Search

Святитель Игнатий Брянчанинов и проблема творчества

Сперва очищение Истиною, а потом просвещение Духом.

А.М. Любомудров

Святитель Игнатий Брянчанинов

Не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4:4), – сказал Господь. Действительно, слово Божие – наша драгоценная, спасительная пища. А способно ли питать душу человека слово художественное? И какова эта пища, помогает ли она духовному росту, или; наоборот, содержит в себе яд? Какое место занимает художественное творчество в достижении главной христианской цели – просветления, обожения, спасения души?

Сегодня можно встретить самые разные точки зрения на эту проблему. Понятно, когда апологетами абсолютной ценности мирской культуры выступают люди, сами причастные к этой сфере, в их рассуждениях мы нередко находим полное приятие всего, выходящего из-под пера художника-»демиурга», «творца-соработника Бога».

Наиболее последовательно подобный взгляд был изложен Н.А. Бердяевым, говорившим об омертвении современного Христианства, парализующего творчество, и положившим в основу своей религиозной философии культ творчества как силы, оправдывающей человека. Творческий акт есть самооткровение и самоценность, не знающая над собой внешнего суда», – писал он, утверждая, что культ святости должен быть дополнен культом гениальности и что искусство может быть искуплением греха. [1] Как ни удивительно, подобные воззрения получают свое развитие и в трудах некоторых церковных лиц. Так, например, богослов игумен Иоанн (Экономцев) в книге «Православие. Византия. Россия» заявляет, что творчество, в сущности, и есть… наше уподобление… Богу, и призывает отказаться от суеверного страха перед возможной демонической природой творчества, ибо истинное творение всегда от Бога, даже если сам автор не сознает этого и даже если мы порою находим его соблазнительным и нечестивым. Более того, из рассуждений автора можно заключить, что творческая энергия приравнена, по существу, к очищающей силе Божественной благодати. Состояние творческого экстаза, – пишет он, – есть состояние обожения, и в этом состоянии творит уже не человек, а богочеловек (? – А.Л.), и поэтому личные слабости и прегрешения Пушкина перестали существовать, они сгорели в очистительном огне творчества так же, как сгорают грехи святых подвижников в их молитвенном подвиге. [2] Т. е. получается так: если хочешь спастись, то молись и кайся, а если это затруднительно, то можно довести себя до творческого экстаза и написать пару каких-нибудь, например, «Гавриилиад» (это только профанам они покажутся нечестивыми и соблазнительными, а на самом деле явятся «истинными творениями»), и в этом творческом пламени сгорят все твои прегрешения!

С другой стороны, схиархимандрит Софроний (Сахаров), тоже наш современник, целую главу в своей книге «Старец Силуан» назвал «О четырех видах воображения и об аскетической борьбе с ними». Автор утверждает: Мир человеческой воли и воображения – это мир «призраков» истины. Этот мир у человека общий с падшими демонами, и потому воображение есть проводник демонической энергии. Для того чтобы достичь истинного богословия и истинно богоугодной жизни, необходимо преодолеть такие виды проявления воображения, как художественное творчество, научная работа, философское искание. Божественные созерцания даются человеку не тогда, когда он их, и именно их, ищет, а тогда, когда душа сойдет во ад покаяния и действительно ощутит себя хуже всякой твари. [3]

Так что же все-таки являет собой, с христианской точки зрения, творческая личность? Существует ли в православной Церкви четкий, внятный, определенный взгляд на проблему творчества? Да, такой взгляд существует, он изречен через святых отцов, подвижников веры и благочестия.

Отдельные суждения по этой теме встречаются, например, у Оптинских старцев. Но среди святых отцов, просиявших в Новое время, наиболее полно и многосторонне разработал интересующий нас вопрос святитель Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский и Черноморский.

Владыка Игнатий был тесно связан с миром русской культуры.

