Вл. Соловьева: О подделках

И.Ч.

В названной статье (Вопросы философии и психологии. Книга. 8. М. 1891) г. Вл. Соловьев трактует о подделках христианства. Подделки эти бывают разных родов. Более обыкновенный прием состоит в том, что выбирают в Евангелии какие-либо отдельные изречения или частные пункты учения и выдают их за сущность христианства. Между тем каждое отдельное изречение или каждый отдельный текст Евангелия могут быть правильно поняты только по отношению их к общей центральной идее христианства. Следовательно нужно найти эту идею; но для этого недостаточно механически опираться на букву отдельных текстов, а нужно прибегнуть к другому более осмысленному методу.

При помощи этого более осмысленного метода г. Соловьев нашел, что основная идея или сущность христианства выражается в Евангелии словом «Царствие». Евангелие не называет его ни учением о непротивлении злу, ни учением о духовных властях, чудесах, таинствах, ни учением о догмате Троицы, искуплении и пр., но называет Царствием и само себя называет Евангелием царствия.

Сопоставляя затем различные тексты Евангелия о Царствии, г. Соловьев изъясняет, что этим словом обозначается в Евангелие не общее владычество Божие над миром, а некоторое особое действие Божества, состоящее в устроении царствия Его на земле среди людей. То царство — вечное, неизменное и неподвижное: это — нечто подвижное, приближающееся, приходящее. То царство — вне человека: это — внутри и вне нас. Для поклонников буквы это может казаться противоречивым; но для имеющих ум Христов все это совмещается в одном простом и всеобъемлющем определении: Царствие Божие есть полная реализация Божественного в природно-человеческом чрез Богочеловека — Христа, или, другими словами — полнота естественной человеческой жизни, соединяемой чрез Христа с полнотою Божества.

В каком смысле г. Соловьев называет это определение простым, трудно понять. Напротив, для обозначения сущности христианства и Евангелия он дает формулу очень мудреную и очень трудную для понимания по ее отвлеченности. В какой мере она действительно выражает собою сущность христианства и вообще соответствует духу Евангелия, мы объясним это впоследствии; но не можем не заметить, что г. Соловьев слишком самоуверенно, и в такой же мере самонадеянно, выдает себя за авторитетного исследователя и истолкователя христианства — имеющего ум Христов. Об этом он заявляет не один раз; и тех, которые неспособны подняться до понимания христианства в смысле его теории, или не принимают этой теории, он изгоняет из царствия Божия: таким, — говорит он, — лучше и не называться христианами.

Посмотрим же далее, как он раскрывает эту свою теорию. Раскрытие ее идет по той формуле, которую мы привели выше, т. е., что Царствие Божие есть полнота естественной человеческой жизни, соединяемой чрез Христа с полнотою Божества.

Соединение это должно быть обоюдным и свободным. Человек может входить в это соединение с Божеством только при участии своей доброй воли, по мере своего усилия. Залог этого соединения уже находится в нем потенциально: царствие Божие внутрь вас есть, говорит Евангелие. Но осуществить его, проявить во вне, перевесть потенциальность этого блага в действительное обладание им возможно только чрез усиленное сочетание свободной воли человека с тайным действием в нем благодати Божией. С этой стороны царствие Божие есть наше дело, задача личной деятельности человека. Но цель этой деятельности, как и всей жизни его – не в нем, не в его лице и не в его личной судьбе, а в социальных судьбах всего человечества. Личный подвиг его необходим, но не для целей личной святости и личного спасения души. Всякий личный подвиг его неизбежно примыкает к общему богочеловеческому процессу всемирной истории. Если царствие Божие есть сочетание благодати Божией с человеком, то, конечно, не с человеком. обособляющимся в своем эгоизме, а с человеком, как живым членом всемирного целого. Такой человек находит царствие Божие не только в себе, но и пред собою, в объективном ходе и строе откровения, в данных сочетаниях Божества с прошедшим и настоящим человечеством, а также и в идеальном предварении иных, совершеннейших сочетаний в будущем.

