Тринадцатое осмистишие
св. Феофан Затворник
Стихи 97 – 104
Тринадцатое восьмистишие идет под буквою или словом «мем» — «пятно».
Пятно — то же, что порок или недостаток в вещи, а равно нравственный недостаток какой-либо и, наконец, грех.
Рассуждая с этой точки зрения, встречаем вопросы: в чем состоят недостатки или пороки, пятнающие человека, и откуда они, какими следствиями сопровождаются и как поправить их?
В настоящем восьмистишии пророк показывает, как исправляются главнейшие пороки душевные: слепота ума, неправость воли и огрубение сердца, нечувствие. Все они исправляются поучением в законе Божием и верным ему последованием. Жизнь по заповедям открывает очи ума, и тогда он уразумевает все ясно (стихи 97 — 100), возвращает правость воле, упорядочивая все начинания ее (стихи 101, 102), восстановляет в сердце забытое чувство ко всему святому и божественному (стихи 103, 104).
Стих девяносто седьмой
Коль возлюбих закон Твой, Господи, весь день поучение мое есть.
Коль возлюбих закон Твой, Господи, то есть как любезен мне закон Твой! Так взывает душа, испытавшая благотворные действия жизни по заповедям Божиим. Приступающий к исполнению заповедей может приступать к сему по страху наказаний, по стыду порока пред людьми, по убеждению ума, что так должно, еще не чувствуя влечения к ним, не зная, какой вкус сокрыт в них; тут он ведется, как ведомый, и трудится, как подъяремное животное. Но потом мало-помалу начинает ощущать благо от такого образа жизни и входить во вкус ее, и чем дальше, тем больше; наконец, удостоверяется, что ничего нет блаженнее, как удаляться от зла и творить благое, поучаясь в законе Господнем день и ночь. Тут уже прилежит он закону не по сознанию долга или другому какому-либо побуждению, а по сердечной любви к нему, ибо благого нельзя не любить. Блаженный Феодорит пишет: Не всякий исполняющий закон Божий исполняет его по любви, но иные исполняют его из боязни и страха наказания, а иные — домогаясь славы от людей; искренние же любители добродетели стараются исполнять Божий повеления из расположения к добру.
Святой Иларий говорит:
Можно бы сказать: как точно исполняю я закон Твой! Но так как больше цены, когда кто делает что любя, а не страшась, то пророк и говорит: «коль возлюбих закон Твой!» Последование воле Божией по любви далеко отстоит от исполнения долга по страху. Пророк и свидетельствует, что его покорность закону происходит от преданности и любви, а не от чего-либо другого. Многие соблюдают пост потому только, что боятся укора за то от пастырей; иные подают бедным потому только, чтобы не подвергнуться обличению в скупости; другие ходят в церковь из-за того лишь, чтобы избежать стыда, когда сделают им замечание за такое нерадение. Все такие делают не потому, что любят. В любви качествует самоохотное усердие к делу, делаемому с радостию и удовольствием. Кто что любит, тот того охотно и желает.
Кто что любит, тот о том непрестанно и помышляет. И пророк, возлюбивший закон, поучался в нем весь день; поучался при всяком деле, чтоб дело его было Богу угодно, не оскорбляло Его; поучался и на свободе от дел, заготовляя образчики для дел, чтобы при встрече с ними не затрудняться, как поступить; поучался и по тому одному, что такое поучение питает душу небесными Божественными стихиями помышлений добрых и чувств благих. Последний образ поучения чаще может иметь место, да он и удобоисполнимее. Есть в правилах отцов — с утра читать слово Божие с углублением, пока нападешь на такое место, которое падет на сердце. Такое место будет потом занимать тебя целый день, как ключ какой, заводящий играющую машинку. Иные для того, чтоб ум был занят весь день Божественным, советуют заучивать псалмы на память и потом перечитывать их. Иные, посильнее умом, утвердив с утра ум в богомыслии, не отходят помышлением от Бога весь день. Все это, хоть и разное занятие, но одинаковое исполнение того, что говорит пророк: Весь день поучение мое есть.