Сам он был личностью творчески одаренной, и его литературно-поэтические дарования привлекали внимание Пушкина, Крылова, Батюшкова, Гнедича. Впоследствии друзьями и корреспондентами святителя Игнатия были Глинка, Брюллов. Турчанинов. В творениях и письмах Владыки мы находим суждения, касающиеся всех видов художественного творчества.

Изрядно стершимся словам «художественное дарование», «талант» Владыка возвращает их первоначальный смысл. Он пишет: Все дары Бога человеку достойны уважения. Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Для чего же дается человеку талант? Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление и спасение человеков. Какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погубления! [4]

Дар этот мыслится Владыкой как способность отчетливо излагать мысли, как владение формой, техникой слова. Его не следует смешивать с «вдохновением», порождающим у художника некие конкретные переживания, образы, картины. Источник этого вдохновения очень часто далеко не Божественный. Сквозь все творения Владыки проходит мысль о «падшести» человеческой природы, о зараженности человека грехом, очищение от которого через молитву и покаяние и составляет главную цель усилий христианина. Мысль святителя проста и ясна: до тех пор пока в душе художника живет доброе и злое, светлое и темное, – на всем, что выходит из-под его пера, неизбежно будет лежать отпечаток неизжитого греха, непобежденных страстей. Напомним классические строки, сказанные по поводу книги Гоголя, но применимые, конечно, к любому художественному произведению: Сперва очищение Истиною, а потом просвещение Духом. Правда, есть и у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает это вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек прежде очищения Истиною будет руководствоваться своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом… [5]

В размышлениях Владыки Игнатия о мирской культуре отчетливо выделяются два момента: во-первых, культура преуспела в изображении зла и страстей и, во-вторых, оказалась неспособной адекватно отражать духовные реальности. Владыка пишет: Люди, одаренные по природе талантом, не понимают, для чего им дан дар, и некому объяснить им это. Зло в природе, особливо в человеке, так замаскировано, что болезненное наслаждение им очаровывает юного художника, и он предается лжи, прикрытой личиною истинного со всею горячностию сердца… Большая часть талантов стремилась изобразить в роскоши страсти человеческие. Изображено певцами, изображено живописцами, изображено музыкою зло во всевозможном разнообразии. Талант человеческий, во всей своей силе и несчастной красоте, развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут. [6]

Мирская культура, кроме того, оказывается не в состоянии дать человеку истинное представление о мире, бытии, что особенно заметно, когда она пытается говорить о духовных реалиях. Художник, не способный или не желающий принять Христианское мировоззрение, догматику, антропологию, подменяет их своими интерпретациями и, таким образом, подменяет отражение мира Божьего картинами иллюзорной, сочиненной, придуманной действительности. Литераторы светские, пишущие о духовных предметах, говорит Владыка в одном из писем к игумену Антонию (Бочкову), постоянно ниспадают в свое чувственное и святое духовное переделывают в свое чувственное. Душа не находит в них удовлетворения, пищи. Как прекрасен стих в «Аббадоне» Жуковского! И как натянуто чувство! Очевидно: в душе писателя не было ни правильного понимания описываемого предмета, ни истинного сочувствия ему. По причине неимения истины он сочинил ее для ума и для сердца, написал ложную мечту, не могущую найти сочувствия в душе… благочестивого читателя. [7]

А в другом малоизвестном письме к одному иноку встречаем еще более сильные строки: Мне очень не нравятся сочинения: ода «Бог», преложения Псалмов все, начиная с преложений Симеона Полоцкого, преложения из Иова Ломоносова, все, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. Все эти сочинения написаны из «мнения», оживлены «кровяным движением». А о духовных предметах надо писать из «знания», содействуемого «духовным действием», т. е. действием Духа… Оду «Бог», слыхал я, с восторгом читывал один дюжий барин после обеда, за которым он отлично накушивался и напивался. Бывало, читает и слюна брызжет изобильно на всех и все, как картечь из крупнокалиберного единорога… Приличное чтение после сытого обеда!

