Вступление
Социалистическая идея, столь распространившаяся в мире, стремится пересоздать весь общественный, экономический и политический строй, на котором развилось и доселе живет человечество, и в этом стремлении угрожает всему миру революциями и переворотами. Начавшись в XIX веке с различных утопических теорий, социализм затем стал приобретать все более практически революционный характер, стараясь сделать своей основой и органом пролетариат. Несомненно, что в своих утопических формах социализм есть не более как бесплотная мечта, а в своих практических пролетарских формах (марксизме и анархизме) способен подвергнуть человеческие общества только тяжким испытаниям и подорвать человеческую культуру. Поэтому критическое отношение к идеям социализма стало настоятельно необходимым. Общество принуждено даже прямо бороться против его захватов. Но наряду с этим мы должны иметь в виду, что в социализме есть не одни ошибки и заблуждения. Он принес с собою не одни опасности и угрозы культуре, но имеет также свои положительные заслуги. Он заключает в себе кое-что такое, что не должно быть забыто человечеством, но сохранено и внесено в устроение общественное.
В общей сложности социалистическая идея стремится к созданию такого общества, которое оказалось бы в действительности несравненно ниже существующего.
Идея гражданского общества, которому угрожает социализм, в своих основах безусловно верна. Она есть создание человеческого разума и социально-политических законов, вытекающих из самой природы человека и общества. Но исторические формы, осуществляющие идею гражданского общества, всегда заключают в себе различного рода недостатки, примесь ошибки разума, примесь воздействия классового эгоизма и т. п. Осуждая эти ошибки, исправляя погрешности, обуздывая классовый эгоизм, мы этим только развиваем основную идею гражданского общества и укрепляем его силы. В этом отношении даже односторонние протесты социализма имеют свою ценность.
Та историческая форма гражданского общества, которая ныне господствует в цивилизованном мире, есть общественность буржуазная. Она своими недостатками и злоупотреблениями создала социализм, который выдвинул много справедливого, как протест против буржуазного общества, и делается гибельной ошибкой лишь с того пункта, на котором превращается в протест против самой идеи гражданского общества вообще.
Критическое отношение, о котором я упомянул, состоит не в сплошном порицании и отрицании, а в том, чтобы понять как слабые и вредные стороны социализма, за которые он должен быть не допущен к господству, так и его справедливые, сильные стороны, которыми он завоевал столько умов и сердец.
Исполнить эту задачу во всей полноте возможно лишь в сочинении, гораздо более обширном, нежели настоящая брошюра. В ней я поэтому должен ограничиться лишь главными, наиболее существенными пунктами, которые способны, при уяснении своем, дать нам сознательное, разумное отношение к социализму.
Индивидуализм и коллективизм
Человеческое общество создается взаимообщением личностей. В нем неразрывно связаны поэтому два элемента: индивидуализм и коллективизм, обособленность личностей и тесная связь их. Неправильности в их сочетании порождают различные болезни общества. Злоупотребления и преувеличения индивидуализма вызывают протесты коллективизма — и наоборот. В увлечении протеста, коллективистская идея является в коммунистической форме, а идея индивидуализма — в форме анархизма.
Между прочим, должно заметить, что все эти явления не по названию, а по содержанию фактов — вовсе не новые в мире. Коммунизм всегда налагал свою печать на общества, не доросшие до государственности. Протест личного произвола против стеснений государственности тоже не нов. У нас в России так называемые «воровские люди» старых времен были выразителями духа анархизма, хотя и неспособного себя теоретически формулировать. М. Бакунин был прав, связывая свою идею анархии с миром разбойников.
Со времени основания Московского государства,— говорит он,— никогда не прерывался русский разбой… Разбойник в России — настоящий и единственный революционер… Кто хочет революции народной, тот должен идти в этот мир (Бакунин М. Постановка революционного вопроса).
Мы,— поясняет он,— понимаем революцию в смысле разнуздания того, что теперь называют дурными страстями, и разрушения того, что на том же языке называется общественным порядком… Мы призываем анархию, убежденные в том, что из этой анархии, то есть полного выражения разнузданной народной жизни, должна выйти свобода, равенство, справедливость, новый порядок (Бакунин М. Программа и предмет революционной организации интернациональных братьев).