Для того, кто так поступает, и ночь как день или, лучше, для него нет ночи, а все день. Потому-то, может быть, и сказал пророк: весь день, не поминая о ночи, как делал в первом псалме: В законе Господни поучится день и нощь. Святой Афанасий пишет: У преуспевающего день — когда живет он по закону, и ночь — когда не поучается в нем всем сердцем своим и не делает того, что должно делать по закону. А для преуспевших, которые соделались святыми, нет уже ночи, а все день. То же говорит и святой Иларий: Что возлюбил пророк, тем и занят непрестанно: возлюбил закон, и поучается в нем беспрерывно весь день. Не отвлекают его другие занятия и не наводят забвения заботы и суеты века сего. Всегда он один и тот же, и всегда в одном и том же. Весь он в поучении в возлюбленном ему законе, что и делает из всей жизни его один непрерывный день.
Стих девяносто восьмой
Паче враг моих умудрил мя еси заповедию Твоею, яко в век моя есть.
Пророк начинает объяснять то, как преданность его заповедям отогнала слепоту от очей ума его. Враги нашего спасения чрез обаяние прелестей мира или чрез смятение помышлений, всеваемых ими, часто омрачают ум, так что он, как слепой, ничего не видит и действует наобум. Враги же в эту пору направляют его на худое; он и падает. Пророк уверяет, что он избавлен был от таких бед заповедию Божиею. Она умудряла его, раскрывая козни врагов и делая безуспешными все покушения их погубить его или сделать ему какую-нибудь пакость.
Кто знает заповеди, у того сама собою воображается в голове одна общая норма жизни. Она освещает все пути жизни и все соплетения обстоятельств. Недоумения не смущают его, и вопрос — как же быть, не ждет разрешения: все решается сразу. Но само собою разумеется, что не одному знанию принадлежит такое благо, а знанию, утверждающемуся на жизни. Умудрил, говорит, Ты меня, Господи, заповедию Твоею, то есть тем, что научил, как ходить в заповедях, предписав и дав мне силы исполнять их. Опыты жизни по заповеди умудрили меня, и врагам не удастся более обмануть меня: я стал мудрее их; не столько они хитры в устроении зла, сколько я мудр в делании добра, по воле Твоей.
Блаженный Феодорит пишет: Пророк, исповедав, что пламенно любит закон Божий, приписывает все Божией благодати и говорит: от Тебя прияв премудрость и ведение, возлюбил я закон Твой, потому что Ты дал мне познание большее, нежели врагам моим.
Одна из хитростей вражеских состоит в том, чтобы внушить: однажды только согреши, а там, покаявшись, опять примешься за добрые дела. Против этого пророк выставляет нераскаянную решимость, высказанную однажды навсегда: ни за что не отступать от заповеди Божией; хоть умереть, а заповеди Божией не нарушить. Это и выражает он словами: яко в век моя есть. Такая решимость держит мысль всегда нераздвоенною, не допускающею раздумывания — уж не послабить ли себе? Такие пагубные внушения всячески старается всеять враг; но в том, кто держит на сердце: в век моя есть заповедь, они не оставляют следа, а как приходят, так и отходят.
Решимость такая: в век моя есть, — не иначе возможна, как при готовности и на смерть, если б без нее невозможно было остаться верным заповеди. Отсюда и сила ее непоколебимая. Кто обрек себя на смерть, того что уже может поколебать? А кто выступает на дело с саможалением, тот сам в себе носит изменника, который в час битвы предаст его врагам. Такой уж не перехитрит врагов своих, а бывает в руках их, как мячик, который они перебрасывают куда и как им угодно, на забаву себе и посмеяние ему. Святой Исаак говорит о таких: Поелику в самом начале не решились они предать себя на смерть, то во всех бранях оказываются последними и немужественными. Такие боязливы и более всего щадят свое тело. И враг, как бурею, гонит их, ибо не видит в них силы душевной, какую обык видеть во святых.
Стих девяносто девятый
Паче всех учащих мя разумех, яко свидения Твоя поучение мое есть.
Нет ничего дивного оказаться умудренным заповедию Божиею паче враг, но то дивно, что пророк, поучаясь в законе Божием, стал сведущее и разумнее всех учителей своих. Кто эти учители и как пророк превзошел их разумением?