Верен, превелик восторг, производимый обилием ростбифа и шампанского, поместившихся во чреве! Ода написана от движения крови, – и мертвые занимаются украшением мертвецов своих! Не терпит душа моя смрада этих сочинений! По мне, уже лучше прочитать, с целью литературною, «Вадима», «Кавказского пленника», «Переход через Рейн»: там светские поэты говорят о своем – и в своем роде прекрасно…

Казалось бы, последняя фраза дает надежду на некоторое все же приятие Владыкой мирской культуры. Но следующая строка разрушает эту надежду: Благовестие же Бога да оставят эти мертвецы! В иерархии христианских ценностей эти писатели и поэты остаются все-таки «мертвецами». Следуя мысли Владыки, можно сделать вывод, что русская классическая культура – Ломоносова, Державина, Пушкина, Лермонтова, Жуковского – это культура, формирующая у читателя ложное мировоззрение. Не знают они, светские писатели, продолжает Владыка Игнатий, какое преступление: преоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный! Послушались бы они веления Божия «не воспевать песни Господней на реках Вавилонских». Кто на реках Вавилонских, и не отступник от Бога Живаго, на них тот будет плакать. [8]

Теперь становится вполне понятным, почему в перечень основных страстей и грехов Владыка включил пункт «Расположение к наукам и искусствам гибнущим сего века» (имеется в виду тщеславие самого художника, творца этих искусств), а в список добродетелей поместил следующую: «Отвержение премудрости земной как непотребной для неба». [9]

Обратимся к другому моменту, касающемуся самой онтологии художественного творчества. Здесь мы тоже встречаемся с рядами диаметрально противоположных мирских и духовных ценностей, с той поистине глубочайшей пропастью, которая разделяет путь художника и путь христианина. В самом деле, в светской культуре более всего ценится воображение писателя, сила художественной выразительности, яркая образность, оригинальность авторских идей и способа их выражения. Общепризнанны понятия «творческая индивидуальность», «мир художника» и т. п. Но послушаем вновь Владыку Игнатия, опирающегося в своих рассуждениях на многовековой Святоотеческий опыт: Все чада Вселенской Церкви идут к святыне и чистоте… умерщвлением чувств, крови, воображения и даже «своих мнений». Между умом и чистотою – страною Духа – стоят сперва «образы», т. е. впечатления видимого мира, а потом мнения, т. е. впечатления отвлеченные. Это двойная стена между умом человеческим и Богом. Из жизни образов в уме составляется плотской, а из мнений – душевный разум, неприемлющие веры, неспособные к живой вере… Потому-то нужно умерщвление и воображения, и мнений. Понимаешь ли, что мнение – прелесть?

Эту прелесть Писание называет «лжеименным разумом» (1 Тим. 6:20), т. е. произвольным ложным умствованием, присвоившим себе имя разума. Точное и правильное понятие о Истине есть «знание», знание – от видения, видение – действие Св. Духа. Когда нет знания истинного в уме, оно заменяется знанием сочиненным.

Творчество в секуляризованной культуре – это всегда самовыражение. Прежде всего важно и интересно то, что у художника «свое» и насколько ярко оно выражено. Но, с Христианской точки зрения, что у человека действительно свое? Послушаем вновь строгие слова святителя: Мы пали отвержением Божиего, оживлением своего; а свое у нас – ничтожество, небытие… Устранив из себя Божие, оживив в себе свое, мы родили «смерть». Провести себя в небытие мы не в силах; но исказить свое бытие, сделать его худшим небытия, родить смерть – мы могли (разумеется, смерь душевную! Телесная пред душевной малозначительна…). Чтоб умертвить смерть, надо устранить из себя все свое, приведшее и хранящее смерть: в самоумерщвленного проникает дух, и, как Создатель, дарует ему «пакибытие». [10]

