“Богородица есть мать сыра земля”

Выражение «Богородица мать сыра земля есть» содержится в «пророчестве» мифической «старицы» в романе Достоевского «Бесы» и характерным образом демонстрирует нам саму сущность почвенничества, его установку на «воцерковление» исторически сложившейся религиозной жизни русского народа, то есть заведомо обреченную на неудачу попытку христианизировать языческую составляющую этой «живой жизни». Поскольку христианизировать «народный» пантеизм и антропотеизм (стихийное обожествление мира и человека, физического и социального космоса) средствами ортодоксального Христианства, разумеется, невозможно, подобная процедура «воцерковления» национального язычества осуществляется в почвенничестве средствами гностической демагогии, или религиозной софистики.

«А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: „Богородица что есть, как мнишь?“ — „Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого“. — „Так, говорит, Богородица — великая мать сыра земля есть и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество“. Запало тогда мне это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать, сама целую и плачу»[1].

Здесь мы можем видеть основную причину того, почему вообще почвенничество как сугубо книжное, салонное направление религиозно-философской и общественной мысли (а именно, как идеология литературно-публицистических периодических изданий «Время», а затем «Эпоха» и «Дневник писателя») выбрало главной своей идеей «примирение» не только западников и славянофилов, но и народа с интеллигенцией вообще, самых широких слоев населения и исторически «оторвавшегося» от него «образованного общества». Мотивировка такой позиции, то есть самой возможности осуществления такого «всепримирения», и заключается в том, что основным принципом религиозных представлений русской «творческой интеллигенции» того времени тоже было не что иное, как неоязыческий антропотеизм, с той лишь разницей, что это были не местные простоволосые культы «матери сырой земли» и т.п., но западный гуманистический неогностицизм Нового времени. Поэтому и особых препятствий для их синтеза не возникало. И это касается, конечно, не только почвенничества, но и европейского романтизма в целом (лишь отечественной разновидностью которого является направление, раз и навсегда выбранное братьями Достоевскими и неизменно исповедуемое Ф.М. до самого конца его жизни).

Иными словами, здесь как бы встретились два язычества как «природной» (естественной) религиозности: русская фольклорная как массовая и «богемная» как эзотерическая, или неогностическая. Отсюда типичное для оккультизма и теософии религиозное содержание выражения «Богородица [это] мать сыра земля». Более того, народное двоеверие как раздвоенность религиозного сознания (смешение пережитков языческих представлений с христианской веры) значительно уступало этой же раздвоенности у «просвещенного» русского человека. Поэтому зачастую те гностические изуверства, которые Достоевский вкладывал в уста своих мифических «людей почвы», были незнакомы даже самому русскому народу. И случай «Богородицы-матери сырой земли» как раз один из таких.  «Говоря о различных сторонах культа матери-земли, Смирнов подчеркивает, что “Мать-земля по ассоциации сходства не раз становится рядом с Божией Матерью, но никогда не сливается с Нею”» [тогда как] «Достоевский, видимо, считал, что мысль о тождестве земли и Богоматери присутствует в народных представлениях, но, как замечает Смирнов, это “пророчество не находит параллелей в произведениях народного творчества”»[2]. То есть, Достоевский идеологически утрирует даже то апокрифическое представление, которое свойственно религиозному фольклору: там Божия Матерь «ставилась рядом с матерью-землей», а в почвенничестве они уже отождествляются.

Ортодоксия требует отречения от язычества как обязательного условия вхождения в Церковь, покаяния в неправоверии как в форме неверия. «Боги языков бесы суть», а добродетели язычников суть «блестящие пороки», то есть сублимированные греховные страсти – вот основные принципы православного понимания этого вопроса. Соответственно, неогностицизм модерна трактует эту проблему диаметрально противоположным образом, не видя существенных противоречий между естественной религией и Христианством, потому что вообще отрицает онтологическую разницу между естественным и сверхъестественным, поэтому отрицает и грех как беззаконие твари против Творца, признавая грех только как «болезнь природы», то есть «повреждение» той же самой единой субстанции бытия, которая в Боге «здрава». Поэтому Хромоножка у Достоевского как младшая сивилла при его гностической «старице» тут же изрекает другое «пророчество», аналогичное по содержанию, стилистике и синтаксической конструкции: «А, по-моему, Бог и природа есть все одно»[3]. Тех же самых воззрений, как мы помним, придерживается сам Ф.М.: «Человек…. идет от многоразличия к Синтезу…. А натура Бога другая. Это полный синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе». «Синтетическая натура Христа изумительна. Ведь это натура Бога, значит, Христос есть отражение Бога на земле. Как воскреснет тогда каждое я — в общем Синтезе — трудно представить»[4].

