Закат сознания в эпоху коронавируса

Под действием эпидемии коронавируса в нашем духовно больном обществе пробудился нездоровый интерес к Православию.

Целые классы авторов, и достаточно популярных, не только разоблачают чудо Благодатного огня (это вам подарок к Пасхе), но и подробно освещают: кто из священнослужителей и где нарушает правила проведения богослужений, кто из клириков и монахов умер, и насколько это ему поделом, а кто выздоровел и как при этом мучился.

Неотвратимые Кураев и Невзоров, «Батюшка Лютер», бывший священник и бывший христианин Плужников, «Церквач» и им подобные сбились в шайки «санитаров леса». И конечно, неслучайно на груду тлеющих костей сбежались прежде всех герои лжемиссии, разрушавшие Церковь в 2000-2010-х годах по благословению священноначалия.

Психограмма весны

В картине весны 2020 года в России можно различить несколько элементов. Отметим ключевые точки:

1. Интернет-доносы о том, кто и где служил Богу, с каким количеством народа и насколько соблюдал режим изоляции. В общем: «Священники заражают народ».
2. Патологоанатомические речи о тех, кто заболел и умер. Тут мы видим разброс мнений: от неверия, что вирус и смерть существуют, до танцев на закрытых гробах.
3. Исповеди лиц, недавно утративших веру и покинувших священство и Церковь.
4. Проповедь о том, что без Христа жить лучше, чем со Христом, подкрепляется апологией атеизма на православных сайтах: «Есть атеисты, которые говорят, что они атеисты, но они не таковы» (Православие.ru).
5. Атеисты продолжают притворяться православными. Для этого идеально подходят проповеди митр. Антония (Блума), пасхальные рассказы Тэффи и т.п.
6. Официально объявлено о конце литургической реформы («В храм ходить не надо»).
7. Проповедь реформы на атеистических сайтах («Причащение лжицей унизительно»).
8. Антиклерикализм, то есть принципиальное недоверие мирян к духовенству. Сюда отнесем и недавние события в Твери, и совсем свежие обвинения священников в том, что они закрывают храм от прихожан (“Благодатный огонь”), да и вообще предали дело консервативного сопротивления. Вина духовенства неизбывна, если учесть, что «в храм ходить не надо» и «священники заражают народ».

Что мы видим на этой интересной картинке? Прежде всего видно, как штрихи накладываются и отталкиваются друг от друга, слагаясь в одну непротиворечивую картину.

Заметим также, что в церковном обществе представлен полный спектр мнений об эпидемии коронавируса: от сомнения и отрицания – до подчинения в духовных вопросах руководству Роспотребнадзора. Спектр полный, но верный ответ так и не найден.

Что это значит? Если в наборе мнений нет ни одного верного, значит надо говорить уже не о вине за грехи, а о духовной болезни. Человек хочет видеть, и не может. Хотел бы понять, да ничего не получается.

Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь.

Как известно, мудрость состоит в том, чтобы помнить о своей смерти. Если так, то откуда такое смятение? Почему люди церковные и антицерковные об этом не думают и даже перед лицом смерти не могут заставить себя задуматься?

Церковно-светское общество

Из нашей психограммы видно, что российское общество является смешанным, а именно церковно-светским. Иными словами, в нем не проведена граница между Церковью и миром, верой и неверием.

Атеисты, как мы видим, живо интересуются церковными делами, Таинствами, обрядами и даже здоровьем клириков. Отрекшийся от Христа священник ищет «новые способы говорить о Боге». Священник-богохульник возвращается к служению и ищет эмпатии в соцсетях.

Но идет и встречное движение: антиклерикальная пропаганда со стороны людей вроде бы верующих, православных консерваторов.

Коммунисты увереннее самих верующих говорят о большом значении Церкви в истории России, а православные традиционалисты в ответ салютуют Сталину.

С другой стороны, наше общество смешано странным образом: это смешение разложения, когда дегенерировавшее Христианство смешивается с выродившимся национализмом.

Исповеди апостатов

Мы указали на исповеди апостатов как на один из элементов духовной картины. Продолжающийся распад сознания Кураева-Усатова, Уминского-Плужникова вызывает немалый общественный интерес, причем не только у неверующих, но и у верующих.

Внимание к отступникам говорит о том, что в Церкви и обществе более не возникают религиозные вопросы. Они не решены, но отодвинуты в никуда. Поэтому постепенная или мгновенная утрата веры воспринимается как «тоже религия», особенно если о ней рассказывает бывший или действующий священнослужитель.

