Четыре «жизнеописания»
Завершающая часть романа «Игра в бисер», как и весь роман в целом, озадачивает читателя, а не внушает ему какую-то одну точку зрения.
Здесь расположены три художественные автобиографии, написанные, как нам сообщают в романе, Кнехтом в качестве упражнений, своего рода дипломных работ, когда он учился в Вальдцеле, школе для будущих игроков в бисер.
Рассказчик объясняет, что таково было обычное упражнение для оканчивающих эту школу:
Каждый год они представляли так называемое «жизнеописание» (Lebensläufe). Этому старинному обычаю обязаны мы тремя жизнеописаниями, сочиненными Кнехтом в студенческие годы.
Гессе подробно описывает требования к «жизнеописаниям»:
Уже в древнейшие времена педагогической провинции вошло в обычай требовать от младших, то есть еще не принятых в Орден, студентов подачи от поры до поры особого вида сочинения или стилистического упражнения, или подробного жизнеописания, то есть вымышленной, перенесенной в любое прошлое автобиографии. Задачей учащегося было перенестись в обстановку и культуру, в духовный климат какой-нибудь прошедшей эпохи и придумать себе подходящую жизнь в ней; в зависимости от времени и моды предпочтение отдавалось то императорскому Риму, то Франции XVII или Италии XV века, то перикловским Афинам или моцартовской Австрии, а у филологов стало обычаем писать романы своей жизни языком и стилем той страны и того времени, где происходило их действие.
Рассказчик так объясняет цель этого упражнения:
Это было упражнением, игрой фантазии, попыткой представить себе собственное «я» в измененных ситуациях и окружении.
Три работы, которые Кнехт представил учителям, и завершают роман. Рассказчик сообщает нам о недостатках этих жизнеописаний:
После подачи его третьего, «индийского» жизнеописания канцелярия Педагогического ведомства настоятельно рекомендовала Кнехту перенести очередную биографию в какую-нибудь исторически более близкую и богаче документированную эпоху, а также больше заботиться об исторических деталях.
Заметим, что те же упреки можно высказать и самому Гессе. Всему его творчеству свойственна некоторая приподнятая абстрактность: «Сиддхарте» и «Нарциссу и Голдмунду», да и «Игре в бисер» тоже.
Указав на недостатки «жизнеописаний» Кнехта, рассказчик настаивает на том, что эти три жизнеописания составляют «самую ценную часть книги», а также многозначительно намекает на то, что возможно существовала еще и четвертая автобиография Кнехта, которая должна была исправить недостатки первых трех.
Загадки соединяются в одну сверхзагадку
Я надеюсь, из моего пересказа хорошо видно, что «Игра в бисер» предстает несколько загадочным произведением. При всей его широкой программе и тщательному подбору материала, оно выглядит несовершенно построенным, не до конца продуманным в идейной сфере.
Эти особенности романа неоднократно были отмечены критиками, которые объясняли их разными способами. Одни видели в этом признак угасания таланта Гессе. Другие отмечали, что Гессе писал роман более 10 лет, и неудивительно, что его точка зрения могла меняться по ходу работы, тем более, что на эти годы пришлась Вторая Мировая война, изменившая судьбы Европы.
Есть и такие, кто считает, что художественные недостатки и идейные неувязки являются частью замысла Гессе. К этому мнению примыкаю и я.
Выше я старался указывать на противоречия в романе. Теперь сведем их воедино, и так подойдем к одной большой загадке, разгадку которой мы хотели бы найти.
- Претензия автора на эстетическое совершенство сочетается с заметным художественным несовершенством романа, его схематичностью, сухостью.
- Точка зрения рассказчика должна быть надличной, коллективной, официальной, а она – и личная, и необычная.
- По сюжету Иозеф Кнехт должен быть совершенным касталийцем, а он явным образом несовершенен. Жизнь Кнехта не соответствует идеалам Касталии, но она же воплощает их даже в большей мере, чем поведение педантов из Правления Ордена. В последнем нас уверяют от имени самой Касталии, ни больше, ни меньше.
- Кнехт должен быть лишен особенностей, но он вызывающе необычный человек и в светской жизни, и в Ордене.
- Касталия заявляется как надисторический культурный идеал, но ее же упрекают в том, что она недостаточно вовлечена в историю, а члены ордена – недостаточно знают и интересуются историей. Сама эта проблема исторического и вечного решена с нарочитой механистичностью. Мы буквально видим, как вращается романный механизм.
