В романе Германа Гессе тема истории привязана к двум родственным темам: во-первых, культуры и, во-вторых, варварства, как противоположности культуры.
Тема культуры оказывается в центре романа уже потому, что Гессе приписывает Касталии героическую роль в борьбе с фельетонной эпохой. И это тогда, когда сам Гессе является свидетелем краха европейской культуры в XX веке и предвидит его в будущем для своей Касталии.
Высокая культура, сама Касталия, как ее воплощение, не стоит на своем основании, а зависит от того, что происходит с государством, обществом и душой. А эта история враждебна всяким идеалам, в том числе культурным. Вернее, не враждебна, а гораздо хуже. История погружает всякий идеал в свой грязный поток, где смешано общее и частное, случайное и необходимое. Иначе говоря, рядом с культурой всегда существует опасность ее вульгаризации.
Источник власти Гессе хотел бы найти в законе личности. Человек постигает прошлое из настоящего и настоящее из прошлого, и тем самым останавливает движение истории, делая его понятным. В прощальном письме Кнехта руководству Касталии мы встречаем прямую цитату из Якоба Буркхардта:
Могут прийти времена ужаса и величайших бедствий. Но если бывает счастье и в беде, то оно может быть только духовным – обращенным назад, чтобы спасти культуру прошлого, обращенным вперед, чтобы с бодрой веселостью представлять дух в эпоху, которая иначе целиком оказалась бы во власти материи.
Не утопия и не мечта
Гессе располагает культурный образец в классическом прошлом. Это не просто западная культура, а конкретный ее период: с 1500 по 1800 год. В этом значении культура выступает уже не как утопия и мечта, а как точно измеренный образец, знание «восьмых и шестнадцатых», как веско заявляет в романе мастер музыки:
Тот мастер Игры или учитель, который пекся бы прежде всего о близости к «сокровенному смыслу», был бы очень плохим учителем. Я, например, признаться, за всю жизнь не сказал своим ученикам ни слова о «смысле» музыки; если он есть, то он во мне не нуждается. Зато я всегда придавал большое значение тому, чтобы мои ученики хорошенько считали восьмые и шестнадцатые. Будешь ли ты учителем, ученым или музыкантом, благоговей перед «смыслом», но не думай, что его можно преподать. Из-за своих потуг преподать «смысл» философы истории загубили половину мировой истории, положили начало фельетонной эпохе и повинны в потоках пролитой крови.
Здесь Гессе полемизирует и со «смыслом» культуры и со «смыслом» истории. В этом отношении мастер музыки – еще одно отражение Якоба Буркхардта, а не только отец Иаков.
Мастер музыки продолжает:
И если бы я должен был знакомить учеников, например, с Гомером или с греческими трагиками, я не пытался бы внушать им, что поэзия – это проявление божественного начала, а постарался бы открыть им доступ к поэзии через точное знание ее языковых и ритмических средств. Дело учителя и ученого – изучать такие средства, беречь традиции, соблюдать чистоту методов, а не вызывать и не форсировать те неописуемые ощущения, которые достаются в удел избранным, кстати сказать, страдальцам и жертвам.
Культура важна как один из способов преодолеть разрыв между мыслью и делом, и, следовательно, указывает на главную тему романа и основной его тезис, одновременно жизненный и литературный:
Музыку творят руками и пальцами, ртом, легкими, не одним только мозгом, и кто умеет читать ноты, но не владеет как следует ни одним инструментом, тот пусть помалкивает о музыке.
Как точно это пересекается с мыслью еще одного современника Гессе – Густава Шпета, который писал:
Философии можно научить, а философствовать надо отучиться.1[46, С. 52]
Культурный идеал неосуществим, но это не имеет значения, потому что осуществимо знание истории, культуры, философии.