В этих последних призывах выражается, конечно, уже полная бедность мысли. Если бы Бакунин имел сколько-нибудь созидательного разума, то он бы легко заметил, что новый порядок у разбойников и «воровских людей» возникает вовсе не тогда, когда у них «разнузданы дурные страсти», а лишь тогда, когда они начинают устраивать общество на обычных гражданских основах, только по возможности освободив их от злоупотреблений, вызывавших протест личности. Так именно создались наши превосходные казачьи общины. Образчик основания гражданской общины всяким сбродом составила в наши дни так называемая Желтугинская республика (на Амуре), причем беглые каторжане начали с самого беспощадного уничтожения «дурных страстей» и с организации сильнейшей власти с огромными полномочиями.
С первых дней утверждения правления, — рассказывает летописец Желтуги, — многим, думавшим, что с ним можно шутить, пришлось плохо. Первые две недели могли бы по справедливости назваться временем страшной порки. Секли ежедневно и за воровство, и за мужеложство и т. д. — словом, секли с утра до ночи за всякий проступок, и только после такого воздействия со стороны старшин на любителей чужой собственности и сильных ощущений они несколько угомонились. Весть о строгом наказании за каждый проступок разнеслась по Амурской, Забайкальской и Иркутской областям, и торговое сословие стало появляться на прииски. За убийство на Желтуге казнили смертью, для чего на базарной площади была воздвигнута виселица (См.: Ядринцев. Сибирский сборник. Амурская Калифорния, 1886).
Впрочем, излишне доказывать невозможность анархической идеи, которая имеет исторический и социальный смысл только как протест личности против подавления ее свободы. Так, например, анархизм явился бы, конечно, очень полезным и даже спасительным для культуры элементом в случае возникновения «будущего строя» социальной демократии, сделав невозможным последовательное осуществление его отупляющих человечество основ.
Точно так же и наоборот, в эпохи злоупотреблений индивидуализма, подрывающего коллективные интересы, издревле выступала с протестом коммунистическая идея. Время Томаса Мора, автора «Утопии», было эпохой обезземеливания английского крестьянства своекорыстной хозяйственной системой лордов.
Современный социализм также явился под влиянием «буржуазных» злоупотреблений, а злоупотребления буржуазного строя стали возможны и даже неизбежны вследствие ошибочности государственного строя, заложенного французской революцией XVIII века.
Это государство лишено было прямой связи с социальным строем общества, вследствие чего должно было установить ее посредством партий, а это приводит к классовому захвату власти.
В XIX веке захват государственной власти был произведен буржуазией, которая дала ложное направление экономической политике государства, благоприятное для эксплуатации труда капиталом.
Буржуазная идея — во имя свободы личности — установила невмешательство государства в экономические отношения. Это давало чрезмерную силу тому, кто успевал сосредоточить у себя орудия производства, и приводило к подчиненности и угнетению всякого слабого, не успевшего или не умевшего захватить это материальное обеспечение своей свободы и независимости. Огромная масса рабочих пришла в состояние неимущего пролетариата, и протестом против этих злоупотреблений индивидуалистической идеи явилась воскресшая идея коммунизма в разных формах и степенях, создавшая учения Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Луи Блана, Леру, Кабе и т.д. Искание же практической почвы для осуществления социализма породило затем две противоположные формы «пролетарской» идеи: марксизм и анархизм.
Они и ведут теперь штурм против государства, несмотря на то что современное государство стало далеко не то, каким было в начале XIX века, не то, какое вызвало у Лассаля резкий эпитет «будочнического государства», а уже сделало значительные уступки идее коллективизма.
Что есть верного в социализме?
Живучесть социализма зависит именно от того, что в нем является справедливым требованием, предъявленным буржуазно-капиталистическому обществу и государству, а именно:
1) усиление напала коллективности в слишком индивидуализированном обществе;
2) усиление общественной поддержки для отдельной личности;
3) более справедливое и равномерное распределение средств к жизни. Начнем с последнего пункта. Никогда нищета и безвыходное положение члена общества не могли производить более тяжкого впечатления, чем в современном обществе, и никогда этот факт не мог производить более сильного негодования, потому что он, по средствам современного общества, видимо устраним.