Первого не сказывает пророк. Но кто бы они ни были, а все же люди, и пророк лучше их разумел, потому что после них взял его к Себе под науку Свою Господь, как сказал он пред сим. Так как Господь умудрил его заповедию, то он стал не только мудрее врагов, но разумнее и самих учителей своих — людей. Посему в этих словах выражается не какое-либо самовозношение или гордое мнение о себе пророка, а исповедание милости Божией в том, что Он, по благодати Своей, дал ему разуметь полнее и совершеннее волю Свою, нежели как передавали ее ему учители. Святой Амвросий говорит: «Слова сии могли бы показаться неуместным притязанием, если бы пророк не предпослал им сказанного пред сим, что умудрил его Господь. Тому, кого учила сама Премудрость, и нельзя было не разуметь паче всех. Потому-то и в другом месте говорит он: «Блажен человек, егоже аще накажеши, Господи, и от закона Твоего научиши его» (Пс. 93:12).
Когда Господь поучает кого-либо, то разверзает ум и влагает в него сокровища ведения, или берет дух человека и вводит его в непосредственное созерцание открываемых ему вещей. Ум под действием Божиим видит, что угодно Господу показать ему, так же определенно и ясно, как глазами чувственными видит человек днем находящиеся пред ним в известном расстоянии вещи. И все это может совершиться мгновенно, и мера открываемого и созерцаемого может быть так велика, что его не вместит никакое человеческое слово. Так видел святой Павел, восхищенный до третьего неба; так зрели апостолы, когда Господь, явясь по воскресении Своем и дуновением сообщив им Духа, разверз их ум разумети Писания. В одно мгновение ум их узрел все, сокрытое в ветхозаветном Писании о совершившихся новозаветных событиях. И Господь вслед за тем только сделал общий вывод из того, что узрели апостолы: Тако подобаше пострадати Христу и внити в славу Свою (Лк. 24:45-46). Так мгновенно и полно открывает Господь небесное и всем, кого считает того достойным.
Но такие просветления ума необычайны. Обычный порядок обогащения ума ведением Божественным, и при непосредственном содействии тому Господа, есть просветление ума при изучении откровения, уже данного. Пророк и говорит, что он разумел паче учащих, яко свидения Твоя поучение мое есть. Трудился над изучением свидений Божиих с верою и молитвою, и Господь, видя усердие его и любовь, влагал в ум его такое постижение написанного, какое недоступно для своеличных усилий ума. Некто сказывал, что иногда, в час молитвы, ум его входит в созерцание Божественных истин, такое ясное и определенное, какого дотоле не давало ни свое исследование, ни прочитывание исследования других. Отсюда можно заключить, что истинное ведение откровенного и бывает только то, которое вселяется в ум именно этим путем. Труд исследования и углубления в свидения подготовляет, а благодать, в час молитвы, завершает ведение, просветляя ум созерцанием и печатлея зримое им в сердце. Всякое другое учение есть внешнее: одно это внутренне, духовно, Божественно и многоплодно.
Стих сотый
Паче старец разумех, яко заповеди Твоя взысках.
Во всяком народе старцы почитаются людьми, умудренными не только учением, но и опытами жизни,— лицами, составляющими твердыню общества, которые руководят советом своим вступившее в дело новое поколение и сочетавают собою прошедшее с будущим. Были такие и во время святого пророка в Иерусалиме, и, конечно, он нередко пользовался их советами при заведении благотворных порядков в своем царстве по всем отраслям управления. Но эти же опыты дали ему познать, что он разумел всякое дело гораздо лучше и вернее старцев.
И этому причина та же, какая и превосходству его над учителями, — именно, что Сам Господь умудрил его. Святой Амвросий говорит так:
И это не трудно,— чтобы то есть тот, кого учит Господь, разумел паче старец. Благодать восполняет лета, и мудрость старческая делается достоянием нестарого летами. Так как возраст старости — житие нескверно (Прем. Сол. 4:9) то научение нескверному житию представляет старческое разумение. Когда святой Иеремия отказывался, за молодостию, от пророческого служения, то ему сказано было: Не глаголи, яко отрок аз есмьъ (Иер. 1:7). Божий суд не почитал его отроком потому, конечно, что он имел сединную мудрость, которая сияла в нем всеосвящающею Божиею благодатию.
