Вторичное упрощение. Опыт соединения понятий

В последние годы я ищу подходы к проблеме патологического, то есть духовно больного, сознания. Духовным болезням было посвящено одно выступление, в котором я говорил о том, что ужасные упростители не позволяют задавать дальнейшие вопросы.

Такое упрощение есть не исконная простота государственной и Церковной жизни, а упрощение того, что в духовно здравые времена было сложным, богатым своим содержанием и формами. Об этом вторичном упрощении много говорил Константин Леонтьев.

Вторичное упрощение в философии К. Н. Леонтьева

Константин Леонтьев предложил схему, которая описывает историю империй:

Первичная простота, затем цветущая сложность, и последняя стадия – вторичное упрощение. Потом наступает гибель.

Терминология

Сначала перечислим термины, встречающиеся у Леонтьева.

Свою схему Леонтьев называет законом формологического процесса.

• Государственное разложение – под государственным разложением Леонтьев понимает причины и ход гибели великих государств.

Далее следуют признаки государственного разложения (собственно: один признак):

• Смешение
• Упрощение
• Вторичное упрощение
• Вторичное смешение
• Упрощающее смешение

Синонимами смешения и упрощения Леонтьев называет: прогресс, реформу, революцию.

В общем, мы видим, что Леонтьев разными именами называет одно понятие, которое мы будем именовать «вторичным смешением».

Толкование

Теперь попробуем дать толкование этим понятиям.

Согласно Леонтьеву, формологический процесс диктует судьбы государств.

Расцвет

Государство возникает в своей первобытной простоте. Затем оно расцветает, все стороны его жизни усложняются, потому что «идея держит крепко общественный материал в своих организующих, деспотических объятиях и ограничивает его разбегающиеся, расторгающие стремления».

Гибель

После цветущей и сложной эпохи «начинается процесс вторичного упрощения и смешения контуров, то есть большее однообразие областей, смешение сословий, подвижность и шаткость властей, принижение религии, сходство воспитания». Леонтьев называет это также «процессом сглаживания морфологических очертаний, процессом уничтожения тех особенностей, которые были органически (т. е. деспотически) свойственны общественному телу».

«Смешение составных элементов» предвещает окончательное вторичное упрощение прежних форм, то есть смерть.

К.Н. Леонтьев понимает «вторичное смешение» как «явление органическое, естественно-историческое, космическое», и оценивает его как «великое и убийственное движение».

Признаки смешения

В чем же наблюдательный Леонтьев видит упрощение? Совсем не там, где его видят люди, ослепленные идеологическими предрассудками.

Политика

В политике упрощение состоит в том, что теперь человек подчинен непосредственно государству. А в новом веке это так и есть, повсюду, во всех государствах. В теории нового государства и на практике антигосударств человек напрямую подчиняется государству, минуя Церковь, семью, общину, местную власть.

Кажется, что низший класс (демос) получает все больше личных гражданских прав и политического влияния на дела. На самом деле простой человек все более закабален высшей властью, но ему мерещится, что он демократически правит.

Философия

Вторичное упрощение философии выражается в эклектике и феноменализме. Реализм феноменальный отвергает отвлеченную философию, метафизику. Возникают материалисты, деисты, атеисты.

Причины

Какова же причина, движущая сила этого великого процесса упрощения? Леонтьев видит ее в психологии, то есть в психопатологии, болезни духа. Он конкретно указывает на гордость «самоуверенного и заносчивого гражданина».

Наш анализ

Что сомнительно

Можно многое сказать в осуждение этой схемы.

Во-первых, она метафизическая, оторвана от фактической истории, которую она призвана описывать.

Далее, расцвет – миф, да и первичная простота: не отголосок ли руссоистского мифа?

Вообще: процесс ли то, что описывает Леонтьев? Скорее, это цепь состояний, разделенная революциями и соединенная творческой фантазией в один формологический процесс.

Нет никакого рокового «великого и убийственного движения». Человек – любой христианин – может остановить прогресс. Однако он почему-то этого не совершает, и это тоже нуждается в исследовании.

Что верно

При всем том, переход от пышности к вторичному упрощению Леонтьев определил совершенно точно. Видно, что он описывал то, что проницательно видел вокруг себя в России и мире.

Леонтьев совершенно точно определил, что революция происходит не в эпоху народной простоты. Революция совершается, когда монархия достигла очень высокой степени сложности в своем развитии.

По ходу истории вопросы становятся всё сложнее, а ответы – всё убедительнее: вот вам и развитие. Вспомним богатейшее наследство св. Иоанна Кронштадтского, которого надо изучать как Святого отца.

В русской монархии многое можно было усовершенствовать. Диалог со все более сложными вопросами и ответами можно было бы продолжать. Но эти верные и сложные ответы были известны российским революционерам, и были отвергнуты ими именно как известные, «старые».