Действительно, огромный рост богатств в современном цивилизованном обществе составляет факт бесспорный. Старая гипотеза Мальтуса, будто бы рост производительных сил идет в арифметической прогрессии, а размножение населения — в геометрической, совершенно опровергнута статистикой. На родине Мальтуса, в Англии, население возросло за XIX век в 2 1/2 раза, а общий доход страны возрос в 3 1/4, ценность же имуществ в 5 1/2 раз. В Америке, при огромном притоке эмигрантов, население с 1850 по 1880 год возросло на 115%, но ценность имуществ за то же время поднялась на 512%, то есть в пять раз по сравнению с числом жителей.
Позволительно бы, казалось, ожидать, что при таком блестящем состоянии материальных средств общества мы не встретим в нем хоть самой тяжкой нищеты. А между тем она замечается повсюду. В самой Америке, славящейся благосостоянием жителей, имущество более 5 миллионов семейств исчисляется не свыше 1500 долларов на семью, а еще 5 миллионов семейств имеют имущество всего в 500 долларов на каждое.
В Англии, несмотря на все успехи рабочих союзов, множество людей живут в безысходной нищете. Известные таблицы Буса свидетельствуют, что из 4 209 000 жителей Лондона только 742 000 принадлежат к богатому классу. Рабочие с хорошей платой и прочной работой составляют 2 166 000 населения. Но остальные 1 292 000 погружены в бедность, в том числе 316 000 живут кое-как, изо дня в день в хронической нужде, а 37 000 составляют массу вечно полуголодную.
Было ли в старые времена хуже или лучше? Как бы это ни решать — во всяком случае, положение бедных, каково оно есть, ложится тяжелым укором на такое общество, богатство которого возрастает вдвое и даже впятеро быстрее, чем число его членов. Не хочет это общество или не умеет уничтожить в своей среде нищету — во всяком случае, оно за это подлежит самым справедливым укорам.
Существование значительного числа бедняков особенно поражает и оскорбляет при сопоставлении с неисчислимой роскошью богачей. В Америке исчисляется 4000 человек миллиардеров, которые имеют состояния в 200, 300 и 500 миллионов долларов каждый и получают ежегодно дохода по несколько миллионов, иногда до 50 миллионов на одного человека. А тут же радом живет 5 миллионов семейств, которых все имущество не превышает 500 долларов!
Эта страшная разница в размерах состояний не была бы так оскорбительна, если бы бедные добывали все-таки достаточно средств к жизни. Но у них и этого нет. Еще тяжелее необеспеченность. Можно бы было помириться со скромным существованием, если бы не угнетала мысль о завтрашнем дне, а особенно о возможной болезни, о старости, об участи детей. Но каково положение человека, которого заработок если и позволяет жить кое-как, однако не дает никакого обеспечения? Потерял работу — и сразу очутился в положении бродячей уличной собаки, если не в худшем… Перед миллионами людей каждого из современных обществ среди бедности нынешнего дня вечным кошмаром стоит давящая мысль о дне завтрашнем.
Когда социализм указывает современному капиталистическому обществу, хотя бы даже и с преувеличениями, на эту массу ничем не обеспеченной нищеты, нравственное чувство человека не может не отзываться полным сочувствием к этому укору, и положительную заслугу социализма составляет то обстоятельство, что он целое столетие неустанно пробуждал в этом отношении общественную совесть.
Но его заслуга более значительна: он совершенно прав, взывая в этом случае не к простой филантропии, а утверждая, что общество обязано принять меры к изменению такого положения.
Личное и национальное участие в производстве
В этом обращении к общественному долгу социализм не создал серьезной научной обстановки своего требования. Напротив, он очень грубо преувеличивает его основания своим общим взглядом, будто бы продукт производства создается целым обществом, коллективностью, а потому составляет общественное достояние.
В такой постановке требование его неправильно. Но, анализируя процесс современного производства, нельзя не признать, что если некоторая доля продукта создается личными усилиями трудящегося, то некоторая доля является только потому, что в производстве участвовала коллективная поддержка всей нации.
Это обстоятельство не разработано обстоятельно научным путем. Но оно ясно для каждого, сколько-нибудь занимавшегося анализом современного производства. Я говорю «современного», потому что прежде, в эпохи домашнего хозяйства, национальное участие в создании продукта труда было неизмеримо меньше. В те эпохи общественная роль принадлежала семье, роду, общине. Но зато для всех и была ясна обязанность семьи, общины или рода поддерживать своих членов не из простого человеколюбия, а в силу права каждого члена на такую поддержку.
В современном производстве чрезвычайно усилилось аналогичное право каждого члена общества в отношении всего общества и государства.