Отсюда ясно, что воцерковление культуры – это возврат к тому положению, когда художник в слове, краске, звуке выражал не свое, но Божье, как это было в средневековой православной культуре Святой Руси. Но что это означает в личном плане для творческого человека, пришедшего к вере и воцерковившегося? Владыка Игнатий намечает определенные пути, на которых только и возможно соединение понятий «христианин» и «художник», и в своей работе «Христианский пастырь и христианин-художник» пишет: Истинный талант, познав, что Существенно-Изящное – один Бог, должен извергнуть из сердца все страсти, устранить из ума всякое лжеучение, стяжать для ума Евангельский образ мыслей, а для сердца – Евангельские ощущения. Первое дается изучением Евангельских заповедей, а второе – исполнением их на самом деле… Когда усвоится таланту Евангельский характер – а это сначала сопряжено с трудом и внутреннею борьбою – тогда художник озаряется вдохновением свыше, тогда только он может говорить свято, петь свято, живописать свято… Чтоб мыслить, чувствовать и выражаться духовно, надо доставить духовность и уму, и сердцу, и самому телу. Недостаточно воображать добро или иметь о добре правильное понятие: должно вселить его в себя, проникнуться им. [11]

Одному духовному лицу, писавшему стихи, Владыка советовал: Займитесь постоянно и смиренно, устранив от себя всякое разгорячение, молитвою покаяния… из нее почерпайте вдохновение для писаний Ваших. Затем подвергните собственной строгой критике писания Ваши и, при свете совести Вашей, просвещенной молитвою покаяния, извергните беспощадно из Ваших сочинений все, что принадлежит к духу мира, что чуждо духу Христову.

Горе смеющимся ныне! Это – слова Христовы! Это – определение, исшедшее от Бога!… Судя себя и рассматривая себя, Вы увидите, что каждое слово, сказанное и написанное в духе мира сего, кладет на душу печать свою, которою запечатлевается усвоение души миродержцу. Необходимо в таких словах, исторгнутых увлечением и неведением, покаяние. [12]

Итак, главнейший источник подлинного христианского творчества – глубочайшее личное покаяние, плач о своих грехах. И основанием такого творчества должно стать не самовыражение, но самоотвержение.

Но возможен ли этот, поистине узкий, путь – путь святости, который предлагает Владыка культуре и человеку Нового времени? Скажем лишь, что сам святитель Игнатий следовал именно этим путем, и мы можем сегодня лицезреть плоды его усилий. Его книга, названная строгим и суховатым словом «Аскетические опыты», на самом деле наполнена самыми разнообразными по жанру и стилю сочинениями, написанными прекрасным языком. Многие из них представляют собой своеобразные лирико-богословские эссе, стихотворения в прозе. Литературной форме, слогу, языку Владыка всегда придавал большое значение. Один слог, считал он, должен быть у статей о монашестве, другой – у статей богословских, третий – у работ о христианской нравственности и философии и т. д. Творчество Пушкина привлекало Владыку своей эстетической стороной: он ценил тщательность отделки, «чистоту слога», «ясность замысла» стихотворений поэта и признавался, что сам следует методу Пушкина, подвергая свои сочинения самому тщательному пересмотру, добиваясь ясности и легкости чтения. [13]

Говоря же о содержательной, сущностной стороне своих творений, святитель Игнатий неоднократно замечал, что не считает их в полном смысле слова «своими»: Не признаю эти сочинения принадлежащими мне. Они истекли из Отеческих Писаний и из милости Божией, а написать их даровано мне для пользы многих душ, следовательно, и для пользы души моей. Это сознание позволяло Владыке смотреть на «свои» труды действительно как бы со стороны и давать им такие высокие, но совершенно объективные оценки, как например: Книга «Опыты» доставит существенную пользу желающим спастись (в последнее время), она становит внимательного читателя в разряд истинных православных христиан и дает ему решительное, одностороннее, спасительное направление. [14] И не гордыня, а величайшее смирение явлено Владыкой в подобной позиции, диаметрально противоположной столь любимым поэтами вариациям на тему «я воздвиг себе памятник»…

Сохранилось драгоценное для нас свидетельство – запись Владыки о том, как создавалась одна из его работ.

