Выступление на конференции “Единство Церкви” (1994 г.)
Для современной церковной жизни в России характерны две особенности. С одной стороны, появились некоторые новые богословы, которые все настойчивее призывают Церковь проповедовать Евангелие на языке, близком к уровню восприятия современного человека. С другой стороны, явственно прослеживаются тенденции влияния окружающего мира на Церковь. Идеологический пустырь пост-тоталитарного общества заполняется идеалами западного мира, изгнанный бес коммунизма привел с собою семь злейших. Церковь осуществляет свою миссию в мире, и ее члены, неизбежно подвергаются этим новым идеологическим атакам, которые можно выдержать только через верность духу и букве Священного Писания и апостольского и святоотеческого предания. Каковы же основные богословские и психологические тенденции этого направления в Русской Церкви?
Главная секулярная фундаментальная ценность демократического мировоззрения Запада, определяющего эталоны всех ценностей в России сегодня — это принцип политического и идеологического плюрализма, идеологической терпимости, который даже не вникает в сущность идеологии,— принцип, отрицающий, по сути, абсолютные истины. Нет господствующей идеологии, есть много идеологий, каждая из которых — отчасти истина. Нет одной истины, есть много относительных частных истин. Внесенный в религиозное сознание, этот принцип элементарно приводит к мысли, что не иначе обстоит дело и в религии, отсюда и возникает идеология религиозного универсализма, который, спекулируя на мысли, что в каждой религии есть естественное откровение, есть отблески Божественного света, делает чрезмерный акцент на том, что именно в этом, а не обличении лжи вне христианства, особенно в наше время, когда зло достигает уже последнего предела, — заключается наша задача, как христиан, братьев всех людей на земле. Если эти кусочки сложить вместе, может, у нас и получится целостная истина? Такое понимание противоположно христианскому принципу креста, оно является отказом от него, оно неизбежно приводит к религиозному индивидуализму и эгоизму: это мое право верить так или иначе. Психологический индивидуализм видит веру, как свое личное дело, которое касается личных интимных сторон моей души. Эта утрата соборности логически вытекает из духовной позиции протестантизма, мистического индивидуализма, который, отпав от вселенской Церкви, разделился на сотни сект со своими особенностями. А ныне та же центробежная сила раздробила эти общины на сумму индивидов, даже не испытывающих потребности как-то согласовывать свои взгляды со взглядами единоверцев.
Из этого же религиозного индивидуализма, ярко проявляющего во всех сферах деятельности западного человека, вытекает еще одна важная психологическая черта современного псевдохристианского сознания — религиозный утилитаризм и эгоизм. Такая утилитарная позиция закономерно отразила общую деградацию личности в современном мире, она низводит религиозное сознание христиан на уровень первобытных дикарей, которые поклоняются идолам, во-первых, чтобы избежать зла от них, во-вторых, чтобы получить различные блага, прежде всего — материальные.
Другая секулярная ценность, которой молится современный мир — это земное благополучие, хорошая, сытая жизнь. “Горизонталистские” тенденции занимают чрезмерно большое место у западных христиан, заслоняя от них, по существу, подлинно духовную жизнь. И здесь это происходит из-за неверной расстановки акцентов, преувеличения того несомненного факта, что христиане должны на началах справедливости устраивать свою социальную жизнь,— но так, чтобы земной труд не заслонял Града Небесного. Когда же определяющей ценностью становится поиск благоденствия, то христиане ищут, прежде всего, земное в надежде, что Царствие Божие им приложится, видимо, в награду за их муравьиную хлопотливость. Не случайно у нас в демократической печати в последнее время появилось такое множество статей, авторы которых обличают Православие в оторванности от практической жизни, в отсутствии того прагматизма, которым славятся протестантизм и католицизм.