В настоящих кратких очерках было бы неудобно отвлекаться в подробные доказательства этого. Но мы, несомненно, должны признать, что всякий продукт заключает в себе две нераздельные части: одну произвела трудившаяся личность, другую — вся совокупность нации. Часть продукта, создаваемая усилиями личности, составляет ее неотъемлемую собственность. Но та часть, которая обязана содействию всей коллективности, не может быть рассматриваема иначе как общественная собственность.
Это образует в национальном богатстве некоторый фонд, хотя и не поддающийся точному вычислению, но составляющий достояние всех членов общества, и каждая личность имеет право на некоторое обеспечение из него.
Трудящиеся XIX века чутьем поняли, что есть некоторая доля продукта, на которую они имеют право не как рабочие данной фабрики или мастерской, а как члены общества.
Это совершенно правильное наблюдение оправдывает требование общественного и государственного попечения о нуждах личности. Социалисты раздувают его до абсурда. Но в надлежащей доле требование справедливо, и задача серьезной науки состоит в том, чтобы показать, в какой правильной форме должно сочетать экономические права человека как личности (то есть право собственности) и права его как члена общества (то есть право коллективного пользования).
Понятно, что при усилении общественного попечения о личности достигалось бы и более равномерное распределение богатства, ибо его неравномерность усиливается до чрезвычайной степени вследствие частного присвоения общественной доли продуктов.
В этом отношении социализм указывает серьезную задачу как науке, так и государственности. Но он не чужд еще одной заслуги: указания на общественную полезность увеличения доли рабочего в богатстве нации.
В старые времена господствовало мнение, будто бы рабочий трудится тем усерднее, чем хуже его положение. Немецкий экономист Шульце-Геверниц приводит любопытные образчики споров XVII века в Англии о том, нужно ли улучшать положение трудящегося. Отец политической экономии Уильям Петти доказывал, что хлеб должен быть дорог, ибо при дешевом хлебе рабочие делаются ленивы. Если бы Цены на хлеб были ниже,— подтверждал Гайтон,— бедные стали бы меньше работать, ибо и меньшим трудом в состоянии были бы добыть необходимое для пропитания. Высокие цены на труд, по понятиям того времени, также вредны для рабочего. Пока вязальщики получали высокую плату, их редко можно было увидеть за работой в понедельник или во вторник, не всегда даже в среду и четверг: они предпочитали проводить эти дни в кабаке, в низменном разгуле.
Вот как судили в старину. Эти взгляды нам небезызвестны и в России. Социалисты («утопического» периода) имеют заслугу наиболее громких протестов против таких взглядов, ставящих в противоречие благо рабочего и силу производства. Практика рабочего движения совершенно оправдала этот протест, и в настоящее время уже научно признано, что, напротив, именно необеспеченность рабочего, его низкий уровень жизни вредно отражаются на производстве. Принято уже за несомненный факт, что производительность труда усиливается с усилением благосостояния рабочего, так что в этом отношении может оказываться выгодным даже и разумное сокращение рабочего времени.
Заблуждения социализма
Указанным, однако, и исчерпывается, кажется, то, что в социализме можно признать правильным и полезным взносом в мысль и жизнь человечества. Наряду с этим он внес неисчислимые раздоры, зависть, злобу и стремления, которые если не в состоянии будут разрушить общество, то способны его искалечить. Нельзя притом не заметить, что в своем развитии социализм становился все более и более разрушительным. В первых стадиях своих — во времена «утопические» — социализм был мечтательным, но в его мечтах было много высокого и благородного. Мало-помалу он становился все более грубо материалистичным, все более забывал идею общечеловеческую и проникался идеей классовой, все свои оценки и стремления стал мерить с точки зрения того, выгодно это или невыгодно для пролетариата. Мы, впрочем, посвятим особый очерк тем плодам, которые дала человеческому обществу пролетарская эпоха социализма. Теперь замечу лишь, что это превращение было неизбежно с той минуты, когда социализм (со времен Маркса) слил себя с чистым материализмом.
Материализм в жизни человека, сословия или целого общества есть начало смерти. Здоровое развитие людей несовместимо с материализмом, который непременно кончает тем, что убивает все их высокие стремления.