Эта запись приоткрывает картину того, как действительно святое вдохновение посещает святого человека: Получив письмо Ваше, я долго беседовал с ним: оно и поныне постоянно лежит на столике близ моей кровати. На ней провожу большую часть времени; одно у меня занятие – лежание: таков удел больного. Часто я перечитывал глубокое письмо… И вот на днях по обычаю один я в келии, по обычаю лежу: внезапно и живо представилось мне, что я на могиле Константина Федоровича… Овладело душою моею чудное, неожиданное вдохновение: вскакиваю с кровати, тороплюсь начертать на бумаге мысли, представшие мне в многочисленном… сонме. Когда я переводил их на бумагу – рука едва поспевала изображать то буквами, то кой-какими знаками и намеками кипящие ключом мысли, перемешивающиеся с еще более чудными… ощущениями. Потом я перечитал исчерканный листок, – вижу: это – не моя собственность. Отрадное, утешительное вдохновение низошло ко мне – не для меня одного: оно принадлежит Вам более, чем мне. Посылаю его Вам вместо красного яичка. Вы получите, прочитаете его в дни Святыя Пасхи. Пусть другие встречают праздник в шумных увеселениях: для Вас послужит услаждением «Слово из вечности». Это – беседа таинственно послышавшегося мне голоса. [15]

Конечно, для современного интеллигента, мало знакомого с православным вероучением, все сказанное Владыкой Игнатием о художественном творчестве может показаться слишком строгим, неприемлемым и даже шокирующим. Но слово Божие для мира сего всегда было «юродством» (1 Кор. 1:21). Какие странные слова! Кто может это слушать? – говорили самому Господу после Его проповеди, и, как свидетельствует евангелист Иоанн, с этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним (Ин. 6:60). Мы имеем, однако, убедительное свидетельство того, что мысли Владыки Игнатия на самом деле не были его личными воззрениями, но принадлежат Церкви. Вскоре после кончины Владыка явился в видении своему духовному чаду и изрек: Все, что написано мною в книгах, все – истина. [16]

Публикуется по изд.

А.М. Любомудров. Святитель Игнатий (Брянчанинов) и проблема творчества // Христианство и русская литература. Сб. 2. СПб., 1996. С. 24-31

Примечания

  1. Н.А. Бердяев. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 386, 395,447
  2. о. Иоанн (Экономцев). Православие. Византия. Россия. М., 1992. С.180-182, 186, 192
  3. Старец Силуан: Жизнь и поучения. М., 1991. С. 140, 141, 153
  4. Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875. С. 27
  5. св. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. 7. Письма. М., 1993. С. 321
  6. св. Игнатий (Брянчанинов). Христианский пастырь и христианин художник // Москва. 1993. № 9. С. 169
  7. Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875. С. 29
  8. св. Игнатий (Брянчанинов). Из неизданных писем // Вестник Русского христианского движения. 1977. № 121. С. 20-21
  9. св. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. 1. Аскетические опыты. М., 1993. С. 168, 173
  10. св. Игнатий (Брянчанинов). Из неизданных писем // Вестник Русского христианского движения. 1977. № 121. С. 19, 20
  11. св. Игнатий (Брянчанинов). Христианский пастырь и христианин художник // Москва. 1993. № 9. С. 169
  12. Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875. С. 28
  13. св. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. 7. Письма. М., 1993. С. 327, 413, 437; Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875. С. 29
  14. св. Игнатий (Брянчанинов). Сочинения. Т. 7. Письма. М., 1993. С. 426-427, 433, 436
  15. Избранные письма епископа (Брянчанинова). Машинопись. 1968. С. 350 (письмо № 330). «Слово из вечности» вошло в первый том «Аскетических опытов» под названием «Голос из вечности».
  16. Л. Соколов. Епископ Игнатий Брянчанинов: Его жизнь, личность и морально-аскетические воззрения: В 2 ч. Киев, 1915. Ч. 1. С. ЗЗ6