Из этой теории г. Соловьев делает следующие выводы:

1. Если в богочеловеческом процессе Бог действует только в соединении с человеком, то необходимо принять за грубую подделку христианства то воззрение, по которому человеку принадлежит лишь пассивная роль в деле Божием и вся его обязанность состоит в том, чтобы рабски подчиняться данным Божественным фактам (в видимой церкви) и бездейственно ждать окончательного откровения (царства славы).

2. Указанная подделка обыкновенно соединяется с отрицанием всякого развития и прогресса деле христианской религии. Между тем самые идеи развития и прогресса суть специфически христианские или, точнее, еврейски-христианские и внесены в сознание людей пророками Израиля и проповедниками Евангелия. Язычество, восточное и западное, ставило абсолютное совершенство безусловно вне процесса истории. Только христианская, или, что то же, мессианская идея царствия Божия, последовательно открывающегося в жизни человечества, дает смысл истории и определяет истинное понятие прогресса. Цель этой подделки — отвлечь людей от дела Божия и утвердить их в той дурной действительности мира, которую пришел упразднить Христос, победивший мир. Между тем мнимые христиане пытаются, хотя и тщетно, вырвать у Христа Его победу, всячески поддерживая те мирские порядки и учреждения, которые ничего общего с царствием Божиим не имеют. По сему христиане должны признать своею обязанностью согласовать все свои политические и социальные отношения с христианскими началами. Задача христианской политики состоит в том, чтобы пресуществлять все общественные формы и отношения в истинно-христианские, по разуму царства Христова.

3. Наконец, г. Соловьев указывает и еще на одну подделку, по которой царствие Божие представлялось и представляется как совокупность людей, словесно признающих известные догматы. Но, сводя христианство к отвлеченному догмату и отрицая его реализацию в социальной и политической жизни, сторонники этого воззрения являют мертвую веру без дел.

Такова теория христианства г. Соловьева.

С первого же взгляда она поражает крайнею искусственностью своего построения и неестественным сочетанием таких понятий, которые не имеют ничего или имеют слишком мало общего между собою.

Начнем с основного ее положения, что царствие Божие есть полная реализация Божественного в природно-человлеческом чрез Богочеловека-Христа или полнота естественной человеческой жизни, соединяемой чрез Христа с полнотою Божества. Без сомнения, когда г. Соловьев измышлял это определение, он имел какое-нибудь более или менее ясное представление о том, что он хотел выразить в этом определении; но мы, даже привычные к отвлеченному мышлению и к своеобразным почти у каждого оригинального мыслителя особенностям философской терминологии, затрудняемся понять, что значит полная реализация Божественного в природно-человеческом? В понятии Божественного различаются понятия — существа Божия, свойств Божества и действий Его. Всем этим понятиям принадлежит признак бесконечного. Какою же из этих сторон Божество реализуется в человечестве? Или всею полнотою своего бесконечного существа? Реализуется — значит осуществляется, приходит в действительность. Но разве Божество осуществляется только в процессе человеческой жизни? И в другом изложении формула эта также мало понятна. Полнота естественной человеческой жизни соединяется, чрез Христа, с полнотою Божества. Полнота естественной человеческой жизни слагается из духовной и чувственной природы человека и из его жизни личной и в составе общественных и политических учреждений. Каким же образом все это, все, что входит в состав полноты человеческой жизни, соединяется или соединится с полнотою Божества? По-видимому, г. Соловьев думает устранить эти вопросы или разрешить недоумения прибавкою в той и другой формуле слов: чрез Богочеловека-Христа. По нашему мнению, эта прибавка не только ничего не объясняет, но еще более затемняет и запутывает дело, потому что г. Соловьев изъясняет соединение человека и всего человечества с Божеством, как воплощение Божества в человечестве, и основанное на земле Богочеловеком Иисусом Христом царствие Божие понимает и изъясняет как богочеловеческий процесс, а совокупность лиц и учреждений, входящих в состав этого царствия — как богочеловеческий организм. Воплощение, по понятию г. Соловьева, совершается действием благодати в каждой отдельной душе: это и образует почастное в каждом отдельном случае соединение или сочетание Божества с человеком. Но частное входит в общий ход богочеловеческого процесса. происходящего в человечестве, или в объективный ход откровения, и, таким образом, реализуется Божественное в природно-человеческом, т. е. Божество воплощается в человечество.