Материалистическое мировоззрение социализма убивало не только религию, но и вообще уважение к личности человека, а без такого уважения нельзя воздвигать благородного общественного здания. Пренебрежительное отношение к личности, отрицание ее первенствующего значения для общественности проявилось фактически в том, что социализм в своих планах будущего отнимает у человека все опоры его самостоятельности.
Общая критика идеалов социализма заняла бы слишком много места, и я и в этом отношении рассмотрю лишь наиболее наглядное проявление его идей, показав на нем или совершенную невозможность идеалов социализма, или хотя бы крайнюю вредоносность их осуществления.
Основной пункт спора между гражданским и социалистическим обществом составляет личная собственность и свободный труд.
В подкладке этого лежит то или иное отношение к личности и свободе. Социализм в настоящее время не осмеливается еще и сам открыто отрешиться от уважения к личности и свободе, а потому утверждает, будто бы права личности и свобода нигде не будут так широки, как именно в будущем социалистическом обществе. Нужна известная тонкость философской мысли для того, чтобы видеть совершенную невозможность этих обещаний, но различие между двумя спорящими идеями очень удобно выясняется на наглядных примерах труда и собственности.
Личная собственность и свободный труд
Личную собственность и свободный труд социализм совершенно, категорически отрицает и на место их ставит принцип коллективной собственности и обязательного труда.
Допускает ли социалистическая идея хоть какие-нибудь былиночки частной, личной собственности и свободного личного труда? На словах — иногда, но в действительности — нет. Когда Шеффле выразил мнение, будто бы социализм предоставляет в частную собственность работника созданную им долю продуктов коллективного труда, известный П.Л. Лавров горячо возразил ему, что это неверное понимание духа социализма и учения Маркса. Маркс ясно поправил место своей книги, введшее Шеффле в заблуждение, показав, что все сказанное им об “индивидуальной собственности” в смысле отдельного пользования, доступного всякому индивидууму, не имеет ничего общего с юридической частной собственностью. Строй будущего общества,— говорит Лавров,— представляется социалистам нашего времени преимущественно таким, где каждый, отдавая все свои силы на общественное дело (в которое его собственное существование и его собственное развитие входят необходимым элементом), получает даром от этого общества все необходимое для своего существования и развития.
Мне кажется,— говорит он,— что самый принцип оплаты работы не может иметь места в будущем обществе… Как оплатить определенный труд работника в общественном строе, где он и без того обязан отдавать на общественное дело все свои силы и где общество, со своей стороны, обязано давать ему все необходимое из общего имущества?.. Всякая форма оплаты труда по частям предполагает частную собственность, покупные наслаждения, неравенство долей участия в выгодах общежития… Все это находится в противоречии с основами рабочего социализма (Шеффле А. Сущность социализма. Примечания П. Л. Лаврова. СПб., 1906).
Тот же взгляд развивается и Бебелем.
Общая экспроприация всех средств производства,— говорит он,— создает для общества новую основу. Все условия жизни и труда для обоих полов — в промышленности, земледелии, торговле, условия воспитания и брака, условия научной, художественной и общественной жизни — коренным образом изменяются… В будущем строе всякое руководство и управление по воле лишь отдельных лиц является окончательно устраненным. Как только общество становится единственным собственником всех средств производства, основным законом становится обязательный труд всех способных к труду. Новое общество будет требовать от всякого, чтобы он занялся какой-либо определенной — промышленной, земледельческой или иной полезной — деятельностью, выполнение которой необходимо для удовлетворения существующих потребностей (Бебель А. Социализация общества).
Я привожу эти цитаты только для примера. Социалисты не скрывают своего учения. Частная, индивидуальная собственность уничтожается. Единственным собственником делается общество. Что касается того, будет ли потребление «индивидуально», будет ли человек есть пищу на отдельном приборе или же и это будет производиться «коллективно», из общего котла или мисок, — это вопрос столь пустой, что о нем не стоит и разговаривать.
Может ли в социалистическом обществе существовать наряду с обязательным также и свободный труд, то есть, отбывши обязательную повинность труда, может ли человек остальное свободное время трудиться как ему угодно и над чем угодно? Да что бы ни говорили они, ясно само по себе, что свободного труда в их обществе не может быть. Ведь единственный собственник всех имуществ, всех «вещей», всех орудий производства есть общество.
