«Второй Флорентийский собор» и его последствия для Русской Церкви

Как известно, основанием самопровозглашения автокефалии Русской Церковью в XV в., наряду с политическим падением Константинополя, в самосознании Русской Церкви всегда являлось и одновременное вероучительное падение Константинополя в Ферраро-Флорентийскую унию.

Митр. Исидор… отправился на Флорентийский Собор и, дав обещание сохранить православие, изменил ему, возвратился легатом папы к князю, привез от него послание, начал вводить латинские заблуждения и как, наконец, Собор русских епископов и прочего духовенства, рассмотрев внимательно послание папино, нашел “Исидорово все дело и прихождение чуждым и странным от Божественных и священных правил”… Исидор, осужденный в России за измену православию, удалился в Рим и хотя продолжал титуловать себя Русским митрополитом, но не был признаваем Русскою Церковию. Великий князь Василий Васильевич многократно пытался послать своих послов в Константинополь известить царя и патриарха об измене Исидора и просить их о поставлении для России нового митрополита, но не находил возможности. Ему постоянно препятствовало… то, что в самом Константинополе не к кому было обратиться: и царь и патриарх держались Флорентийской унии. От них нельзя было ожидать ни осуждения Исидору, ни назначения на место его нового православного митрополита…Что же оставалось делать? Ждать более благоприятных обстоятельств? Но Россия и без того ждала уже очень долго и около семи лет оставалась без митрополита. А притом неизвестно было, настанут ли и скоро ли настанут такие обстоятельства в Константинополе. И вот Василий Васильевич решился на последнее средство, какое у него оставалось, – решился созвать всех епископов своей земли и предложить им, чтобы они сами поставили для России митрополита, и именно Иону (митр. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Т. 6).

Прежде Церковь наша находилась в зависимости от Цареградского патриарха; почти все ее митрополиты были греки; в Греции она видела главную представительницу православия и во всем старалась ей следовать, а на себя смотрела весьма скромно и лишь изредка позволяла себе некоторую степень самостоятельной деятельности, какая требуется при учреждении новых праздников. Теперь, после Флорентийской унии, когда в России пронеслась весть об измене православию даже на кафедре Цареградских патриархов и на престоле греческих императоров, и после падения Константинополя, когда вся Греция подпала владычеству неверных и православная вера в ней подверглась крайним притеснениям, русские прежде всего увидели необходимость иметь у себя первосвятителя не из Царьграда и действительно стали избирать себе митрополита из среды собственного духовенства, который, оставаясь зависимым от патриарха только номинально, действовал совершенно самостоятельно в управлении отечественною Церковию (там же; Т. 7).

Это уклонение Матери-Церкви в унию продолжает оставаться основным аргументом и в нынешней острой полемике Москвы и Константинополя вокруг ситуации на Украине, а именно, громом среди ясного неба запущенного Фанаром проекта по возвращению Киевской митрополии под свой омофор (что практически будет означать легализацию всех украинских расколов). В частности, об этом не преминул упомянуть патриарх Кирилл на переговорах с патриархом Варфоломеем. «Патриарх Московский считает, что источником всех проблем в регионе является уния Ферраро-Флорентийского собора. ”Если бы унии не существовало, русские не стали бы рукополагать митрополита Иону без согласия Константинополя, автономия не была бы провозглашена, и юрисдикция Константинополя в этих местах продолжалась бы”, – сказал Патриарх Кирилл» (https://orthodoxia.info/news/αποκλειστικο-οι-διάλογοι-των-πατριαρ/).

