Мы уже упоминали, что три жизнеописания Кнехта вызвали у педагогов упреки в их недостаточной историчности. Я полагаю, что ответом на эти упреки и становится сложно составленное жизнеописание в виде самого романа «Игра в бисер».
Но историчен ли роман?
Ответить на этот вопрос оказывается довольно непросто, потому что это вопрос об особом литературно-идейном жанре, к которому мы его отнесем.
Прежде всего напрашивается мысль, что «Игра в бисер» – это утопия или антиутопия. Но для того, чтобы отнести «Игру в бисер» к этим жанрам, в романе недостает определенной: положительной или отрицательной, – оценки Касталии и пути Кнехта. Какое будущее описано: желательное или нежелательное, – сказать затруднительно, потому что насколько Касталия желательна, настолько она и недостаточна.
Я думаю, для каждого прочитавшего роман ясно, что Касталия не утопия, не антиутопия и не программа реформ современной нам культуры.
Касталия, государство и Церковь
Оценить Касталию как идеал нам мешает ее аисторичность. Известный схематизм романа проявляется в том, что Гессе оперирует блоками понятий: «Касталия», «государство», «Церковь», – не уточняя ни одно из этих понятий в смысле историческом. Что за государство, на территории которого расположена Касталия? Каково его политическое устройство и в каких границах существует? Католическая церковь тоже описана общими чертами. Ясно, что она претерпела некоторую эволюцию или революцию, про которую мы ничего не знаем, кроме того, что католическая церковь в романе значительно отличается от современного Гессе католицизма.
Для Гессе существенно здесь другое. Он приходит к выводу, что мыслящие люди (условные «касталийцы») не могут и не смогут приникнуть ни к государству, ни к Церкви (католической). На протяжении романа государство и Церковь находятся всегда где-то рядом с Касталией, как две тени, угрожающие, равнодушные или добродушные.
Самое худшее, что может случиться с Касталией – это подпасть под власть государства и Церкви. По крайней мере, так считают обитатели педагогической провинции. Разделяет ли Гессе точку зрения касталийцев? Трудно сказать. Но его анализ показывает, что без Церкви и государства интеллигентам нечего делать в этом мире и в этом обществе. Именно поэтому Касталия не заслуживает оценки: «плохо», «хорошо». Касталийцы – даже не монахи, ушедшие от мира, а призрачные существа, а это едва ли можно назвать образцом для человечества.
Миф Касталии
Вернемся к отвергнутому уже нами предположению о том, что Касталия – это не утопия, а миф: то есть конкретизация вечного, того, что было, есть и будет. В таком случае и биография Кнехта тоже должна переходить в миф.
Многое мешает остановиться на таком определении жанра романа, и более всего – провозглашенная Гессе трезвость, ясность, принципы подражания классическим образцам. Миф, всегда опьяненный светской мистикой, несовместим к классицистической поэтикой романа, о которой мы вскоре будем говорить подробно.
Реалистическая абстракция
Гораздо точнее оказалась, на мой взгляд, оценка Теодора Циолковского, который относил «Игру в бисер» к жанру «реалистической абстракции», жанру характерному, как начинаешь замечать, и для других сочинений Гессе.
Для Циолковского «реалистическая абстракция» – это аналог мифа, но без религиозного содержания. Действительно, роман предлагает слишком подробный и приземленный, даже технический, анализ проблем современности, чтобы считаться мифом.
Описание и анализ, предлагаемые Гессе, не требуют веры. Каждый может сам убедиться в том, насколько он точен или не точен в своем описании и анализе. Для этого достаточно прочитать проницательно написанный исторический очерк Касталии в ее противостоянии «фельетонной эпохе».
Абстрактность «Игры в бисер» следует, конечно, видеть в том, что Касталия есть обобщение, одна из абстрактных нитей, соединяющих вымысел и реальность, причем реальность беспроблемную и надличную. В этом мире все уже решено. Может быть, и в нашем мире тоже?
Более того, жанр «реалистической абстракции», как я полагаю, символизирует у Гессе саму игру в бисер. Эта игра тоже «реалистически абстрактна», так как оперирует символами, отвлеченными от реальных явлений.
Но и это еще не все, что можно сказать о жанре обсуждаемого нами романа. Речь должна идти, как я не раз уже говорил, об «Игре в бисер» не только как о литературе.