Как же возможно трудиться, не имея ни орудий, ни материалов, для труда потребных? Ясно, что свободно трудиться в социалистическом обществе нельзя: нужно сначала испросить надлежащее разрешение, испросить отпуска материалов и орудии труда. А заведующие делами общества были бы даже неразумны, если бы раздавали орудия и материалы, не осведомившись, для чего они испрашиваются и стоит ли затрачивать общественные средства на указанный труд. Свободного труда при таких условиях не может быть, если бы даже его обещали социалисты.
Значение собственности
Мыслима ли, однако, свобода личности, а также и энергия производства, без права человека на свободный труд и обладание продуктами своего труда?
В своем «Опыте социалистического катехизиса» Жюль Гед не может не признать, что собственность — желание сделаться собственником — могла быть и еще остается одним из двигателей производства в таком обществе, которое делало и делает собственность непременным условием благосостояния и независимости. Но, возражает он, собственность поощряет к труду лишь тех, кто имеет надежду и способы сделаться собственником, то есть меньшинство людей. Да и среди этого меньшинства собственность возбуждает стремление не столько к производству, сколько к эксплуатации других (Guesde J. Essai du Catechisme socialiste).
Точно так же Жюль Гед признает, что в нынешнем обществе собственность дает обеспечение личности и ее свободе, но замечает, что это опять касается лишь тех немногих, которые достигают обладания собственностью, а в отношении массы других людей институт собственности является вредным для их свободы.
Понятно, насколько софистично такое рассуждение. Прежде всего, вопрос вовсе не в том, много или мало в настоящее время собственников, а в том, какое значение имеет для человека собственность. Если полезное, то ясно, что следует не уничтожать собственность, а приложить усилия к тому, чтобы ею обладали все люди. Социалисты же признают пользу собственности для развития человека, но заключают совершенно обратное: так как собственников мало, то нужно уничтожить собственность совсем! Что же это за нелепый оборот мысли! С такой логикой можно дойти и до отрицания просвещения. Действительно, просвещение дает силу, но просвещенных людей мало, а для не обладающих им оно ничего не может дать; сверх того, просвещенные люди нередко пользуются силой знания для эксплуатации невежд. Следовательно, по логике Жюля Геда, следует совершенно уничтожить просвещение.
Логика социалистов тут явно хромает. Точно так же хромает и их статистика. Можно ли сказать, что собственностью обладают лишь немногие? Это совершенно явная неправда. Богатых людей действительно мало, а бедняков, то есть людей, не имеющих средств для среднего, приличного (по понятиям времени) существования, действительно слишком много в капиталистических обществах. Но это не значит, чтобы даже эти бедняки не обладали никакой собственностью.
Некоторая собственность, то есть личное независимое обладание какими-нибудь «вещами», имеется почти у всех людей современного общества, за исключением младенцев, умалишенных и прочих неправоспособных лиц. Можно и должно возражать против распределения собственности, можно требовать, чтобы доля каждого человека была более значительна, — но только совершенная неразвитость ума может не заметить, что собственность даже самых ничтожных размеров имеет все-таки благодетельное значение.
Даже пролетарий, живущий исключительно трудом дня, все-таки имеет в своей собственности хоть те продукты, которые приобретает дневной заработной платой, имеет одежду, кое-какие вещи в своей квартире, имеет и такие вещи, которые могут быть превращены в микроскопический «оборотный капитал», как, например, часы и т.п. И как ни ничтожны размеры этой собственности, она все-таки дает опору свободе и независимости пролетария пропорционально своей величине. Понятно, что человеку, имеющему собственность на миллион рублей, она обеспечивает независимость в сто тысяч раз сильнее, нежели тому, кто имеет собственность всего на десять рублей. Но даже эти ничтожные десять рублей все-таки не уменьшают независимости человека, небезразличны для его независимости, но обеспечивают ее, хоть на десять рублей, но все же обеспечивают.
Точно так же право иметь собственность даже и этому несчастному пролетарию открывает надежду на обогащение. Повсюду есть такие примеры. Но для людей, вообще, дело вовсе не в том, чтобы выйти непременно в миллионеры. Для личного существования это ничуть и не нужно. Но право собственности открывает всякому человеку пути к достижению приличного существования, а потому увеличивает энергию его труда, его деятельности вообще. Пути, открывающиеся перед ним, весьма различны, смотря по условиям данного гражданского общества. Можно достигнуть открытия своей мастерской или приобрести недвижимую собственность, иногда можно иметь сбережения в бумагах, иногда — достигнуть коллективных организаций взаимопомощи, как это особенно развито рабочими Англии. Но при всех этих способах человек опирается на право собственности, на принадлежность ему добытых им вещей и на право ими распоряжаться по своему усмотрению. Если бы у него не было этого права, то он бы ничего не мог достигнуть. Когда же у него есть право собственности и свободы, то это поощряет энергию, воспитывает независимость и привычку к соображению своих сил и внешних обстоятельств. Поэтому не для одних богачей, но для всех людей право собственности есть основа независимости и энергии деятельности.