Помочь проекту

СБЕРБАНК
2202 2036 4595 0645
YOOMONEY
41001410883310

Поделиться

Псалом сто-осмнадцатый

Предисловие св. Феофан Затворник Сто-осмнадцатый псалом отличается от других псалмов такими видными особенностями, которых нельзя не заметить с первого же раза. Количество стихов сказывается само собою; у нас один этот

По разделам

12 Responses

  1. //Конечно, для современного интеллигента, мало знакомого с православным вероучением, все сказанное Владыкой Игнатием о художественном творчестве может показаться слишком строгим, неприемлемым и даже шокирующим//

    Значит,я еще современная интеллигентка…
    Творения св.Игнатия Брянчанинова несомненно художественны.За каждым образом он видит Божий промысел.Будь то море,или одинокое,по моему,осеннее дерево.Все очень красиво.Наверное,это и есть,когда художественные способности служат на благо богословия.И я считаю,это высокая задача…

    Но хотя,Пушкин не ставил перед собой такие узкие рамки,в которых предлагает существовать художественному таланту святитель,его произведения все равно дышат чистотой и являют красоту.Какую-то с уже Божественным отпечатком.Это чувствуется,даже если Пушкин не пишет в этот момент слово Бог.
    Не могу пока согласиться.У каждого свои задачи и свои таланты.
    Тот аскетизм,который предлагает святитель Игнатий в миру для меня спорный.Все чаще встречаюсь с новоначальными,которые читая святителя Игнатия и буквально исполняя все,что он говорит, улетают в заоблачные дали и с презрением относятся к мирскому.Все это преждевременно и опасно.

  2. Советую послушать записи бесед на р. Радонеж с творческими людьми.
    Очень занимательное слушанье. Среди таких людей очень распространено мнение, что талант – критерий истинности. Но это отнюдь не так.

    Вот мне жена на ДР подарила книжку с миниатюрами художников 19 века, есть замечательные картины, но я там встретил и откровенно порнографические изображения, пришлось книжку поменять на другую.

    Еще один соблазн людей творческих – любование тленом. Например часто встречается мотив продажи вечности за миг счастья

    Сам люблю читать класcику, но она по большему счету не духовна почти никак, она душевна, глубоко душевна, иногда, но не духовна.