Роман историчен в самом прямом смысле: его автор реально существовал и сыграл в истории некоторую роль, а роман был на самом деле написан, опубликован и получил Нобелевскую премию. Мысль об этих реальных фактах поднимается из-за текста к разумению и служит необходимым «заземлением» всей идеальной литературной конструкции.
Роман как сценарий игры в бисер
Вслед за другими исследователями мы отмечали, что текст романа отличается сухостью и схематичностью при заявленном эстетическом совершенстве Касталии, художественном мастерстве Кнехта и прочих ее обитателей. При всей своей продуманности, роман все-таки не выглядит законченным произведением. Чем это объяснить?
На мой взгляд, замысел Гессе состоял в том, чтобы мы поднимались последовательно над слоями: собрания отдельных текстов, биографии, истории и автобиографии, чтобы, наконец, увидеть книгу как сценарий игры в бисер.
Мы имеем пример такого сценария в самом романе. Кнехт сочиняет его вместе с Тегуларием, где сюжетом является построение китайского дома. Выше мы о нем уже говорили и не будем повторяться.
Если посмотреть на роман с этой точки зрения, то можно увидеть много примет того, насколько роман отвечает критериям игры в бисер и, прежде всего, ее основной цели: поиску универсальных соответствий.
Игра в бисер была питательна для разума, и гармонична, изящна в своем исполнении. Мы знаем, что в игре в бисер нет ничего физического, все на уровне абстракций.
Темы для обсуждения (о них мы будем говорить отдельно) здесь выступают в качестве фишек в игре.
Разные точки зрения, предлагаемые в романе, выступают как ходы, сделанные разными игроками внутри общего замысле и в направлении к одной цели. Они соединяются в одну музыкальную последовательность, как переплетающиеся мотивы.
По ходу игры мы встречаем изысканные украшения, художественно-научные решения. Сценарий предусматривает по-своему изящный и неожиданный конец. И это изящество еще надо увидеть в том тонком соответствии, которое существует между гибелью Кнехта и тремя «жизнеописаниями», завершающими роман.
Если рассматривать «Игру в бисер» как один из сценариев для игры в бисер, то это будет еще одним примером того, как Гессе критикует свой роман и высказываемые в нем мнения, едва ли не разоблачает его как фикцию. Иллюзия, вымысел, критика и реальность движутся разумными восхождениями в направлении к разгадке: истинной и первой реальности.
Ложные улики
Как в детективе, здесь намеки на правильное решение перемешаны с ложными уликами. С какой-то точки зрения «Игра в бисер» есть интеллектуальный детектив.
– Касталия – это идеал? – размышляет читатель.
– Нет.
– Касталия – это плохо?
– И да и нет. Речь не об этом.
– Кнехт – это, наверное, светский «святой» типа академика Сахарова и Альберта Швейцера?
– Если да, то только как пародия на эти характерные фигуры «фельетонной эпохи».
– Кнехт – неудачник, культурный герой, романтик, не понятый современниками?
– Нет, нет и нет.
Может быть, перед нами история воспитания Кнехта, из чего должны была бы вытекать высокая оценка всяческого образования? Нет, такую мысль из романа трудновато извлечь, учитывая, что Кнехт совершенно не меняется по ходу повествования. Он совершенен от начала до конца, это принимается как условие «игры».
Или Гессе хочет внушить нам, что образование не очень-то и нужно, если характер человека неизменен? Нет, и так тоже Гессе думать не мог.
Лечит ли искусство духовные болезни, общественные и личные? Да, роман позволяет нам так думать, но излечение это не самое впечатляющее: одни люди лечатся, а другие нет.
Да и само понятие об «игре в бисер» – на нем невозможно остановиться, но зато оно подталкивает нас к продуктивной мысли. Описана «игра» как наивысшая форма искусства, но она же подвергнута и критике, едва ли не уничтожающей.
Гессе заставляет нас обсуждать важные темы, несмотря на то, что мы не всегда понимаем, как это ведет нас к разгадке. Упражняясь в рассуждении, мы готовимся ко все более и более высоким обобщениям, пока мы не перейдем от литературы к жизни.
Следующая глава: «Игра в бисер» как игра в бисер