Значение свободного труда
Заменяя личную собственность и свободный труд коллективной собственностью и обязательным трудом, социалисты обещают, что у них всякий получит от общества все ему необходимое. Оговорюсь, что я не отрицаю коллективной собственности: она иногда есть единственная возможная форма собственности, всегда существовала, существует и в современном гражданском обществе. Но вредная сторона социализма состоит не в присутствии коллективной собственности, а в отрицании личной собственности, которая для нормального существования человека и общества должна быть основой всякой собственности. Только незыблемость личного права делает прочным право коллективное. Сверх того, при уничтожении личной собственности, а стало быть и свободного труда, энергия деятельности людей, а стало быть и производительность труда, должна неизбежно упасть. Поэтому обещание социализма дать все необходимое членам будущего общества в большем количестве, чем при свободе, совершенно неисполнимо.
Мы в России еще хорошо помним времена крепостного труда. Тогда крестьянин точно также непременно «получал необходимое». С голоду он не мог умереть, и за подобные случаи имение помещику конечно, было бы взято в опеку. Труд точно так же, как у социалистов, был обязательный. Не только на барщине, но и у себя дома крестьянин не мог не работать. Но производительность крепостного труда была самая жалкая. С экономической стороны именно это и сделало неизбежным падение крепостного права, так как при нем Россия не в состоянии была развивать силы хоть сколько-нибудь удовлетворительно в сравнении со свободным трудом Европы.
Такой знаток экономики крепостной России, как А. И. Кошелев, в своей всеподданнейшей записке о денежных средствах России (в 1855 году) определяет, что с тягла помещик имеет от 15 до 25 рублей дохода, так что общий доход дворянства с 10 миллионов душ (4 миллиона тягл) достигает 80 миллионов рублей. У нас кричали об эксплуатации крестьян, а между тем эта эксплуатация с 10 миллионов душ не могла доставить более жалкой суммы в 80 миллионов.
Это зависело от малой производительности подневольного труда и необеспеченности права собственности.
Для такой, например, богатой местности, как Воронежская губерния, наблюдатель крепостной эпохи (г-н Малыхин) высчитывал годовой доход крестьянского тягла в 50 рублей. У него высчитаны решительно все источники дохода с полевого и домашнего хозяйства, причем г-н Малыхин имел в виду доказать, что тогда крепостным жилось лучше, чем казенным крестьянам, так что, конечно, не уменьшал цифр. Но как ни плох наш теперешний труд, а все-таки ныне один рабочий по добывающей (главнейшей земледельческой) промышленности производит в год — в среднем — на 260 рублей.
Впрочем, за XIX век сами социалисты дали немало новых доказательств слабости труда, не основанного на личной собственности и свободе. Все опыты социалистических общин кончались крушением, а их было сделано очень много Оуэном, Фурье, Луи Бланом и т.д. Ассоциаций по системе Луи Блана было основано до трехсот (не считая жалких «национальных мастерских», от которых Луи Блан отрекался с самого начала их). Но и те ассоциации, которые основывались убежденными людьми со всем жаром и старанием добиться хороших результатов, разбивались о социалистический принцип равной платы. Сохранялись долго лишь те ассоциации, которые восстанавливали права собственности.
Полную неудачу потерпели и опыты фаланстеров Фурье, которых насчитывается более тридцати.
Причины их крушения сводятся к слабости производительности труда и тем беспорядкам, которые вытекают из отрицания личных прав. Североамериканская фаланга (наилучшая из всех) работала так плохо, что могла выдавать своим членам, например, всего по 30 копеек, и порядочные рабочие уходили из нее, чтобы зарабатывать втрое и вчетверо больше свободным трудом. В фаланге дошло наконец до того, что и есть стало нечего. Старый фурьерист рассказывает, что в одно утро членам был предложен только гречневый пирог и вода, в другой раз — ничего, кроме овсянки. Члены не только остались голодны, но были сконфужены таким несоответствием между ожиданиями и их исполнением. Вот на что сошло,— говорит г-н Щеглов,— увеличение произведений в десять раз, которое обещал Фурье своим последователям! (Щеглов Д. История социальных систем от древности до наших дней. Т. 2 (Шарль Фурье). СПб., 1889).
