В романе Германа Гессе тема истории привязана к двум родственным темам: во-первых, культуры и, во-вторых, варварства, как противоположности культуры.
Тема культуры оказывается в центре романа уже потому, что Гессе приписывает Касталии героическую роль в борьбе с фельетонной эпохой. И это тогда, когда сам Гессе является свидетелем краха европейской культуры в XX веке и предвидит его в будущем для своей Касталии.
Высокая культура, сама Касталия, как ее воплощение, не стоит на своем основании, а зависит от того, что происходит с государством, обществом и душой. А эта история враждебна всяким идеалам, в том числе культурным. Вернее, не враждебна, а гораздо хуже. История погружает всякий идеал в свой грязный поток, где смешано общее и частное, случайное и необходимое. Иначе говоря, рядом с культурой всегда существует опасность ее вульгаризации.
Источник власти Гессе хотел бы найти в законе личности. Человек постигает прошлое из настоящего и настоящее из прошлого, и тем самым останавливает движение истории, делая его понятным. В прощальном письме Кнехта руководству Касталии мы встречаем прямую цитату из Якоба Буркхардта:
Могут прийти времена ужаса и величайших бедствий. Но если бывает счастье и в беде, то оно может быть только духовным – обращенным назад, чтобы спасти культуру прошлого, обращенным вперед, чтобы с бодрой веселостью представлять дух в эпоху, которая иначе целиком оказалась бы во власти материи.
Не утопия и не мечта
Гессе располагает культурный образец в классическом прошлом. Это не просто западная культура, а конкретный ее период: с 1500 по 1800 год. В этом значении культура выступает уже не как утопия и мечта, а как точно измеренный образец, знание «восьмых и шестнадцатых», как веско заявляет в романе мастер музыки:
Тот мастер Игры или учитель, который пекся бы прежде всего о близости к «сокровенному смыслу», был бы очень плохим учителем. Я, например, признаться, за всю жизнь не сказал своим ученикам ни слова о «смысле» музыки; если он есть, то он во мне не нуждается. Зато я всегда придавал большое значение тому, чтобы мои ученики хорошенько считали восьмые и шестнадцатые. Будешь ли ты учителем, ученым или музыкантом, благоговей перед «смыслом», но не думай, что его можно преподать. Из-за своих потуг преподать «смысл» философы истории загубили половину мировой истории, положили начало фельетонной эпохе и повинны в потоках пролитой крови.
Здесь Гессе полемизирует и со «смыслом» культуры и со «смыслом» истории. В этом отношении мастер музыки – еще одно отражение Якоба Буркхардта, а не только отец Иаков.
Мастер музыки продолжает:
И если бы я должен был знакомить учеников, например, с Гомером или с греческими трагиками, я не пытался бы внушать им, что поэзия – это проявление божественного начала, а постарался бы открыть им доступ к поэзии через точное знание ее языковых и ритмических средств. Дело учителя и ученого – изучать такие средства, беречь традиции, соблюдать чистоту методов, а не вызывать и не форсировать те неописуемые ощущения, которые достаются в удел избранным, кстати сказать, страдальцам и жертвам.
Культура важна как один из способов преодолеть разрыв между мыслью и делом, и, следовательно, указывает на главную тему романа и основной его тезис, одновременно жизненный и литературный:
Музыку творят руками и пальцами, ртом, легкими, не одним только мозгом, и кто умеет читать ноты, но не владеет как следует ни одним инструментом, тот пусть помалкивает о музыке.
Как точно это пересекается с мыслью еще одного современника Гессе – Густава Шпета, который писал:
Философии можно научить, а философствовать надо отучиться.1[46, С. 52]
Культурный идеал неосуществим, но это не имеет значения, потому что осуществимо знание истории, культуры, философии.
Анализ культуры
Культура никогда не проект, а всегда то, что есть, и поэтому не поддается рациональному регулированию, как для разнообразия верно заметил обычно неточный Т. С. Элиот:
Культура – единственное, к чему мы не можем намеренно стремиться. Она есть продукт более или менее гармонических занятий, которыми люди занимаются ради них самих. Художник должен сосредоточиться на своем холсте, поэт – на своей пишущей машинке, чиновник – на справедливом разрешении частных проблем, которые стоят перед ним, каждый в соответственной обстановке.2
Для Гессе Касталия – не проект спасения культуры, а один из инструментов для анализа.
Например, мы видим, что Касталия не воссоединила культуру и Церковь. Но ведь и никто не соединил, и еще неизвестно, возможно ли это. Идеал Касталии выглядит прямым вызовом существующей в XX и XXI веках системе образования и культуры, однозначно осуждает мнимое покровительство искусств и наук, которое осуществляет современное государство. В частности, Гессе не верит в успех образования, которому решает посвятить свою жизнь Кнехт.