Так Божия благодать просветила и пророка Давида, потому и он разумел дела Божий паче старец. Но за что же такая благодать? — За то, что он взыскал заповеди Божии. Так как с детства поставил он законом всей жизни своей — благоугождение Богу неуклонным исполнением заповедей Его, то представлял в себе сосуд крепкий для вмещения токов Божественной премудрости. Она и излита была в него. В злохудожну же душу не внидет премудрость (Прем. Сол. 1:4). Если люди драгоценных ароматов не влагают в сосуды нечистые или дырявые, то вложит ли Господь премудрость небесную в душу, служащую страстям и потому нечистую и разбитую? И если бы, по преизбытку благодати, Он снизошел до того, то злохудожная душа не имела бы чем принять эту мудрость. Ум у нее набит понятиями ничтожными, низкими и ложными,— как же вместить ему высокие истины Божественные? Расположения сердца ее все обращены к предметам земным, чувственным,— как же оно постигнет доброту чистых неземных благ, чтоб одобрить их и поставить выше всего? Сжилась она с землею, и иной жизни представить себе не может,— как же уразуметь ей уроки, последняя цель которых в другой жизни? Между тем гордости ее меры нет, и она не задумается Самому Господу сказать: «Отойди, путей Твоих я ведать не хочу!»
Пророк именует себя взыскавшим заповеди не в том смысле, что всячески старался узнать, какие это заповеди Божий, а в том, что всячески заботился преуспеть в исполнении каждой из них и приобресть такой навык в этом, чтоб они все казались не предписаниями только совне, а естественными расположениями сердца. Сердце и по естеству настроено на всякое добро, но прившедшие страсти обезображивают его и извращают. Когда деятельное взыскание заповедей подавит страсти и восставит добрые расположения, тогда они сами становятся указателями Того, что требуется по заповеди в том или другом случае. Как искусный художник, какое ни представься дело по его части, тотчас разумеет, как начать его, какие употребить материалы и какими инструментами действовать, так и взыскавший заповеди и навыкнувший в исполнении их сразу понимает, как в каком случае поступить: мудрость деятельная приседит сердцу его и толкует это. Оттого, что для другого составляет предмет многотрудного рассуждения, то для него не представляет никакого затруднения. Как естественно человеку дышать, так у него естественно исходят из сердца всегда благовременные уроки мудрости.
Стих сто первый
От всякого пути лукава возбраних ногам моим, яко да сохраню словеса Твоя.
Слепота ума прогнана; вместо ее стали качествовать ведение и мудрость, подобных которым нет среди людей, долженствующих отличаться ими, и все это достигнуто поучением в заповедях и верностию им в жизни. Теперь пророк указывает, как исправилась и неправостъ воли; и это, говорит, совершилось тем же путем. Стал я возбранять ногам моим от всякого пути лукавого и от судеб Божиих не уклоняться, и воля моя исправилась, навыкла хранить словеса Божий и установилась в том.
Совесть наша и всегда внушает нам бегать зла, но не достает воли следовать ей. Приманки самоугодия пересиливают ее, и человек идет на злое. А сделав злое однажды, не удержится и в другой, а потом скоро образуется и привычка к известному роду самоугодия наперекор совести. Так образуется одна привычка, потом другая, третья, десятки, сотни. Когда опомнится человек и задумает шествовать право, угождать Богу, тогда он находит себя со всех сторон связанным и опутанным. Как же быть?
Блюди твердую решимость хранить словеса Божий, всячески подогревай и поддерживай ее, содержа в сердце своем страх Божий, память смерти и суда Божия и затем возбраняй ногам своим от всякого пути лукавого. Нельзя тебе вдруг возлюбить доброе, чтобы по этой любви держаться его. Начинай с неделания худого, и хоть привычная воля будет порываться на худое, держи ее в пределах должного силою решимости твоей. Зло началось в сердце, а окрепло в привычных делах. К уничтожению его иди обратным путем: прекрати дела, и чрез них дойдешь до пресечения зла в сердце.
