Для чего изучать православный модернизм

Гностицизм сегодня, как и в древности, состоит из больших и малых сект. Каждая из них имеет свою историю, отца-основателя, светский культ и символ веры.

Как хорошо знают наши читатели, наибольшее количество материалов сайта «Антимодернизм» посвящено православным модернистам. Попытаемся выяснить, какое место эта секта занимает в гностической цивилизации Нового времени.

Модернисты сооружают из Церкви религиозно-политическое тело

Модернисты занимаются самым бессмысленным из всех бессмыслиц делом. Они трудятся над превращением Христовой Церкви в религиозно-политическое тело. Такое строительство идет против воли Божией, и поэтому не может увенчаться успехом. Но оно никому и не нужно.

Смотрите сами. Сто лет назад в Европе начинает создаваться новый порядок: сначала «новая Европа» нацистов, потом ее преемница «единая Европа» Евросоюза. И вот рядом с этим громадным зданием парижские модернисты сооружали свое маленькое подобие Вавилона.

Или другой пример. После Второй мировой войны на долю коммунистов выпал крупнейший успех с 1917 года: в мире начался распад колониальных империй. Значительная часть государств Азии, Африки и Латинской Америки попала в советскую орбиту. В ответ на эти события планетарного масштаба модернистское богословие создает свою самую совершенную систему: мирологию, она же “октябрьское богословие” и “богословие революции”.

И в том и в другом случае понятен гностический энтузиазм парижских и советских модернистов: их скромные усилия влились общий поток Апостасии. Суетная деятельность по обмирщению Церкви дает модернистам очень многое: они лжеощущают свою причастность к мировой жизни и развитию. Ликуют коммунисты по поводу свободной Африки, и им еле слышно, но от души подпевают митрополиты Никодим (Ротов), Иоанн (Вендланд), Питирим (Нечаев).

Для Церковных реформаторов историческая ситуация складывается настолько хорошо, что их собственная деятельность становится прямо-таки избыточной, чисто декоративной. Истинная Церковь современному миру не нужна, но обмирщенная – нужна еще меньше.

Модернисты предлагают новый путь спасения, нападают на Христа, на Откровение, на Таинства. Но рядом с ними массовая культура делает то же самое и с гораздо большим успехом.

Модернисты покушаются на христианскую святыню, но ее далеко не достигают, потому что знают о ней не больше светских идеологов.

Модернисты нападают всегда исподтишка, действуют с оглядкой на мир и на Церковь. Светские же преобразователи говорят о своих планах открыто.

“Но модернисты находятся в Церкви!” – возразят мне. Вовсе нет. Они не больше “в Церкви”, чем какие-то там фашисты или коммунисты.

Верно, что модернисты извращают Священное Писание и Священное Предание, но сообщают они ту же самую неблагую весть о самоспасении, что и весь гностицизм от Голливуда до газеты «Завтра». Модернистское богословие – это род гражданской теологии и проповедует обращение человека не к Богу, а к своим собственным ничтожным силам.

Модернизм близок к истине

И все-таки в модернистах есть нечто особенное, что выделяет их из толпы мироулучшителей. Когда-то я писал о трех уровнях Отступления:

Опаснее (то есть сильнее всего) та идея, которая ближе всего к своей исходной точке. Поскольку исходной точкой нового всесмешения, нового Вавилона является антихристианство, то наиболее опасным следует считать то направление, которое ближе всего к истинному Христианству.

Из этого я делал вывод, что модернизм как «новая ересь» все-таки значительнее всех остальных видов политического гностицизма и им стоит заниматься прежде всего.

Правда, на примере рядовых или даже довольно крупных модернистов, таких, как о. Александр Шмеман или митр. Никодим (Ротов), трудно разглядеть их близость к Христианству, ощутить прямое и враждебное прикосновение лжи к истине.

«Великие гностики»

В основании модернизма следует искать гностиков высшего разряда, под стать Марксу, Ницше, Дарвину… Этим мы сейчас и займемся.

«Великие гностики» отличаются тем, что мнимо познают свою природу, в корне неверно разрешают основные вопросы бытия. Гностик максимально ясно видит действительность и максимально ее искажает. «Великий гностик» необычайно сильно и совершенно безосновательно хочет овладеть истинной реальностью, а так как это желание неосуществимо, создает свой мир. Эта вторая реальность становится объектом желания для гностиков помельче.