Если бы у проблем власти, истории, культуры, образования было техническое решение, то был бы нужен не роман, а организация типа ЮНЕСКО или Министерства культуры.
Европейская культура
Как верно отметил Э.Р. Курциус, Касталия отнесена в отдаленное будущее, которое тем не менее сохраняет еще все элементы культуры XX века. Это позволяет включить в роман критику нашей культуры, но еще важнее, считает Курциус, это связывает игру в бисер с каждой эпохой в европейской истории. При этом Курциус тонко отмечает, что роман не включен в эту культуру, а напротив, сам включает в себя всю европейскую культуру как часть духовного мира Германа Гессе.3
Учитывая предыдущие увлечения Гессе Востоком, легко было бы ожидать, что речь в романе пойдет о мировой культуре, культуре без границ. Но нет, Гессе на этот раз предстает как человек европейской культуры. При всех отсылках (см. девиз романа: «Паломникам в Страну Востока») к Востоку Индии и Китая, здесь Гессе совершенно западный человек, даже именно немец.
«Das Glasperlenspiel – это западная книга», – пишет Курциус,4 а культура в «Игре в бисер» не одна из многих «культур», а культура вообще, в единственном числе.
Мы находим в романе критику «мировой культуры» в истории с членом ордена по прозвищу «Старший брат», который полностью окитаился и живет в созданной им посреди Европы обители «Бамбуковая Роща». Кнехт участвует вместе с ним в гаданиях по «Книге перемен» и усовершенствует свой китайский язык, но в нужный момент «Старший брат» оказывается бесполезен и, что характерно, не участвует в «игре в бисер».
Странствование в страну Востока в романе – один из опытов самого Гессе, и опыт понятый им самим неудачный, несколько комичный. В любом случае экзотика противоречит замыслу романа, его европейскому тону и фону и классицистической вражде Касталии ко всяком особенностям.
Культура и темы романа
Наше краткое обозрение темы культуры показало, что Гессе хорошо понимает сложную природу культуры, которая одновременно отделена и соединена с реальностью за счет своей символической, и поэтому универсальной природы. Знание культуры предстает как один из видов искусства чтения или, если хотите, «игры в бисер».
Своим сложным способом Гессе прочитывает вместе с читателями историю европейской культуры. Ей неизменно, в каждый момент истории, противостоит варварство не как неграмотность и некультурность, а как ложная культура. По мысли неоклассициста Гессе, культура (в единственном числе) борется против совершенно определенных врагов: романтизма, маньеризма и, в том числе, массовой культуры с ее кичем.
Романтики! вот кто был великими уравнителями, упростителями. Поэтому романтизм – это всегда голос варварства, даже если он романтизирует национальную культуру. Как только ты начинаешь искать культурные особенности, ты погружаешься в мечту, в свой частный сон.
Что же, наконец, угрожает Касталии, культуре вообще? Неумение и нежелание учиться обобщать, то есть думать. Такое неумение отчуждает мысль от действия, а там, где мысль и действие разделены, рождается мечта: романтическая, варварская, сентиментальная. И здесь же в эпоху романтизма рождается человек, ставший загадкой для самого себя и нуждающийся поэтому в самооткровении.
Когда это происходит, то история становится воспоминанием об истории, культура – всего лишь мечтой о культуре, а образование – неудовлетворенным желанием образования. Да что говорить, если даже сама вера может быть только воспоминанием о вере.
Вот, оказывается, для чего нужны художественные и интеллектуальные ходы в романе «Игра в бисер». Они были нужны автору для того, чтобы встать к истории и культуре в правильное, а не мечтательное отношение. Все остальное можно делать и во сне, но в этом месте надо проснуться.
Рассуждения Германа Гессе о культуре приводят нас, наконец, к разговору о его неоклассицизме.
Следующая глава: Классицизм в романе “Игра в бисер”
- Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. // Сочинения. М.: Правда, 1989. С. 52. ↩︎
- Eliot T. S. Notes towards the Definition of Culture. New York: Harcourt, Brace & Co., Inc, 1949. P. 17-18. ↩︎
- Curtius E. R. Hermann Hesse. // Hermann Hesse / H. Bloom. Philadelphia: Chelsea House Publishers, 2002. P. 15-16. ↩︎
- Curtius E. R. Hermann Hesse. // Hermann Hesse / H. Bloom. Philadelphia: Chelsea House Publishers, 2002. P. 16. ↩︎