Отсюда и расшифровка очередного «пророчества» Достоевского, то есть транслируемого в формуле «Богородица есть мать сыра земля» идеологического послания почвенничества. Поскольку «нравственные» природы («натуры») Божьего и человеческого духа, Христа и Хромоножки принципиально не отличаются друг от друга, постольку сама человеческая природа («сыра земля») является источником божественной («нравственной») природы, а именно, сам человек «рождает» и взращивает в себе «Я Христа» как божественный принцип своей личности, который ему естественно присущ и который надо лишь реализовать в себе путем «нравственного самосовершенствования». Поэтому «учитель мужика “в деле веры его»” — это сама почва, это вся земля русская, что верования эти как бы рождаются вместе с ним и укрепляются в сердце его вместе с жизнию»[5]. Поэтому как бы исторически не падал русский народ и «оторвавшийся» от него «развитый» субъект, они всегда имеют в самих себе силу (как «врожденную благодать» в пелагианстве), способную возродить его и вознести до насущного Идеала (гностического «состояния Христа»). Насколько историческая Приснодева является Матерью Иисуса Христа, настолько сама человеческая природа (русская природа, в частности) является матерью нравственной природы каждой человеческой личности (русского «скитальца», в частности) как гностического «Христа-Спасителя» самого себя и мира. «Я сказал дурно про общество. О шатании. Но ведь в конце я от него же и жду спасения. Это спасение в расширении идеи русской»[6]. – Прежде всего, в расширении этой «русской идеи» в самом человеке, полном заполнении души человека этой «идеей» (гностическим «Христом»), а затем – в дальнейшей ее экспансии в мир. «Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной»[7]. То есть, становления всех «Христами». В частности, такую религиозную веру в себя проповедует «старец» Зосима» в «Братья Карамазовых». «Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской»[8].

По аналогичному принципу гностического самоспасения, как мы видим, осуществляется оккультное «таинство» у еще одной романной «старицы» Достоевского (в «Бесах»). «А как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество». То есть, сделаешь магическое («высоконравственное») действие – получишь сверхъестественный результат: духовно изменишь себя, претворишь свою «горесть» – в «радость», пересоздашь себя из «великого грешника» – в «святого-праведного».

Иначе говоря, «старица-пророчица» в «Бесах» является предтечей гностического «старца» Зосимы в «Карамазовых», которому Достоевский поручает изложение основных «догматов» почвенничества как своей гуманистической религии. Соответственно, Хромоножка относится к ней как Алеша – к Зосиме, то есть как ученик к своему гуру, подмастерье при гностическом «пророке», который должен исполнить заветы Учителя, то есть путем «нравственной самообработки» возрастить в себе «Я Христа», чтобы спасти других грешников («сделать себя ответчиком за весь грех людской»). Отсюда повышенный интерес к образу Хромоножки и культ гностической мантры «Богородица – мать сыра земля» в эпоху декаданса как «развитого» оккультизма[9].

Поэтому столь же бесплодными, по сути, но весьма деструктивными для Церкви на конкретном историческом отрезке ее существования являются попытки «воцерковить» этот почвеннический неогностицизм, сколь спекулятивной и порочной была практика самого почвенничества по «христианизации» национальных суеверий, рудиментов языческих представлений русского народа, наряду с новейшими «достижениями» западного неогностицизма эпохи романтизма. «Булгаков говорит о Хромоножке как о “ясновидящей, из рода сивилл, которые читают в книге судеб с закрытыми глазами”. Более того, ее зрячесть “сильно напоминает то, что на теософическом языке зовется астральным ясновидением и существенно отличается от религиозного вдохновения”»[10]. Можно ли в Христианстве сказать, что «астральное ясновидение» теософа «существенно отличается» от ортодоксального «религиозного вдохновения», то есть благодатного откровения Духом Божьим падшему человеку онтологически сокрытых от него божественных истин и сущности вещей? – Нет. Эти религиозные «созерцания» не имеют между собой ничего общего, будучи прямо противоположны между собой по источнику вдохновения. И говорить о том, что они даже «существенно отличаются», это и означает нивелировать ортодоксальную пропасть между тварным и нетварным духом, то есть стоять на позициях того же самого неогностицизма.