Это изъяснение г. Соловьева крайне произвольно и совершенно неосновательно. Простой христианский смысл и научное богословие одинаково понимают, что воплощение совершилось в лице Иисуса Христа и что ни в каком другом лице и ни во всем человечестве оно не повторяется, как раз совершившийся сверхъестественный факт, и не продолжается — как бы дальнейшее действие или закончание богочеловеческого процесса, начавшегося в лице Иисуса. Божественная жертва принесена один раз и за всех людей и на все времена. Отдельные люда и все человечество усвояют спасительные плоды этой всемирной жертвы, и естественная жизнь людей при содействии благодати преобразуется в нравственную духовную жизнь: но действие благодати в душе человека к усвоению им заслуг Христовых не есть воплощение Бога в человеке, и выражения — «богочеловеческий процесс» для обозначения постепенного преобразования жизни человечества в царствие Божие — «богочеловеческий организм» для обозначения совокупности учреждений в входящих в состав этого царствия или составляющих оное, не соответствуют существу дела; и если можно допустить их, то разве только в метафорическом смысле, вместо Христова или христианского.

Но при всем том остается неясным, и г. Соловьев не изъясняет, как относится к общему, совершающемуся в человечестве, богочеловеческому процессу, явление воплотившегося Сына Божия. Для г. Соловьева Он есть только идеальный тип, с которого он берет черты для изображения измышленного им богочеловеческого процесса.

Но своеобразность г. Соловьева в понимании и фантастическая произвольность его в истолковании христианства этим не заканчиваются. Он толкует, что Бог соединяется в воплощении не с человеком, а с человечеством, и воплощение Христово совершилось не для человека, а для человечества, и что, посему, личные подвиги отдельного лица в видах личной святости и личного спасения души имеют значение и цену только в отношении к общему богочеловеческому всемирному процессу, а сами по себе не имеют никакой цены и лишь служат вывеской лицемерия и мертвой веры. Таким образом личная жизнь в христианстве г. Соловьева, с ее подвигами, стремлениями и надеждами, всецело поглощается общим богочеловеческим процессом всемирной истории, и судьба ее заканчивается в социальных судьбах всего человечества. Но если назвать это учение собственным его именем, то оно есть — отрицание христианства, потому что оно все сводит к идее царствия, заканчивающегося в социальной судьбе человечества. Здесь, в этом царстве — в завершении богочеловеческого процесса — и полнота Божества и полное соединение с Богом. Для другого царствия, с новым небом и с бессмертием личного духа, в теории г. Соловьева нет места; а потому и забота о личной святости и личном спасении души, как ни к чему не ведущая и только отвлекающая индивидуальные силы от деятельного и исключительного участия процессе всемирной истории, должна быть признана абсурдом.

Весь интерес жизни — во всемирном социально-политическом процессе. Отдельные личности должны работать только для этого процесса. Но это процесс богочеловеческий. На пути своем он встречает политические и социальные учреждения, в сфере которых живут в действуют люди, как существа социальные. Вопрос в том, как они должны действовать в условиях своего социального положения, исполняя в то же время миссию органов богочеловеческого процесса? Г. Соловьев отвечает, что наше дело, т. е. дело каждого христианина есть царство Христово, А так как царство Христово имеет право владеть и править миром, то мы должны принимать то, что этому делу достойно служит, и отвергать то, что ему противно. На почве христианской религии,— изъясняет г. Соловьев — ни сохранение, ни разрушение каких бы то ни было мирских порядков сами по себе не могут нас интересовать. Посему мы должны заботиться не о сохранении и укреплении, во чтобы то ни стало, данных социальных групп (всех наших общественных форм и отношений), напротив об их перерождении и преобразовании в христианском духе, в духе высшей правды.