Не ходи туда, где привык ты удовлетворять дурной привычке; пресеки сношения с товарищами греха и измени все порядки жизни, питавшие грех. Это значит возбранить ногам. Когда случай ко греху перед глазами, как удержаться от него тому, кто привык к нему? А когда случаи отдалены, то хоть и придут мысли на грех — пошумят-пошумят в голове и отойдут. И прогнать их тогда удобнее, чем тогда, когда не мысли только, но и глаза, и уши, и осязание, и обоняние будут обдавать тебя паром греховным. Святые отцы того, кто стоит пред соблазном, уподобляют стоящему на краю пропасти: как только вздумается врагу, он даже легким толчком может низринуть его туда. А того, кто удаляется от соблазнов, уподобляют они находящемуся далеко от пропасти: когда враг повлечет его в пропасть, он имеет еще время отбиться от него или воззвать о помощи и избавиться от беды.
Уклонение от путей лукавых отставляет зло и восстановляет добро в душе. Но это внешний труд; к нему надо присоединить внутренний — возбранение мысленным ногам от мысленных же путей лукавых. Мысленный путь лукавый таков: начинается злая мысль, привлекает сочувствие, возбуждает желание и склоняет на дело. Когда кончится этот мысленный путь ко греху, тогда следует путь внешний к совершению греха делом. Прекратил ты эти внешние хождения ко греху — доброе дело. Но не думай на этом остановиться, а старайся пресечь и внутренние пути к нему; ибо, несмотря на внешние уклонения от путей лукавых, мысленные странствования не тотчас прекращаются, а часто заходят туда и блуждают там. Итак, возбрани и мысленным ногам от путей лукавых, чтобы они не повели туда и телесных ног. Прогоняй мысли худые, уничтожай сочувствия, а более всего берегись склоняться на зло. Пока этого нет — ты все еще безопасен; но когда это появится — ты уже в опасности. Хотя и при этом можно еще миновать ее, но лучше не подвергаться тому, ибо предлежит борьба. Пропасть еще далеко, но враг уже уцепился и тащит туда. Главное в этом деле — уклонение от злых помышлений; они, как комары, жужжат: гони и не ослабевай. Если поспешишь заменить злые мысли добрыми, то дело твое во сто раз успособится и облегчится.
Стих сто второй
От судеб Твоих не уклонился, яко Ты законоположил ми ecи.
От лукавых путей возбранял я ногам моим, и от судеб Божиих не уклонялся, исполнял то есть то, что сам советовал другим: Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 33:15). Это следовало уже само собою. Без дел нельзя быть; но если от злых дел уклонялся, то, конечно, от добрых не уклонялся. Невозможно,- говорит блаженный Феодорит,- вдруг идти двумя путями — путем непотребства и целомудрия, правоты и неправды. Но должно избегать путей противоположных и идти путем правым. Только таким образом можно сделаться хранителем Божиих законов.
Судьбы Божий — это присуждения, как следует нам жить, определения воли Божией, или то же, что заповеди. Поэтому не уклоняться от судеб Божиих есть то же, что не уклоняться от исполнения заповедей Божиих. Для этого нет нужды за море ходить, чтобы сыскать случай к исполнению заповедей: случаи к тому всегда перед глазами. Как только возбранишь ногам ступать на путь лукавый, в то же время имеешь случай ступить и на путь правый. Просят милостыню,— путь лукавый состоит в том, чтобы не подать ее, а Божие присуждение — подать: подай, и возбранишь пути лукавому, и от судьбы Божией не уклонишься. Обидел кто,— лукавый путь ведет тебя к отмщению, а Божие определение — к прощению: когда простишь, возбранишь ногам от пути лукавого, от судеб же Божиих не уклонишься. Так и во всем. Посему неуклонение от судеб Божиих, можно сказать, состоит в следующем: смотри зорко кругом и под ноги себе и не пропускай ни одного представляющегося тебе случая сделать добро.
Случай на добро, какой у тебя пред глазами, есть то же, что прямое Божие повеление тебе сделать это добро. Уклонишься — Богу воспоперечишь. Пророк побуждением к неуклонению от таких судеб Божиих и поставляет: яко Ты законоположил ми еси. Сознание того, что в том или другом случае, как бы устно, Бог законополагает сделать такое и такое добро, есть самое сильное побуждение для богобоязненных к неуклонению от того добра. Когда кого посетит это сознание, тогда из него источается непреодолимая нравственная сила к покорности велению Божию. Кто живет в страхе Божием, тот не уклонится от него, хотя бы это стоило не только имения всего, но и жизни. Источник такого настроения — крепкая вера в Промышление Божие, определяющее все случайности нашей жизни, направляющее их все к тому, чтобы самым благонадежным образом содевалось спасение наше.