Опыты Оуэна, лично отличавшегося замечательным организаторским талантом, были тоже не более удачны. Громкой известностью пользуется его цветущий Нью-Ланарк, но в нем именно не было еще ничего социалистического. Это было просто хорошо и гуманно поставленное предприятие, которое лишь доказало, что при обеспечении рабочих хорошей платой и уважении к их правам фабрика может производить больше, чем при системе грубой эксплуатации. Но те опыты Оуэна, где были применены социалистические принципы, все разрушились, обнаруживая общую черту: неспособность к производительности труда.
Одной из главных причин, ведших к разложению ньюгармонийскую общину, в полном ее составе, были экономические особенности, отнимавшие всякую энергию у членов общины,— говорит г-н Щеглов. Было замечено,— рассказывает Рей,— что их ревность и деятельность уменьшались вместе с увеличением числа членов. Чем больше было их число, тем больше они старались свалить друг на друга производительные работы, что наконец привело к дефициту. Бус поясняет: Отдельные личности оказывали весьма незначительное сочувствие к общему благосостоянию. Некоторые сделались ленивы и стали бременем для других. Прилежные находили, что они не пожинают плодов своих трудов. Холостые жаловались, что они несут тягости семейной жизни, не пользуясь ее утешениями. Женщины в особенности были недовольны тем, что они обременены работой больше, чем следует на их долю. Неудовольствиям и зависти не было конца.
Это, конечно, судьба всех социалистических обществ, не только прошлых, но и будущих. Современные социалисты говорят, что неудачи прежних опытов происходили оттого, что это были изолированные общины и что социалистический строй должен быть вводим сразу в огромном масштабе и даже по возможности во всех государствах сразу… Это рассуждение практичное. Если бы некуда было бежать, это предотвратило бы разбегание членов социалистического общества! Последователям Фурье, Оуэна или Луи Блана легко было при первом же разочаровании уйти в «старый строй», чтобы жить там на своей воле и зарабатывать втрое больше. Если же повсеместная «диктатура пролетариата» все захватит в свои руки и принудительно заключит человечество в рамки социалистического строя, то уходить будет некуда…
Однако такая безвыходность положения членов его не спасет социалистическое общество от внутреннего банкротства и нищеты. Да притом такой способ поддержания своего строя не доказывает высоты идеи его. Принудительно люди живут и на каторге, и если с каторги, за строгой системой надзора, не убегают, это не значит, что арестанты очарованы прелестью жизни в кандалах и за принудительным трудом.
Заключение
Итак, в рассуждении о социализме мы для блага общества и государства не должны упускать из виду ничего такого, что составляет справедливый протест против проявляющихся в них недостатков, но никак не можем принять социализм в его основах.
Социализм хочет излечить головную боль, отрубивши голову. Он призывает не к уничтожению недостатков общества, а к уничтожению самого общества, ставя себе фантастические планы, долженствующие якобы осчастливить человечество. Но уничтожение частной собственности и свободного труда могло бы только погубить общество, сделавши труд непроизводительным и отняв у свободы личности самое важное обеспечение.
Нет, не таким путем мы устраним бедствия, на которые указывает социализм. Истинный путь для улучшения нашей общественности и устранения ее недостатков состоит в том, чтобы пользоваться для этого ее же собственными средствами.
Гражданское общество, пережившее в мире тысячелетия при самых разнообразных условиях, доказало свою гибкость и приспособляемость. Будучи основано на действительных законах политической и социальной природы, гражданское общество, искусно реформируемое, может дать людям все, что только возможно по законам природы. А того, что по законам природы невозможно, не может дать людям никто.
Задача разумной реформы современного общества состоит в том, чтобы, отвергши фантазии социализма, искать средств действия в самих основах гражданского общества.
Такова должна быть также задача и самих рабочих, и их разумных и искренних друзей.
Лев Тихомиров
Публикуется по изд.
Тихомиров Л. А. Критика демократии. Статьи из журнала «Русское обозрение». М.: Москва, 1997. С. 267-282