То же самое касается другого типичного приема того спекулятивного «воцерковления мира сего», который составляют самую сущность почвенничества и который наследует не только «новое религиозное сознание» декадентов, но и новейшее богословское сознание. «Нам важны те линии отношений православия и язычества, которые здесь [в модернистском богословии Флоренского. – А.Б.] намечены. Языческие образы как предчувствия и искания христианства, которое раскрыло впоследствиито, что было лишь в зародыше… В этих [языческих] обрядах выражено предчувствие или, быть может, даже прообразования будущего христианства, ростки того, что будет явлено в боговоплощении»[11]. Получается, в язычестве (в тварной природе, в человеческом естестве) есть «зародыш» Христианства (то есть божественного, сверхъестественного, нетварной природы, благодати). Поэтому Искупитель в такой религии уже не нужен. Прольешь необходимое количество слез – и «искупишь» все свои грехи. Прольешь кровь – начнешь «спасать» других.

Таким образом, мариологическое кредо почвенничества «Богородица мать сыра земля есть» является выражением неверия носителя этой идеологии. Если в Христианстве Богородица почитаема и прославляема как носительница сугубой благодати, характеризуясь, прежде всего, исключительной любовью к Богу («ум Ее, постоянно направленный и прилепленный к Богу»[12]), не оставляющей места даже для греховных помышлений; то в новом гностицизме (как, например, в буддизме как другой религии самоспасения) Бог не является предметом не то, что поклонения, но даже особого интереса. Новый гностицизм – это сугубо гуманистическая религия, исключительно земная по своему происхождению и по предмету поклонения. Поэтому «земной поклон» здесь в самом прямом смысле является поклоном Земле (с целованием почвы). Поэтому и «Богородица» здесь характеризуется любовью к вещам мира сего (пускай и нравственного характера) и является «великой матерью» исключительно Человека, становящегося Богочеловеком путем космогонического «развития». «Воцерковление» подобного рода верований практически означает попытку вхождения «во двор овчий», проникновения в Царствие Небесное мифическими окольными путями («инуде» (Ин 10:1)), то есть минуя богоуставленные церковные таинства, Покаяние и Крещение, прежде всего. Поэтому они заменяются здесь гностическими «таинствами», в частности, «целованием земли со слезами».

Александр Буздалов

Примечания

1. Бесы. Ч. 1. гл. 4 / Д.,X, 106.
2. Паршин А.Н. «Богородица – мать сыра земля». Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия. 2011. Вып. 5 (37). С. 76 / Смирнов С. И. Древнерусский духовник. М., 2004. С.447.
3. Бесы. Ч. 1. гл. 4 / Д.,X, 106.
4. Записная книжка 1863-1864 гг. / Д.,XX,174.
5. Дневник писателя. 1877, май-июнь гл.4,I /Д., XXV,168.
6. Записная тетрадь 1876-1877 гг. / Д.,XXIV, 197.
7. Дневник писателя. 1977, январь, гл.2,I / Д.,XXV,17.
8. Братья Карамазовы. Ч.2, кн.6, гл.III / Д.,XIV, 290.
9. «Образ Матери-Земли и его связь с Богородицей стали предметом размышлений русской религиозно-философской мысли начала XX в. О нем пишет С.Н. Булгаков в своей работе “Русская трагедия” (1914)… К образу Хромоножки обращались многие русские философы Серебряного века. Среди писавших о ней — Вяч. Иванов, Д.С. Мережковский. Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов… Весьма проникновенно об этом написал В.В. Розанов в статье “Белинский и Достоевский”: “…Это то же самое, что „Богородица есть Мать-сыра земля“. Вот его чувство. Чувство земли своей, земли русской — как священной. Вот откуда и у русских прозвище „Святая Русь“… И — христианская Божия Матерь, и — каменные бабы киевских времен”» (Паршин А.Н. «Богородица – мать сыра земля». Цит. изд. С. 72).
10. Там же.
11. Там же. С. 75.
12. Изложение православного учения о Божией Матери. Составлено святителем Игнатием (Брянчаниновым). Цит. по кн.: Учение Православной Церкви о Божией Матери. Святитель Игнатий (Брянчанинов). Изд. «Новое небо», 2018.