Другим проявлением посюсторонней веры людей, которые строят крепость здесь, на земле, предпочитая ее “воздушным замкам” загробной жизни, является религиозный гедонизм, выражающийся в жажде любыми средствами, вплоть до радений, добиться мистических ощущений, воспринимаемых как особый вид духовности, что особенно хорошо видно, например, в сектах пятидесятников, квакеров, или у нас хлыстов. В религиозной жизни ищут прежде всего обострения эстетических ощущений от красоты Богослужения, образ Спасителя во многих религиозных книгах воспринимается эстетически, утверждается, что Христос благословляет творчество поэтов и музыкантов, поскольку образ Божий раскрывается в творчестве,— то есть стирается грань между творчеством светским и духовным. Так истинная религиозная вера, основанная на догматах и Предании, на здравом смысле верующего разума, подменяется неким религиозным чувством, ни к чему серьезному не обязывающем. А по этой дорожке мистического индивидуализма и эгоизма уже не трудно дойти и до буддизма и индуизма, ведь их психологические корни те же — религиозный эгоизм и утилитаризм. Кстати, в книге одного из лидеров этого реформаторского направления священника Александра Борисова буддизм и ислам прямо названы богооткровенными религиями. А на недавней встрече демократических литераторов с Ельциным он заявил, что его тревожат антиэкуменистские настроения в Церкви.
Эмоциональные перегрузки современного темпа жизни, обилие стрессовых ситуаций, приводят к тому, что в религии, в первую очередь, начинают искать психотерапевтических утешений, и опять-таки, здесь мы видим чрезмерный акцент на правильной, в общем, установке — ведь Православию всегда была присуща функция утешения. Священник тогда занимает в сознании человека почетное место рядом с домашним психоаналитиком. Тот же Борисов перевел и распространяет через свой приход книгу американского католического священника Джона Пауэлла “Как устоять в любви” — яркий образец литературы подобного рода, где основные догматы христианства подменяются психологическими теориями. Устоять в любви, по Пауэллу, значит полюбить себя, исполниться истинным самоуважением, дающим ощущение праздника. Между прочим, католические и протестантские книги в этом храме продаются в большем количестве, чем православные.
Вся эта картина патологического религиозного сознания, которое не решается признаться в своей безрелигиозности и лукаво носит маску христианства, создает общую атмосферу двусмысленности и субъективности, в серой мгле которой расплываются критерии истины и добра. Отсюда и непонимание законов духовной жизни, перескок через этапы, жажда христианской любви без креста, то есть подмена ее воображательной и самообманной любовью, замена ума воображением, здравого смысла — субъективным произволом.
Взятые в своей совокупности, эти явления ведут в области душевной и духовной жизни поистине к разрушительным для личности последствиям, тем более опасным, что, как и в случае прелести, человек не замечает их гибельных последствий. В результате человек начинает высказывать суждения, логически не обоснованные ни догматами, ни рациональными доводами, а лишь эмоциями сердца, секулярными ценностями, то есть в представление о Боге вносит свои антропоморфные суждения, приспосабливает истину к своим взглядам. Та же обмирщенность сознания, подвластность ума эмоциям, приводит к открытой ереси, к тому, что не совесть и жизнь судятся догматами, а, напротив, догматы принимаются и отвергаются в зависимости от того, отвечают ли они моей совести, моему представлению о Боге. Личность тем самым производит еретический отбор, действуя по личному вкусу, а то и капризу, выбирает из системы вероучения те догматы и моральные требования, которые ей нравятся, отбрасывая другие, поскольку они противоречат модным идеологическим установкам. Особенно достается догматам о первородном грехе и догмату искупления, что и понятно, так как они служат основой подлинно христианской морали.
Современный мир проявляет поразительное нечувствие греха, не хочет видеть своей греховности, обличающей его. Чем больше в мире греха, тем больше это нечувствие. Не случайно появляется богословие, например, Тейяра де Шардена, неизбежно приводящее к пантеизму, или прямо противоречащее христианскому учению по многим важным пунктам. В области теоретической это прелестное состояние ума, непосредственно находит выражение в адогматизме, в отрицании практической необходимости догматов для христианской жизни, и гносеомахии — ненависти к рациональному познанию, которое якобы засушивает душу. Естественным образом заменой здравому смыслу служит интуитивизм, которым так славятся современные люди, как неверующие, так и мистики в духе пиетистов, йогов и прочие. Примат интуиции над разумом, причем, не духовной интуиции в плане усмотрения интуицией очевидных истин, а интуиции чувства, отражается в состоянии плененности ума страстями и разорванность, мозаичность сознания.