Анализ культуры
Культура никогда не проект, а всегда то, что есть, и поэтому не поддается рациональному регулированию, как для разнообразия верно заметил обычно неточный Т. С. Элиот:
Культура – единственное, к чему мы не можем намеренно стремиться. Она есть продукт более или менее гармонических занятий, которыми люди занимаются ради них самих. Художник должен сосредоточиться на своем холсте, поэт – на своей пишущей машинке, чиновник – на справедливом разрешении частных проблем, которые стоят перед ним, каждый в соответственной обстановке.2
Для Гессе Касталия – не проект спасения культуры, а один из инструментов для анализа.
Например, мы видим, что Касталия не воссоединила культуру и Церковь. Но ведь и никто не соединил, и еще неизвестно, возможно ли это. Идеал Касталии выглядит прямым вызовом существующей в XX и XXI веках системе образования и культуры, однозначно осуждает мнимое покровительство искусств и наук, которое осуществляет современное государство. В частности, Гессе не верит в успех образования, которому решает посвятить свою жизнь Кнехт.
Если бы у проблем власти, истории, культуры, образования было техническое решение, то был бы нужен не роман, а организация типа ЮНЕСКО или Министерства культуры.
Европейская культура
Как верно отметил Э.Р. Курциус, Касталия отнесена в отдаленное будущее, которое тем не менее сохраняет еще все элементы культуры XX века. Это позволяет включить в роман критику нашей культуры, но еще важнее, считает Курциус, это связывает игру в бисер с каждой эпохой в европейской истории. При этом Курциус тонко отмечает, что роман не включен в эту культуру, а напротив, сам включает в себя всю европейскую культуру как часть духовного мира Германа Гессе.3
Учитывая предыдущие увлечения Гессе Востоком, легко было бы ожидать, что речь в романе пойдет о мировой культуре, культуре без границ. Но нет, Гессе на этот раз предстает как человек европейской культуры. При всех отсылках (см. девиз романа: «Паломникам в Страну Востока») к Востоку Индии и Китая, здесь Гессе совершенно западный человек, даже именно немец.
«Das Glasperlenspiel – это западная книга», – пишет Курциус,4 а культура в «Игре в бисер» не одна из многих «культур», а культура вообще, в единственном числе.
Мы находим в романе критику «мировой культуры» в истории с членом ордена по прозвищу «Старший брат», который полностью окитаился и живет в созданной им посреди Европы обители «Бамбуковая Роща». Кнехт участвует вместе с ним в гаданиях по «Книге перемен» и усовершенствует свой китайский язык, но в нужный момент «Старший брат» оказывается бесполезен и, что характерно, не участвует в «игре в бисер».
Странствование в страну Востока в романе – один из опытов самого Гессе, и опыт понятый им самим неудачный, несколько комичный. В любом случае экзотика противоречит замыслу романа, его европейскому тону и фону и классицистической вражде Касталии ко всяком особенностям.
Культура и темы романа
Наше краткое обозрение темы культуры показало, что Гессе хорошо понимает сложную природу культуры, которая одновременно отделена и соединена с реальностью за счет своей символической, и поэтому универсальной природы. Знание культуры предстает как один из видов искусства чтения или, если хотите, «игры в бисер».
Своим сложным способом Гессе прочитывает вместе с читателями историю европейской культуры. Ей неизменно, в каждый момент истории, противостоит варварство не как неграмотность и некультурность, а как ложная культура. По мысли неоклассициста Гессе, культура (в единственном числе) борется против совершенно определенных врагов: романтизма, маньеризма и, в том числе, массовой культуры с ее кичем.
Романтики! вот кто был великими уравнителями, упростителями. Поэтому романтизм – это всегда голос варварства, даже если он романтизирует национальную культуру. Как только ты начинаешь искать культурные особенности, ты погружаешься в мечту, в свой частный сон.
Что же, наконец, угрожает Касталии, культуре вообще? Неумение и нежелание учиться обобщать, то есть думать. Такое неумение отчуждает мысль от действия, а там, где мысль и действие разделены, рождается мечта: романтическая, варварская, сентиментальная. И здесь же в эпоху романтизма рождается человек, ставший загадкой для самого себя и нуждающийся поэтому в самооткровении.