Любопытно взглянуть на данную проблему в более широком контексте современного сближения православия и католичества, то есть того экуменического процесса, в котором Москва и Константинополь с известного времени выступают единой силой и в полном согласии. То, что такой контекст существует, лучше всего показывает завершение тех же самых переговоров двух патриархий и последняя реплика на них предстоятеля Русской Церкви. В тот момент, когда полемика достигла наивысшего градуса (а именно, когда патриарх Варфоломей начал грозить «проклятием» присутствовавшему на встрече митр. Волоколамскому Илариону за «клеветнические» заявления о его подкупе Киевом), в желании поскорее снять это напряжение патриарх Кирилл не нашел ничего более подходящего, как перевести дискуссию именно на тему православно-католического диалога как той сферы совместной деятельности, где единодушие и единомыслие нынешних Москвы и Константинополя максимальны. «Этот напряженный диалог был прерван Патриархом Московским, который попросил Патриарха Варфоломея окружить Митрополита Илариона своей любовью… Особенно интересными являются слова Патриарха Кирилла по теме межхристианского диалога. “Кризис, который сейчас переживает Римско-католическая церковь, требует от нас ее поддержки в борьбе с беспочвенными обвинениями в педофилии”, – сказал Патриарх Кирилл, который добавил, что ”бездоказательные утверждения о том, что тридцать лет назад какой-то епископ якобы что-то делал, причиняют ущерб Церкви и создают очень болезненную атмосферу. Эти обвинения являются катастрофическими и касаются и православной Церкви, и мы обязаны поддержать наших братьев-католиков и заявить нашу с ними солидарность”».

В подобной аргументации мы можем в очередной раз наблюдать ту характерную двусмысленность, которой отмечены официальные документы и действия Московской Патриархии последнего времени и которая теперь делает крайне непоследовательной и поэтому слабой ее стратегическую позицию в каноническом споре с Константинополем за юрисдикцию над Киевом. Если уния это плохо, то чем хорош «межхристианский диалог» экуменизма, ищущий того же «единства Церкви», то есть того же антиканонического компромисса с ересью и той же, по сути, легализации раскола? Тем лишь, что «восстановление единства христиан» в православном экуменизме носит более умеренно-униальный характер, где все ереси «догматические особенности» католицизма получают оправдание, кроме примата Римского папы? То есть, тем лишь (экуменизм лучше унии), что союз с Римом в экуменизме строится по принципу эфемерного романтического федерализма как децентрализованного «братства», а не по принципу иерархической вертикали власти, как в унии? Ведь, с одной стороны, Москва обвиняет Фанар в «ереси папизма», а с другой – ничего особо еретического в самом папизме не видит, по крайней мере, ничего такого, что мешает самому папе оставаться «нашим братом во Христе»…

Подобный расклад делает перспективу потери Москвой Украины как территории своей юрисдикции наиболее вероятным сценарием развития событий. Причем это должно произойти, исходя из историософской логики самой Русской Церкви, то есть из той церковно-правовой оценки, которую она веками давала обстоятельствам обретения своей собственной автокефалии с Киевской митрополией как ее составной частью. Если уклонение во Флорентийскую унию Царьграда лишило последний законного права на отеческое попечительство над Киевом, то и уклонение в экуменизм лишает Москву аналогичного права. «Вторым» Флорентийским собором в этом отношении явился Второй Ватиканский собор, где, как известно, Римом был взят курс на экуменизм и где в качестве «наблюдателей» (то есть прилежных учеников, «перенимателей опыта» старшего брата) присутствовали официальные представители Москвы и Константинополя. В этом смысле одной из сессий Второго Ватикана (как «перезагрузки» Флорентийского собора, или XVII Вселенского – в хронологии католицизма) стал Критский «Всеправославный» собор, совместную подготовку к которому Русская и Константинопольская Церкви осуществляли на всем протяжении времени после Второго Ватикана и на который Москва лишь в самый последний момент передумала ехать, по все той же причине «ереси восточного папизма», содержащейся в проектах документов Критского собора как единственно неприемлемого для себя среди прочей повестки дня, где основным (полностью приемлемым для Москвы и с особым напряжением ею чаемым) и была легализация экуменизма как новой православной экклезиологии. И вот теперь, похоже, настал черед Русской Церкви платить по «флорентийским» счетам.

Иными словами, с Фанаром, по всей видимости, уже все ясно: его уния нового формата с Римом («введение» новейшего «латинского заблуждения» экуменизма, «чуждого Божественных и священных правил») носит уже необратимый характер, поэтому он и собирает прочих раскольников под свой ползущий по швам омофор. А вот Москва в этом же процессе еще как бы колеблется (по крайней мере, противоречит сама себе на каждом шагу). И, может быть, для вразумления (возможности возвращения на путь истинный через осознания истинных причины «всех своих проблем в регионе») ей посылается такой болезненный исторический урок, как лишение существенной части своих территорий и приходов.

Александр Буздалов