Что это значит? Разорванность сознания означает разрыв в целостном религиозном восприятии вероучения, культа, вообще всех явлений жизни, как духовных, так и материальных. Целое догматическое восприятие означает монизм — подход ко всему, исходящий из одного,— в какой степени это полезно или вредно для спасения души, насколько это отвлекает меня от христианского пути. Разорванное же сознание не очень заботится о спасении души, а потому не в силах найти единый критерий, оно подходит к различным сферам жизни, как бытовой, так и духовной, с совершенно разными критериями. В результате, человек может ходить на богослужения, удовлетворять свои религиозные потребности в храме, и при этом находить эстетическое наслаждение в пошлости голливудских фильмов или тяжелого “христианского” рока (образчики такой аудиопродукции также можно видеть в упомянутых храмах),— в своей научной деятельности, скажем, может проповедовать пантеизм, дарвинизм или иные нехристианские взгляды. В области рассудка утеря самодержавия ума в сочетании с интуитивизмом приводит к спонтанности, то есть к тому, что человек отвыкает обдумывать свои высказывания, формируя их как бы на ходу, так что через несколько дней от этих мыслей приходится отрекаться и краснеть за них. Такая спонтанность по неоспоримому закону психологических антитез, несмотря на свою непробиваемость для выводов рассудка, становится причиной сильной внушаемости, готовности дать себя убедить в какой угодно глупости, если она облечена в красивую упаковку и проповедуется с большой самоуверенностью. Эти примеры массового воздействия хорошо были известны многим демагогам XX века: Гитлеру, Сталину и другим, более близким к нашим дням правителям. В конце концов права человека, плюрализм, свобода в ее нынешнем выражении, которая является синонимом вседозволенности, и другие демократические ценности становятся для такого сознания более важными, чем законы жизни Церкви. Если дать этим состояниям беспрепятственно развиться, они кончаются явно клинической картиной аутичного мышления, разобщенностью человека с реальностью, с миром других людей и с Богом.
Призыв реформаторов Церкви быть ближе к жизни все чаще проявляется на деле самым неожиданным и страшным образом. Недавно газета “МК”, первенствующая в пропаганде разврата и магии, сообщила своим читателям, дав на первой полосе большую фотографию, об освящении ее редакции священниками Александром Борисовым и Петром Коломийцевым. А совсем недавно новая информация в той же газете: православный приход Коломийцева породнился с “МК” через подаренную им редакцией дорогую икону. Разумеется, как всегда, эти заметки в газете сопровождаются гнусными объявлениями и рекламой непристойных видеофильмов, школ эротического танца, абортов, гаданий, колдовства. Это освящение можно сравнить только с освящением публичного дома или Освенцима. Благословение и освящение, так же как, впрочем, богослужение и богословие — это не предмет какого-либо собственного выбора или медитации, — это то, что куплено Кровью Христовой и принадлежит всей Церкви.
Наши краткие заметки по этому вопросу можно резюмировать в следующих чеканных словах великого учителя Церкви Иоанна Дамаскина: Посему, братия, да стоим на Церковном Предании, как на камне веры нашей, не передвигая границы, которую поставили святые отцы наши, не давая места тем, которые желают нововведений и разрушения здания Святой Божией Вселенской Апостольской Церкви, ибо, если каждый будет поступать по своей воле, мало-помалу разрушится все дело Церкви. Только бы вдохновенное сознание ответственности за истину не было отделено у нас от жизни по истине! Если внутренний взор не просвещен, то все внешнее учение не имеет значения. Человек ищет живое лицо истины, хочет вкусить и почувствовать очевидность того, что содержится в догматах. Если мы не обновимся, — а мы не обновимся, не противостоя изо всех сил всякому злу в мире, — мы не сумеем устоять и победить в той неизбежной конфронтации со всеми лжеучениями, для которых христианский догмат — досадное препятствие на пути к созданию единой суперрелигии.
Недостаточно, чтобы вера передавалась внешним как нечто рациональное, необходимо, чтобы истина освещалась изнутри, становилась как бы очевидной для христианина. В наши дни, может быть, более чем в прежние времена, Церковь потеряла так много верующих не только из-за размывания очертаний истины вследствие адогматических тенденций, но также и потому, что Откровение о Боге часто возвещалось холодными устами.
Протоиерей Александр Шаргунов
Публикуется по изд.
прот. Александр Шаргунов. Проповеди и выступления. М.: Арвик, 1995. СС. 454-460