Сила гнозиса не ясна и самим гностикам и чаще всего выступает под прикрытием “желания” конечных вещей, например, в бизнесе и массовом потреблении, где бизнесмен – это разновидность идеолога, а потребитель – рядовой гностик.

Гнозис прикасается к истине только в лице «великих гностиков». В душе человека происходит гностический взрыв, полное разрушение старого человека и рождение нового. Этот взрыв производит исторически долгое, все угасающее и все более искаженное эхо. За гностиками первого разряда следуют второразрядные, за Марксом – Ленин и Бернштейн, а далее все менее сильные, все более компромиссные мыслители и деятели. Дальше всего находится простой человек, до которого доходят лишь фантастические слухи о произошедшем в душе Маркса.

Обычно можно установить момент рождения гностической системы. Например, мы знаем, что мысль о вечном возвращении пришла в голову Ницше на озере Сильваплана в 1881 году.

Или возьмем мысль юного Маркса в письме 1837 года, адресованном к отцу :

Завеса спала, моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов. От идеализма… я перешел к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землей, то теперь они стали центром ее.

Отец модернизма

Теперь попытаемся определить, где и когда произошел гностический взрыв, который создал православный модернизм.

Углубляясь в историю гнозиса в России, мы доходим до второй четверти XIX века. Модернизму еще только предстоит родиться, но питательная среда уже готова. Это русское масонство и немецкий идеализм, тюбингенская школа католического богословия и социальное христианство Ламенне и Жорж Санд.

Возникают любомудры, затем славянофилы и петрашевцы. В 1836 году производит свой небольшой взрыв Чаадаев. Чуть позже появляется готовый модернист в лице Феодора Бухарева. И вот над всеми недооформленными системами и компромиссными мыслителями встает фигура Достоевского.

Известно место и время гностического взрыва в душе Достоевского. На каторге (1850-1854) он непосредственно «понял русский народ» и создал своего «христа». В известном письме к Н.Д. Фонвизиной в 1854 г. Достоевский писал:

«Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

Здесь мы имеем непосредственное свидетельство о разрушении разумного сознания и о гностическом овладении своей судьбой и всем миром. Здесь же заданы и основные темы православного модернизма: иррационализм, аморализм, мессианизм.

Гнозис Достоевского служит мерой для всего модернизма. Силу гнозиса, скажем, Бердяева можно измерить тем, насколько он понял Достоевского. Прояснил он что-либо в Достоевском? Добавил ли что-нибудь новое? Насколько ясно и прямо говорит о том, что понял?

При таком сравнении получается, что в православном модернизме немного по-настоящему значительных имен: Василий Розанов, о. Павел Флоренский, митр. Антоний (Храповицкий), митр. Сергий (Страгородский), да, пожалуй, и все.

Как школа выделяется нравственный монизм, выросший под крылом Достоевского и до сих пор сознательно строящий себя по его указаниям. Школа модернистской ортодоксии (ПСТГУ), экуменизм, социальное христианство тоже демонстрируют преемственность с Достоевским. Это его отдаленные потомки, но потомки слабые, трусливые, разъеденные компромиссами.

Гордость модернистов

Наконец, нужно указать на дерзость модернистов. Подумайте сами, модернисты с их взглядами не должны и сметь переступать порог храма. Но они не только приходят в святое место, но и облачаются в рясы, митры, совершают богослужения, обряды и Таинства. Они также богословствуют, поминают Имя Божие. Они теоретизируют о Церкви, к которой они не имеют отношения. Они захватывают иерархическую власть в Церкви, чтобы делом подтвердить свое православие.

Для модернистов почему-то очень важно, чтобы их принимали за православных. И в то же время они ничего не делают, чтобы мыслить или хотя бы говорить как православные. Их “православие” – это только поза, маска.

Все это говорит о необычайной, неукротимой гордости, дерзкой демонстрации своего «я» перед Лицем Божиим.

Итак, мы не напрасно изучаем православный модернизм. Мы описываем тот удивительный процесс, когда открытое лжехристианство претендует на звание Христианства и в бытовом плане успешно замещает Церковь. С другой стороны, модернизм угрожает именно и лично душе православного христианина, и поэтому для нас он важнее гностицизма политического.

Роман Вершилло