Далее Леонтьев указывает, что революции ведут не к дальнейшей сложности, то есть расцвету. Революционеры идут к простоте, и это простота не первобытная. Назад вернуться нельзя. Впереди только простота смешения: грязи, а не чистого вещества.

Смешение в Церкви

То же самое происходит и в Церкви с православными модернистами, с этими революционерами в Церкви.

В эпоху Чаадаева и Хомякова люди неожиданно перестают довольствоваться сложными ответами Церкви. В Церковь возвращается часть интеллигенции, которая не хочет и не способна участвовать в обсуждении важных вопросов, которое длилось на Руси веками.

Иначе говоря, новые люди уже были христианами. Они уже слышали о Христе, теперь слышат о Нем второй раз, и Он им не интересен.

Они хотели бы вернуться к очищенной природе Христианства, но к первичной простоте нельзя возвратиться. Тут Леонтьев прав.

Нет возврата и в эпоху цветущей сложности, в Синодальный период. И даже само будущее неподвластно нашим революционерам.

Тогда они возвращаются в грязь, как вымытые свиньи (2 Петр. 2:22), то есть к невозрожденной человеческой природе.

Программа церковных реформ – программа вторичного упрощения

Чтобы долго не описывать программу вторичного упрощения и смешения в Церкви, отсылаю читателей к программе реформ Восьмого вселенского собора и Межсоборного присутствия. Напомню только, что, согласно Леонтьеву, вторичное упрощение прежних форм есть смерть.

Человек невозрожденный

Сосредоточимся на главном упрощении Христианства.

Наиболее проницательные модернисты обращаются к образцу человека невозрожденного благодатью Божией, лишенному помощи и милости Божией.

Отсюда универсальный совет современных нам модернистов: сначала надо стать человеком, а потом уже попытаться быть христианином. Отец Петр (Мещеринов) пишет:

Прежде чем стать христианином, ему нужно осмыслить себя как личность и стать просто нормальным человеком. Может быть, сначала необходимо сказать о человеческом достоинстве, о здравомыслии, порядочности, воспитанности и о многих простых вещах, о которых наши соотечественники имеют, увы, очень малое представление, – и потом уже к этому прививать познание церковного учения и практики…

Здесь примечательно упрощение сущности самого человека. Теперь предназначение человека не предстоять пред Богом, а просто быть самим собой: «осмыслить себя как личность».

Но это же и предельное упрощение Христианства: такого самосознательного человека, этого нового Каина и Иуду, Христос не может просветить. Точнее говоря, при соединении с такой душой Христианство превращается в грязь православного модернизма.

Смешано хорошее и дурное

Почему мы называем православный модернизм «грязью»? Потому что в нем смешано хорошее и дурное, и смешение это имеет вид некоторого единства, однородности, лучше сказать.

Например, когда говорят о единстве традиционных конфессий, то подразумевают экуменическое смешение. Рассмотрите такой повнимательнее экуменизм: это никакое не единство, единство ни в чем. Это просто люди и их беспорядочное общение.

Или вспомните поговорки вроде:

Если ты пришел в Церковь искать святых людей, то ты ошибся.

Мы сразу различаем светскую струю в этих размышлениях.

Да, в государстве есть и плохие и хорошие, но тоже не смешаны, а разделены. Государство делает хорошее из плохих людей, производит справедливость через суд над нечестными.

Но в Церкви! В Церкви не смешано плохое и хорошее, ересь и правоверие, грех и добродетель. Допусти это, и ты превратишь Церковь в светскую организацию.

Теперь, к 2022 году, мы дожили до таких времен, когда фактически это так: в православной Церкви соединены верующие и неверующие, праведные и проповедники безнравственности, даже люди церковные и раскольники.

Можно было бы различать их через суд. Нет, их не различают и запрещают различать другим. И делают это из принципа: чтобы сохранить иллюзию единой Церкви.

Такая «церковность» делает людей негодными ни на что: ни для Церкви, ни для мира. Она не позволяет им разобраться, что происходит. Вместо этого она дает ложную веру самообмана и ложное гностическое знание: как неправильно соединять правильное и неправильное.

Можно ли разделить смешение?

Пример Константина Леонтьева нам показывает, что даже одинокий мыслитель-христианин может видеть смешение и правильно разделять понятия. Такой мыслитель не спутает с расцветом Православия вторичное упрощение «Второго Крещения Руси», лжемиссии и православно-модернистского образования.

Да, это печальное знание. Оно лишает человека веры в силы человеческие.

Такое знание слишком сложно. Разговоры о единстве Церкви кажутся простыми и понятными, а разделение членов Церкви на модернистов и православных кажется трудным и непонятным.

Время цветущей сложности прошло, а мыслитель продолжает различать истину и ложь, ясное от неясного в вещах и понятиях.

В этом и состоит долг мыслящего человека.

Роман Вершилло