Заключенный россошанской колонии Сергей Деревщиков, отбывающий 17-летний срок за двойное убийство, ездит в “командировки” расписывать тюремные храмы.
В 1997 г. Сергей во время случайной ссоры на улице в родном Нововоронеже убил местного военкома и его знакомого. Отбывать срок он начал в семилукской колонии строгого режима. Вскоре начальство заметило его способности к живописи, и С. Деревщикова отправили расписывать тюремный храм во имя Николая Чудотворца.
Спустя некоторое время художника-заключенного отправили в “командировку” – расписывать Свято-Никольский храм в колонии строгого режима поселка Перелешино. После двух лет работы Сергей удостоился благодарственной грамоты от Воронежско-Борисоглебской епархии за роспись храмов.
Интерфакс
5 Responses
Похоже на наглый иронический выпад в сторону православной иконописи. Интересно, в Воронежско-Борисоглебской епархии отдают ли отчет в том, какую дают пищу для прихожан, подобным образом, показывая свое отношение к иконописи. И грамоту дали художнику-заключенному. Представляю, кого он там созерцал, расписывая стены храмов. Жаль испорченные стены, а еще больше сочувствую тем заключенным, которые будут посещать эти храмы. http://www.ikonanazakaz.ru/andrey_rublev.html
Человек, не понесший безропотно назначенное наказание не может принести плодов покаяния. Так как покаяние и состоит в решимости понести наказание и не в чем другом. Адекватным наказанием за двойное убийство является смертная казнь (статья 105 УК РФ, ч 2). Ясно, что человек, согласный с тем, что заслужил смерть, но незаслуженно оставлен в живых, не дерзнет брать на себя высокие церковные послушания.
Его путь к Богу лежит через убиенных им.
Впрочем, мы не знаем как обстоятельств убийства военкома, так и глубины покаяния убийцы. Плохо не то, что он в данный момент пишет иконы, а то, что об этом сообщает Интерфакс. Об этом не должен знать никто. Этим он просто перечеркивает свое покаяние – тем, что об этом знают и трубят.
Постараюсь выразиться еще точнее. Строго говоря, отбывание срока за тяжкое преступление (если оно действительно было, если он сидит не по неправосудному приговору) – несовместимо с писанием икон для церковных нужд. Он может заниматься лишь делами личного благочестия, например, писать иконы для себя, для своих сокамерников. Но если его иконы попадают в церковь, если он расписывает храмы, то какое же это заключение? Это уже не заключенный. Потому что важнейшей стороной наказания заключением является поражение человека в его социальных функциях. он не может выступать по телевидению, он не может участвовать в выборах, он не может преподавать. А если он все это может, то в чем наказание? В жилищных условиях? Да у многих они на свободе хуже, например, у бомжей. Или у гастербайтеров.
Когда мне в руки попадает письмо от заключенного, отбывающего пожизненный срок в Вологодской области, я, честно говоря, затрудняюсь его вскрывать и испытываю большое желание отправить его назад. Потому что считаю это нарушением режима пожизненного заключения, являющегося по закону заменой смертной казни. Если человек ведет переписку, получает посылки, общается в интернете, смотрит телевизор, жертвует свои средства жертвам катастроф – то в чем, спрашивается, он умер для общества? В том, что он жениться не может?
Его жертвы лишены всего этого в несравненно большей, в абсолютной степени. Серийный убийца награжден жизнью, уровень которой ему гарантирован; безопасность, кров, пища и общение с миром защищены силой власти. А я не согласен. Ибо это несправедливо. И я считаю, что отвечать на его письма – это самочинно, вопреки воле Божией, отменять преступнику наказание. Такие люди берут на себя ответственность за жертв данного убийцы. Их неотмщенная кровь будет вопить и на этих “милосердных” дураков, которым море по колено.
Не бывает истинной любви в обход правды и справедливости.
Благодаря модернистской критике юридизма это бесправие истинной добродетели, этот нигилизм по отношению к подлинной жизни стал, увы, весьма распространенным.
Ни в коей мере не спорю, а просто размышляю над словами о. Владимира: “Плохо не то, что он в данный момент пишет иконы, а то, что об этом сообщает Интерфакс. Об этом не должен знать никто. Этим он просто перечеркивает свое покаяние.” Но ведь живописью вообще трудно заниматься тайно, тем более в колонии, тем более писать иконы. Истинно кающийся убийца скорее вовсе не сочтет себя в праве писать иконы ни тайно, ни явно,ведь по слову Преп. Иоанна Лествичника “Кающийся есть изобретатель наказаний для себя самого” Не одного наказания, а НАКАЗАНИЙ, – говорит святой. А наш герой, занимаясь живописью, особенно сегодня, когда взаимодействию Церкви и ИТУ придается отдельное значение, просто обречен на успех. Убийца может стать регентом, златошвеем, м б еще церковным писателем, все будет приветствоваться и освещаться агенствами религиозной информации.
Если ему “трудно заниматься этим тайно”, то нельзя заниматься вообще. Потому что Господь повелевает: “чтобы милостыня твоя была втайне” (Мф 6:4). Его иконопись может быть законной только как милостыня кающейся души, милостыня тайная. Но не как церковное общественное служение, ибо это – честь, несовместимая с чином кающегося в убийстве, ибо это – служение, несовместимое с поражением в правах заключенного. В противном случае, это не наказание, а игрушки. Одно из двух: или он убил и отбывает срок за дело – так пусть сначала отбудет, а потом на свободе радуется и пишет иконы, как радовался отбывший каторгу убийца – односельчанин преподобного Силуана Афонского, или – все это фарс: убийца – не убивал, наказанный – не наказан, кающийся – не каялся. Если можно писать иконы, то в чем, еще раз спрашиваю, наказание? В плохом питании? Это адекватно двойному убийству?
Не должен был соглашаться, если кается. Боится “талант загубить”? Не того боится…
Это все равно, что бандитов с почестями отпевать. Представьте себе, не все священники на это соглашаются. Есть такие, что оказываются наотрез. Ибо за заблудшую душу помолиться – это милостыня, и тайно помолиться священник имеет право за любого. А оказывать от имени Святой Церкви почести: ставить бандита на ночь в храм, хоронить перед алтарем, отливать на колоколе “от братвы” – это кощунство. Пусть сначала отсидят свое, пусть вернут отобранное при помощи пыток или угроз пытками, пусть заработают на честный кусок хлеба где-нибудь на стройке – пусть перестанут быть бандитами – и тогда примем от вас пожервование, отпоем и похороним как людей. Так и здесь. Ты еще преступником не перестал быть, пока не отсидел. Отсидишь – будешь расписывать храмы. А сейчас – не по чину.
Знаю, что модернисты обвинят меня в “фарисействе”, отсутствии любви. Но почему-то их любовь – только к преступникам. За счет жертв. А у меня любовь начинается не с преступников, а с их жертв. А преступники – подождут. “Несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом”.
Однажды я получил такое количество писем с зоны, что решил поделиться с прихожанами и раздал им. Одна раба Божия, у которой бандиты изнасиловали, убили и закопали юную дочь, тоже взяла письма. Потом принесла конверты обратно и сказала: муж сказал, больше эту грязь в дом не приноси. Убийцам их ребенка дали лет 12, да и то не всем участникам.
С тех пор я больше прихожанам писем с зоны не раздаю.
А “любвеобильным” напоминаю слова Господа: “якоже хощете да творят вам человецы, и вы творите им такожде”. Представь на месте жертвы убийцы или насильника свою дочь или жену. И все встанет на свои места.