Ныне у нас много благотворительных учреждений. Не подумай, чтобы, сделав обычный взнос, ты мог считать себя уже свободным от частной благотворительности. То своим чередом, а это своим. Хоть и то устрояется не без воли Божией, но ближайшая и прямая воля Божия — случай на добро, который у тебя перед глазами. Если опустишь, то воспоперечишь Богу. У Бога много рук подающих, и без тебя найдутся такие, которые помогут; но Бог тебе сделал честь, чтобы ты помог и в своем лице представил благодеющую десницу Божию. Смотри же, не уклонись от этой чести, как в притче позванные на брак. Почаще поминай самарянина, который, нашедши на пути избитого разбойниками, не стал раздумывать, а тотчас сделал все, что мог, и за то похваляется Владыкою всяческих и предлагается в пример всем.
Стих сто третий
Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим.
Остается еще отогреть сердце, хладное ко всему святому и Божественному. Человек создан по образу Божию; стало быть, все Божественное должно находить в нем теплое чувство. Но когда человек ниспал от своего чина и вкусил от благ чувственных,— вкус к духовному закрылся, и область та стала для него землею неведомою; совсем забыл он, что это за блага духовные и божественные. Как слепой не понимает, что такое цветы, о красоте которых ему рассказывают, как глухой смотрит даже на инструменты, гармонические звуки которых чаруют всех, и ничего не может понять, что такое деется вокруг него, так и тот, у кого закрылось чувство к духовному, видя, не видит его, и слыша, не слышит, ибо «одебеле сердце» (Деян. 28:27) его.
Кому неизвестна эта дебелость, огрубение и нечувствие сердца? Знают его и все боящиеся Бога и путем заповедей Его идущие. Но это временами лишь находящее замирание сердца; а где в силе страсти и разные пристрастия, там нечувствие и холодность к Божественному есть уже постоянное состояние. Тут душа мертва; воскресение ее начинается оживлением чувства духовного.
Первые удары в это чувство бывают очень болезненны. Оно поражается страхом смерти, суда и мук вечных. Отсюда обычным путем рождается страх Божий, который оживляет совесть и вместе с нею доводит до покаяния и решимости — оставить путь злой и прилепиться к Господу угождением Ему чрез исполнение заповедей Его. Но и тут полагается только начало оживлению духовного чувства. Больной встал, но он еще не имеет ни к чему аппетита: ест и пьет по убеждению, что надо есть и пить, чтоб не умереть. Таков и тот, кто вступил на путь Божий покаянием: нудит себя на добро и противится злу, но вкуса еще не находит в делах своих, делает по убеждению, что нельзя иначе, по обету и решимости делать все по заповедям.
Постоянство в самопринудительном делании начинает потом понемножку оживлять и чувство. Душа начинает, ощущать приятность и сладость в том, в чем прежде не находила вкуса. И молитва начинает услаждать, и селения Божий (храмы) становятся возлюбленными, и милостыня доставлять утешение, и всякое воздержание радовать. Тут бывает то же, что при окостенелости холерной: трут больного без жалости и мало-помалу возвращают теплоту в охлажденные члены его. И в душе, пораженной холерою греха, делается то же: начинает тереть себя человек самопринужденным доброделанием — милостынями, постами, молитвами,— и понемножку оттирает свое замершее духовное чувство. Отсюда выходит наконец то, что он только и удовольствия находит, что в делах, угодных Богу; туда только его и тянет, на чем есть печать воли Божией; там только ему и приятно, где может он быть с Богом и в делах Божиих. Кто достиг сего, в том чувство духовное, значит, ожило. Вот это-то состояние и выражает пророк словами: Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим. Словеса означают заповеди Божий. Не такую, говорит, сладость оставляет в гортани мед, какую в душе — исполнение заповедей.
Стих сто четвертый
От заповедей Твоих разумех, сего ради возненавидех всяк путь неправды.