  3. Наталья, здѣсь же вѣдь никто противъъ Пушкина ничего не говоритъ… Свт.Игнатій лично зналъ Пушкина, былъ высокаго мнѣнія о его поэзіи… Самъ онъ неоднократно упоминалъ, что въ написаніи своихъ трудовъ старается брать примѣръ имѣнно съ Пушкина, также тщательно вывѣряя каждое слово и добиваясь идѣальнаго, такъ сказать, звучанія текста…
    Съ тѣмъ, что многія произведѣнія Пушкина отличаются необыкновенной красотой и несутъ на себѣ нѣкій отпечатокъ небеснаго, думаю согласится каждый, кто Пушкина удосужился читать, ничего противъ этого не говоритъ и свт.Игнатій. Онъ на другое обращаетъ вниманіе – что мірское искусство, даже въ своихъ высшихъ образцахъ, не является основой Богопознанія. Да, оно какъ-то указывать на Божественное, подводить къ нему, но никоимъ образомъ не можетъ удовлетворительно раскрыть его содержаніе. Свт.Игнатій и предостерегаетъ отъ этого, говоря о томъ, что восходить къ Богопознанію можно лишь напитывая душу трудами просвѣщенныхъ Св.Духомъ Отцовъ, а никакъ не мірскихъ художниковъ… В аскетичексой практикѣ это дѣйствительно очень важный и принципіальный моментъ, почему свт.Игнатій такъ решительно на немъ и заостряетъ вниманіе… Такъ что я не вижу у него такого вотъ непріятія искусства, скорѣе – четкое разграниченіе: всѣму свое мѣсто.
    А то, что скажемъ, для дѣтей сказки Пушкина, гдѣ слово “Богъ” явно не выписывается, гораздо полезнѣе нѣкоторыхъ современныхъ донельзя православныхъ книжекъ, я лично не сомнѣваюсь…
    Касаемо дѣйствія трудовъ свт.Игнатія на новоначальныхъ, то никогда ничего дурного здѣсь не наблюдалъ… Во-первыхъ, чтобы прочитать его труды, надо приложить немало усилій… Какъ говорилъ блаженной памяти иг.Никонъ (Воробьевъ), они сейчасъ уже практически недоступны для пониманія современнымъ людямъ. Такъ что для человѣка серьезнаго, который беретъ на себя такой трудъ, обернется онъ при успѣшномъ выполненіи, какъ вы понимаете, немалой пользой, а тѣ, кто легкихъ путей ищутъ, у нихъ на свт.Игнатія, какъ правило, нѣкая “аллергія”, и онѣ что попроще возьмутъ – напримѣръ, “Книгу душеполезнейшую о непрестанномъ Причащеніи Святыхъ Христовыхъ Тайнъ”, ну или тамъ Шмемана какого-нибудь вкупѣ со товарищи его… Вотъ тогда-то и начинаются истинныя проблемы-то, а отнюдь не отъ чтенія свт.Игнатія… Вѣдь если, положимъ, и его съ книжныхъ полокъ убрать, то что тогда вообще останется-то??? На мой взглядъ, его труды какъ разъ и способствуютъ направленію вѣрующаго въ правильное русло, я лично очень ему за ето благодаренъ, послѣ ихъ прочтенія (надо сказать, съ большимъ трудомъ и далеко не съ первой попытки), многое у меня въ головѣ встало на свои мѣста, и много своихъ ошибокъ я осозналъ… Надѣюсь, что и другимъ это чтеніе пошло и пойдетъ на пользу…

  4. Кажется, данная статья, популяризируя учение Святителя Игнатия, несколько огрубляет тонкую ткань того благородного и сильного противоядия от синкретизма и гностической экзальтации, которую дал Русской Церкви и обществу Святой Угодник.
    Он противостоял всем видам прелести, самонадеянности, самозванного “старчества”, нигилизма по отношению к Отцам, всем видам самочинного вторжения в область священного и духовного, войти в которую невозможно иначе, как через глубокое покаяние с познанием своей падшести и взысканием Спасителя.
    Будучи великим аристократом духа, он не терпел смешения духовного с мирским и душевным. Это претило его высокому духу.
    Но он был почти одинок в этом рафинированном благородстве, в этой изысканности духовного вкуса.
    Россия была намного душевнее – Россия начала 30 -40 годов 19 века, когда в Святителе и созрел его вкус – благодаря общей духовной безопасности, гарантом которой был Православный Царь.
    В этом смысле Святитель – Пророк более поздних времен.
    В частности, его замечания об оде “Бог” Державина, которую он не мог слышать, мы можем и должны экстраполировать на фильм “Остров”, роман “Флавиана”, повесть “Димон”, и т. д.
    Что же касается позднего Пушкина, Шекспировских Гамлета и Лира, Реквиема Моцарта, “Страстей по Иоанну” Баха, “Рана” Акиры Куросавы – то этим высочайшим произведениям человеческого духа Святитель не уделил внимания по той причине, что они никак не вторгались в область синкретизма, никак не могли быть предметом его неприятия. Он противостоял пошлости, той тонкой пошлости, которую не замечала относительно благополучная тогда Россия.
    Любое самоутверждение, любой декаданс – пошлы.
    Поэтому, скажем, весь “Серебряный век” попадает под огонь Святителя Игнатия.
    А подлинное искусство, предметом которого является не падшее “я” художника, но объект: мир и человеческая жизнь – не попадает.
    Поэтому аскетизм Святителя Игнатия и его благодатный дар рассуждения духовного мы применяем к нашей жизни следующим образом.
    Смешения религиозного с психическим, воображаемого с Богооткровенным – фильмы о Страстях Христовых, повести Юлии Вознесенской о “своих загробных похождениях”, литературные и кинематографические произведения, изображающие сверхъестественное через игру актеров, то есть лгущих – всего это не должно быть в жизни сознательного Христианина.
    Подлинному искусству, как и подлинной философии – место есть. Оно определенно и точно.
    Это душевная пища. Ее прием ограничен и подчинен приему пищи духовной.