- Да и сам рассказ Гессе о Касталии, что это? История, миф, сверхистория, реальность, нечто вне истории?
- Роман заявлен, как принадлежащий к всемирной культуре, западной и восточной вместе, но роман получился западный, хотя и не узко немецкий. Национального во всем романе ничтожно мало. Родиной касталийцев является классическая европейская культура.
- В романе несколько разных точек зрения, заявленных, как одинаково авторитетные: орден игроков в бисер, автор жития, сам Кнехт и Гессе, как автор романа. Все они соперничают за власть. Зачем это нужно?
- История, биография и миф перетекают друг в друга в романе. Какова цель этих круговых превращений, которые не приводят нас ни к истории, ни к мифу, ни к биографии, а все время оставляют в промежутке между тем, другим и третьим?
- Жизнеописание написано как бы объективно, но в нем содержатся сведения, которые мог знать только сам Кнехт.
- Что такое роман «Игра в бисер»: утопия, антиутопия или не утопия? Грубо говоря, Касталия – это хорошо или плохо? Кнехт – умник или глупец?
- Находим мы противоречивым и то, что сквозная тема превосхождения, роста, воспитания вступает в противоречие с неизменностью эстетического идеала и устройства Касталии, и главное – с отсутствием развития в характере Кнехта, да и в других характерах тоже.
Эстетические недостатки романа
Остановимся особо на эстетических недостатках, объяснение которым исследователи ищут до сих пор.
Роман построен прихотливо, но механистично, рационально. Он напоминает настольную игру с картами, карточками, фишками, кубиками, жетонами и приложенными правилами игры. Элементы романной конструкции не скрыты в едином потоке жизни, а напротив, выпячены, выставлены наружу, как в конструктивизме Баухауса и живописи Мондриана или, скорее, Ван дер Лека.
В рассказе в целом царит некоторая неуверенность. Сама форма романа оказывается не «касталийской», а неустойчивой, несовершенной в своем устроении.
Неровность структуры, отсутствие единого повествования и проч. создают специфическую атмосферу, намекая на загадку или на несколько загадок, которые предложено постепенно разгадывать читателю. Правила понятны, но непонятна цель игры.
Зачем нужна смерть Кнехта?
Мы говорили уже, что выход Кнехта из ордена получает не слишком удовлетворительное объяснение. Но смерть Кнехта уже совершенно не вытекает из логики повествования, из характера Кнехта. Некоторые исследователи полагали, что Гессе просто решил избавиться от героя и тем завершить затянувшийся роман.
В смерти главного героя естественно усматривать героический мотив, но Т. Циолковский справедливо считает, что невозможно толковать роман романтически только на основании неожиданной смерти. Циолковский призывает не придавать большого значения смерти Кнехта, а понимать ценность его жизни. Он пишет, что благодаря Кнехту идеал, личность и коллектив вступили в живое и интеллектуально ценное взаимодействие.1
Такое объяснение выглядит допустимым, но все-таки невозможно отделаться от мысли, что в таком конце Кнехта есть нечто несоответствующее фигуре «великого магистра», даже смешное и неприличное. Здесь, на мой взгляд, происходит разоблачение, но не самого персонажа, как недостойного внимания, а разоблачается сама литературная форма как иллюзия.
Вернее всего будет понять смерть Кнехта, как резкое смещение фокуса, властное и насильственное перемещение нашего внимания. Кнехт был интересен лишь до поры до времени, когда следует перейти к более важным вещам. На мой взгляд, смертью здесь обозначен выход за пределы рассказа. Это предположение подтверждается третьим «жизнеописанием», посвященным Дасе, сыну раджи, которое заканчивается так:
Ничего больше о жизни Дасы нельзя рассказать, остальное происходило по ту сторону картин и историй. Он больше не покидал леса.
Обратим внимание, что эти слова завершают весь роман, подводя итог всем разноплановым повествованиям.
В какой-то момент жизнеописание должно прекратиться, потому что невозможно описать жизнь вне изменений и трений. Полнота жизни и мудрости (как полноты жизни) не может быть изображена, обозначена каким-либо символом, как указывает Мартин Свейлз.2
Попробуем найти ответы на все эти загадки во второй части нашего исследования.
Следующая глава: “Игра в бисер” – от литературы к жизни