Чувство имеет две стороны. Если в одном находит сладость, то в другом, противоположном тому,— горечь, и сколько располагается к первому, столько же отвращается от второго. Пока живет человек в самоугодии и чувственности — духовное для него невкусно; когда же, покаявшись, оставит он самоугодие и пойдет по воле Божией, тогда, наконец, чувственное и самоугодное делается для него невкусным. Это самые решительные указатели нравственного состояния человека. Смотри, в чем находишь вкус, к чему сердце являет сочувствие, и по тому определяй — на добром ли ты пути или на недобром.
Надо заметить, что сочувствия к плотскому, страстному, самоугодному долго еще прорываются из сердца и по обращении, и после опытов трудничества над очищением сердца. Можно сказать, что на первых порах сочувствие все лежит на стороне прежней страстной жизни; оно только удерживается в пределах силою решимости. Потом начинает являться сочувствие к добру; далее оно уравновешивается с противоположным сочувствием к страстному; после берет верх над сим последним; затем сочувствие к страстному умирает, а наконец и все страстное, плотское, самоугодливое становится неприятным, душа начинает мерзить им. Это уже есть, как замечают святые отцы, свидетельство очищения сердца от страстей. Об этом и говорит здесь пророк: Возненавидел всяк путь неправды. А как он дошел до этого? — Разумех,- говорит,- от заповедей Твоих; уразумел, что шествие по заповедям Твоим есть едино на потребу (Лк. 10:42), и вступил на путь их; шествуя же ими, возлюбил их, так как они производили сладость в душе моей; а эта любовь и сладость дали мне возможность ощутить горечь неправды и возыметь к ней ненависть. Вот и конец врачевания души и предел искоренения недостатков ее!
Святой Василий Великий на вопрос: «Какой признак очищения сердца?» — не раз ответствовал: Тот, когда человек возненавидит гре». Тот же ответ давал он и на вопрос, какой знак того, что прощены человеку грехи. И у святого Варсонофия такие же ответы. Последний говорит, что пока еще есть хотя малое сочувствие к чему-либо страстному, то значит, что душа еще нечиста. Если страстное назовем гноем, то эта мысль оправдывается сравнением с врачеванием ран. Рана не заживает, пока весь гной не вытянут; так и рана души еще не зажила, пока прорываются в ней сочувствия к греховному.
Отсюда выходит такой урок: опасно почивать на той уверенности, что я не делаю худых дел. Ибо, может быть, обстоятельства так сложились, что тебе лучше не делать худого, и не делаешь, а в сердце-то оно живет. Если Бог смотрит на человека по настроению его сердца, то и смотри, чего ты при сем стоишь и чего тебе должно ожидать. Не хвались исправностию внешнего поведения, а вникни в то, куда сердце лежит. Святой Макарий говорит: если ты сошел в глубь сердца и умертвил кроющегося там змея, то хвались; делами же одними видимыми нечего хвалиться. Как много на суде Божием окажется таких, которым Бог скажет: Не вем вас (Лк. 13:25), несмотря на то, что они сами себя и другие считали их усердными боговедцами!
Второе осмистишие. Стихи 9 – 16
Третье осмистишие. Стихи 17-24
Четвертое осмистишие. Стихи 25-32
Шестое осмистишие. Стихи 41-48
Седьмое осмистишие. Стихи 49-56
Восьмое осмистишие. Стихи 57-64
Девятое осмистишие. Стихи 65-72
Десятое осмистишие. Стихи 73-80
Одиннадцатое осмистишие. Стихи 81-88
Двенадцатое осмистишие. Стихи 89-96
Тринадцатое осмистишие. Стихи 97-104
Четырнадцатое осмистишие. Стихи 105-112
Пятнадцатое осмистишие. Стихи 113-120
Шестнадцатое осмистишие. Стихи 121-128
Семнадцатое осмистишие. Стихи 129-136
Осмнадцатое осмистишие. Стихи 137-144
Девятнадцатое осмистишие. Стихи 145-152
Двадцатое осмистишие. Стихи 153-160
Двадцать первое осмистишие. Стихи 161-168
Двадцать второе осмистишие. Стихи 169-176
Публикуется по изд.
св. Феофан Затворник. Псалом Сто-осмнадцатый. М., 1891