  5. Отче, скажите, пожалуйста, как вы относитесь к книге “Флавиан” (по моему о священнике Флавиане). Мне ее посоветовал одна монахиня на выставке, но я ее еще не начинал читать. Что вы думаете об этой книге?

  6. Некоторые мои прихожане тоже в восторге от нее. Не хочу, но, видимо, придется ознакомиться. Предполагаю, что нечто в духе “Острова”. То есть произведение, где земными изобразительными средствами “изображается” благодать, чудо. Ну и чем это отличается от того кощунства, которое считает нормой о. А. Кураев, заявляя, что Благодатный Огонь, “добываемый от зажигалки”, есть “репрезентация”, “изображение” истинного Чуда – Воскресения? По сути эти потуги авторов, режиссеров и актеров изобразить Благодатный Огонь с помощью своей земной зажигалки.

  7. Это кощунственно по существу. Именно против этого восставал Епископ Игнатий.

  8. Мнѣ сію книгу какъ-то давно подарилъ авторъ… Я уже дѣталей-то не упомню, какъ-то оно не отложилось, но пользы я въ этой книгѣ не увидѣлъ… Да, можно ее сравнить съ фильмомъ “Островъ”, даже я бы сказалъ, что “Островъ” по сравненію съ ней – болѣе трезвое и вывѣренное произведѣніе… Ну суть тамъ въ томъ, что нѣкій человѣкъ, живущій довольно поганой жизнью, встретившись случаемъ съ онымъ о.Флавіаномъ, безъ особыхъ-то усилій и скорбей сподобляется многихъ чудесъ, ну тамъ къ примѣру въ концѣ жена его бывшая, 5 абортовъ отъ него сдѣлавшая, по его молитвѣ въ моргѣ чудесно воскресаетъ, и другое въ томъ же духѣ… Ну т.е. скорби-то у него, конечно, были, но какъ только онъ съ подачи о.Флавіана уразумѣвалъ, въ чемъ его ошибка, сразу же и чудесное избавлѣніе слѣдовало… Ну въ двухъ словахъ, такого вотъ рода книга, думаю, понятна ея суть… Напоминаетъ отчасти книгу некоего м.Тихона “Архіерей”, повести Вознесенской и подобное… Такъ что сами думайтѣ, стоитъ ли на нее время тратить, хотя она и невелика въ общемъ-то…

  9. Статья замечательная, а главное нужная в наше время, когда душевным подобием духовного стараються заменить действительно духовное.

  10. И все-таки душевная пища нужна тоже,но немного,и желательно хорошая и безвредная.Пушкин творил на этом уровне превосходно.

    Но вот то,что пишется подобное Вознесенской,ставится кино и выдается все это за духовное детище.Это уже не духовное детище,а какой-то гибрид из инородных соединений,а в результате получается урод.Такого сорта искусство,как бы громко его не обзывали вызывает отвращение или ,простите,насмешку.

  11. Очень интересен сам по себе такой термин, как сомоограничение человека, который и так ограничен в своей тварности.
    Творить не значит быть.
    Творит Господь!
    Сотворен человек.
    Творит человек?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.