Когда это происходит, то история становится воспоминанием об истории, культура – всего лишь мечтой о культуре, а образование – неудовлетворенным желанием образования. Да что говорить, если даже сама вера может быть только воспоминанием о вере.
Вот, оказывается, для чего нужны художественные и интеллектуальные ходы в романе «Игра в бисер». Они были нужны автору для того, чтобы встать к истории и культуре в правильное, а не мечтательное отношение. Все остальное можно делать и во сне, но в этом месте надо проснуться.
Рассуждения Германа Гессе о культуре приводят нас, наконец, к разговору о его неоклассицизме.
Следующая глава: Классицизм в романе “Игра в бисер”
- Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. // Сочинения. М.: Правда, 1989. С. 52. ↩︎
- Eliot T. S. Notes towards the Definition of Culture. New York: Harcourt, Brace & Co., Inc, 1949. P. 17-18. ↩︎
- Curtius E. R. Hermann Hesse. // Hermann Hesse / H. Bloom. Philadelphia: Chelsea House Publishers, 2002. P. 15-16. ↩︎
- Curtius E. R. Hermann Hesse. // Hermann Hesse / H. Bloom. Philadelphia: Chelsea House Publishers, 2002. P. 16. ↩︎
4 Responses
Эх, а ведь раньше хорошие материалы на сайте выходили, было интересно почитать.
За время своей литературной деятельности я убедился, что искусство чтения – ключевая тема.
А какие темы были бы интересны вам?
Для изучения исследуемого предмета (слова Божия), по слову преп. Симеона Нового Богослова, от человека только желание (согласие). Прочтение же зависит уже от человека и от Бога, а то, чтобы понять, уже только от Бога, по действию благодати. Итак, если слово духовное не понятно кому либо, то надлежит разобраться, почему он утратил благодать (то есть из-за какого греха), и не получает её, для разумения читаемого.
Ссылку не даю, думаю текст вам хорошо знаком.
Термин “искусство чтения”, на мой взгляд, не отражает сущности проблемы, даже как-бы подменяет её.
Я являлся постоянным читателем портала Антимодернизм с 2013 года. Прочтение материалов, особенно пространных (таких, как разбор Сергианства, персоналий модернизма, истории модернизма) очень помогло мне в то время. Благодаря им я смог ответить для себя на сложные вопросы. Многие явления в жизни Церкви, которые вызывали недоумение, стали понятны.
Не будет преувеличением сказать – я получил большую именно духовную пользу от чтения ваших, Роман, материалов. Даже не могу представить, как сейчас можно стать православным человеком, не читая старый Антимодернизм.
Но с 2018 примерно года вы изменили направление творчества. Смысл, идеи новых публикаций мне вполне понятны, но, на мой взгляд, они уже не имеют соли, как ранние материалы, поскольку зачастую опираются на языческих, безблагодатных авторов, на чуждые (даже, я бы сказал, не нужные) для богословия понятия.
Я бы предложил законсервировать Антимодернизм, чем разбавлять его, но это лично моё видение. Старый Антимодернизм вполне закончен и самодостаточен.
Какие материалы мне бы хотелось видеть? В Церковь по прежнему приходят новые души, их ждут ещё более серьезные искушения, потому что пресловутый модернизм уже не имеет какого-то системного противодействия. Многие голоса в защиту православного учения, которые звучали до 2016 года, уже утихли, по разным причинам. Может быть, хотелось бы чтобы ваши обличающие статьи вновь вернулись на страницы Антимодернизма.
Теоретическое обсуждение того, как научиться понимать, сказанное в Писании и Святыми Отцами, не является бесполезным. Из Вашего ответа тоже видно, что полезно задуматься над этой темой и поучиться у Святых (и у светских авторов тоже не помешает) тому, как читать.
Правильно понимать сказанное Христом – лучшая защита для души, гораздо лучше, чем критика отдельных заблуждений отдельных авторов. К тому же, у меня просто не хватило бы сил опровергнуть всю глупость, которую продуцируют духовно больные люди.