верой.

При такой погруженности в историческую ткань мнений и биографий, настроений и падений, о. Флоровский видит исторический синтез (которого он и должен был бы достигнуть в своей книге, будь он просто историком) не столько в истолковании прошлого, сколько в творческом исполнении будущего. Причину для оптимизма — в духе Ф.М. Достоевского — о. Флоровский видит в том, что преодоление заблуждений, сомнений и неверия якобы высвобождает большую энергию для будущего, чем «правильное» историческое существование.

Оптимизм о. Флоровского особенно ярко должен контрастировать с его жестким осуждением Русской истории: Вся она в перебоях, в приступах, в отречениях или увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Всего меньше в ней непосредственной цельности. Даже если это так, то еще неизвестно, отличается ли Русская история в этом смысле чем-нибудь от Библейской истории, от истории Западной Европы, от истории Византии, наконец.

Проект, обрисованный в «П.р.б.», противоположен здравому христианскому истолкованию, требующему понять ложь и глупость как недолжное, и поэтому чуждое Церкви, а истину — как должное и присущее. Только история человечества — цепь злодейств, а история Церкви — история правды. «П.р.б.» соединяют то и другое в ложном синтезе, и поэтому, как концепция, находятся даже дальше от истины, чем многие описанные в «П.р.б.» заблуждения и ереси.

Литература:

Пути русского богословия. Париж, 1937

//