Посему всеобщие условия земной жизни, определяемые социальными разностями и сложившимся преданием и историею, а также общественные и международные положения, добытые усилиями многих поколений и веков, не могут интересовать истинного христианина, и сами по себе не имеют никакого значения. Их нужно преобразовывать по идее высшей правды и, по изъяснению г. Соловьева, каждый обязан делать это в пределах своего призвания.

Но при таком множестве преобразователей общественных форм и отношений, руководящихся только своим призванием, само собою понятно, не может быть ни плана, ни порядка, ни выбора, ни последовательности в реформах. Какие должны произойти последствия от этого для жизни общества и государства, понятно само собою. И все это проповедуется во имя Царства Божия!

Г. Соловьев применяет к этому идею прогресса и развития и даже доказывает, что именно христианство ввело эти идеи в сознание людей и что оно по существу своему прогрессивно. Но г. Соловьеву, конечно, известно, что в христианском мире не было такого ложного учения, которого не защищали бы и не оправдывали бы ссылкою на учение Иисуса Христа, на Евангелие. То же делает и г. Соловьев. Но установив христианскую родословную идеи прогресса и развития, он вводит в то же родство и либерализм, разумеется трактуя, вместе с тем, консерватизм. как принцип противохристианский. Идея царства Божия есть идея преобразовательной деятельности в человечестве; следовательно ей сроден и вполне отвечает принцип либерализма. Напротив, консерватизм, охраняя существующее, не принимая участия в поступательном ходе царствия Божия и, как выражается г. Соловьев, не помогая Богу и заставляя Его делать то, что должен делать сам человек. прямо противен христианству, которое только в том и состоит, что Божие стало вместе с тем делом вполне человеческим. (Какие мудреные вещи говорит г. Соловьев, и понять трудно; а внутреннего противоречия в этих своих словах как будто и не замечает). Итак, и либерализм оправдан, и даже признан исключительно христианским принципом; а консерватизм оставлен бесам. Но г. Соловьев заявил очень энергично, что избегает союза с бесами.

Наконец, остается еще одно понятие, непосредственно близкое с идеею царствия Божия: это — понятие Церкви. Церковь есть видимое тело этого царствия, но не составляет его и не воплощает его в себе вполне. Все то, что составляет Церковь — догматы, таинства, иерархия, мораль — суть внешние выражения внутреннего богочеловеческого процесса, который совершается в человечестве. Так как этот процесс происходит непрерывно, и дело Божие постоянно совершенствуется, идет вперед, то и все в Церкви должно изменяться сообразно с этим ростом богочеловеческого организма. Таким образом тот же незримый процесс, который преобразует государство по идее высшей правды, по разуму царства Христова, увлекает за собою и свое внешнее выражение — Церковь, вынуждая ее менять все свои составные части — догматы, таинства, законы — с каждым новым моментом своего развития.

В заключение сделанного нами рассмотрения теории христианства г. Соловьева, нам остается только повторить то, что мы сказали, приступая к этому разбору, т. е. что оно представляет собою какое то странное, фантастическое построение, в котором г. Соловьев слова и понятия, имеющие в общем и научном христианском понимание определенный смысл, истолковывает совершенно произвольно и неосновательно, с извращением настоящего их смысла и значения, и вводит эти понятия в совершено неестественные сочетания, которые на первый раз поражают взор новизною и оригинальностью, но при ближайшем рассмотрении оказываются калейдоскопическою игрою.

И при этом г. Соловьев имеет самонадеянность выдавать свои измышления с авторитетностью человека, имеющего ум Христов. Не показывает ли это, что он из области здравой философии перешел в область внушений?

Публикуется по изд.:

И.Ч. Вл. Соловьева о подделках // Вера и разум. 1891. Т. I Ч. I. СС. 717-726