Также существенно важно, что общественное внимание привлекают к себе люди негодные. В утрате ими веры нет ничего серьезного и значительного, потому что их вера тоже не была серьезной и значительной. Согласитесь: наносить Церкви раны по благословению или без него – это ведь не признак значительности деятеля.

Вот и получается, что на запах разложения стекаются определенные и многочисленные лица, для которых история распада – их личная и общая история. Что же это за история?

Когда отступник вроде Кураева говорит о Боге и человеке, он волшебным образом превращает вещи человеческие – бедность, болезнь, смерть – в вещи нечеловеческие. Вот в этом виде они постижимы для недочеловека и доступны для овладения через политику силы. Теперь и болезнь не болезнь, и смерть не смерть, а триумф обыденности и несерьезности.

В вере нет ничего обыденного

А между тем в Христианской религии нет ничего обыденного. Здесь всё страшно, всё смертельно опасно, и всё восхитительно и возвышенно. Здесь всё происходит впервые, и здесь всё норма, всё порядок, всё вечность. Здесь земля святая, здесь голос Бога и разреженный воздух предстояния пред Богом.

Теперь представьте себе новообразованного атеиста. Он утратил то, что у него было вместо веры, и он рассказывает публике, что он таким образом приобрел. Но в нем ничего не изменилось, у него все по-прежнему не на месте. Такие люди не меняются, и поэтому видны сразу, как только задают свои первые и уже неверные вопросы о вере.

Модернизм систематически рождает такую «веру» и такое же неверие. От закоренелых в модернизме глупцов на свои неверные вопросы люди получают неразумные, неосновательные ответы. Авторитетом Синодальных и богословских институтов модернизм успокаивает неверующих, говоря им: да ты православный, и притом самый настоящий.

И вот такой «верующий», будучи молоденьким священником, пишет классический труд «Оглашение на современном этапе» (издание Синодального отдела по катехизации), а протоиереем – отрекается от Христа. Или возьмем другого: начинает он с разоблачения «православных предрассудков», потом кощунствует на «Православии и мире» и, наконец, создает антицерковный сайт.

Но даже этого было бы мало для столь отвратительного распада, какой мы наблюдаем сегодня под сенью короновирусной эпидемии. Главное здесь то, что у апостатов есть своя вера: они неизменно верят в то, что могут многое сделать в Церкви.

Почему атеисты описывают болезнь и смерть?

Теперь вернемся к одному из пунктов нашей психограммы. Не сразу понятно, почему враги Христианства так тщательно описывают заболевания и смерть священников от коронавируса.

В этом, однако, есть своя целесообразность: лжеверующие заглянули за Церковную ограду, знают о главном уязвимом пункте и бьют по нему. Они знают о практически всеобщей вере в безопасность Христианства.

И если мы вдумаемся в это, то увидим, что в нашей российской Церкви-обществе вздулся огромный нарыв. Люди пришли в Церковь не для того, чтобы верить и знать, не для того, чтобы со страхом и трепетом вести внимательную и чистую жизнь перед Лицем Божиим. Нет, они пришли в Церковь, как в место, где с ними не может случиться ничего дурного. При этом они твердо не знают, что дурно, а что хорошо, не различают, где модернизм, а где Православие, где священник, а где кощунник.

Другая сторона этого ощущения безопасности состоит в том, что люди пришли помочь Церкви, изменить Ее в лучшую сторону. Люди сразу приходят в Церковь как деятели, преобразователи Ее и возродители.

А на самом деле Церковь есть земля святая (Исх. 3:5). «Страшно сие место! Это дом Божий, это врата небесные» (Быт. 28:16-17). Мы здесь как бы не нужны, не обязательны, и «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф. 3:9).

Вместо Христианства человек принимает модернистское православие, и ему кажется, что он овладел своей судьбой и обрел абсолютную безопасность. А ведь для такого гностического лжеощущения Христова Церковь подходит менее чем что-либо. Любой кружок по интересам будет лучше Церкви, особенно если люди «интересуются» Святоотеческим богословием.

Если человек хочет овладеть своей жизнью и своим будущим, то Христианство для этого совсем не годится. В Церкви нет и намека на самовластие человека: мы можем только говорить «Аминь», стоя на своем строго определенном месте.

Я не говорю, что люди пришли в Церковь сразу из каких-то враждебных соображений. Чтобы принести вред Церкви, достаточно мнить, что можешь принести Церкви ту или иную пользу.

Люди искали самоутверждения в Церкви, и некоторые его тут временно обрели. Теперь ощущение безопасности у многих исчезло, но осталось ли что-либо вместо этого чувства? Совершилось ли вообще событие веры? Был ли страх Божий?

Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их?.. Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18:7-8).

Роман Вершилло