О Благом Судии
Всякое заблуждение в вере является губительным и повреждает нравственное сознание человека. Но как быть, когда сталкиваешься с ересью, которая непосредственно и направлена на ниспровержение закона Божия и нравственного сознания? Видимо, есть некий основной вопрос, который при любых условиях должен разрешаться человеком правильно. Таким коренным представлением является вера в Единого Бога или, что то же самое, вера в Благого Судию.
Это именно то, чего не хватало еретикам-гностикам. Лев Тихомиров делает любопытное замечание, что разнообразные гностические секты объединялись двумя элементами: 1) неспособностью перестать быть язычниками, 2) непременным желанием связать себя с Христианством [1]. Образ их выражений был христианским, но мировоззрение в целом оставалось языческим. При этом, как известно из церковной истории, они упорно приписывали себе связь с Церковью, всячески разлагая ее, где изнутри общин, где извне.
В настоящее время гностицизм продолжает выдаваться за Христианство, как, например, в учении митрополитов Антония (Храповицкого) и Сергия (Страгородского), у других “православных” модернистов. Изложим вкратце основные пункты этого учения.
“Бог есть любовь” – одна из цитат, которые гностики приводят в свое оправдание. А если Бог есть любовь, то Он, будто бы, не может ни судить, ни гневаться, ни наказывать грешников.
Слова Священного Писания, где говорится о гневе, суде, наказании, понимаются гностиками иносказательно. Так, гнев – всего лишь “условное выражение”, которое не отражает ничего существенного из воли Божией о человеке. Суд и наказание, согласно этому учению, содержатся уже в самих делах и происходят как бы автоматически, помимо воли Божьей. Митр. Сергий (Страгородский) так излагает эту точку зрения: Бог воздает грешнику тот самый огонь, который грешник возжигает своими грехами” и “понятие возмездия может приниматься именно в смысле естественного последствия [2]. Перетолковывая слова св. Иринея Лионского, которые как раз направлены против гностиков, митр. Сергий пишет, что наказанием для грешников явится та самая жизненная стихия, которую они добровольно избрали и возлюбили в земной жизни [3].
Аллегорически понимается и то, что грех есть преступление Божественного закона и что грешник оскорбляет Бога. С существенной стороны, согласно этому учению, грех совершается тогда, когда сам человек отдаляет себя от Бога, так что, по выражению митр. Антония: свободное возвращение от зла к добру разделено длинным путем борьбы и страданий [4]. Грех, как мы видим, представляется как степень отпадения от Бога, а не как преступление.
Вообще, по словам митр. Сергия: если дело идет о Христианстве по существу, правового понятия о возмездии в прямом и строгом смысле нельзя допустить [5]. А также: Понятие возмездия в устах священных писателей и отцов Церкви употреблялось только в смысле предварительном, только чтобы быть понятным обыденному настроению” [6].
Итак, мы видим, что внешнее изложение христианского учения вроде бы сохранено, за исключением некоторых акцентов и оттенков. Оно даже способно выдавать себя за Православие, ведь признаются и Святые отцы Церкви, однако и их писания о суде, наказании, о грехе, как преступлении закона, понимаются аллегорически. При этом Предание используется для подрыва авторитета Писания, и наоборот. То есть мы имеем дело с определенным механизмом изложения христианского учения, изобретенным для того, чтобы при этом суть Христианства была из него изъята.
Спор по существу вопроса с гностиками даже и не нужен, настолько различны эти две религии: язычество, рисующее Бога безразличным к добру и злу, и Христианство, устанавливающее нравственный закон, по которому каждый получит по своим делам, согласно воле Благого Судии.
Интересно тут как раз то, что и эти ереси говорят о поразительном влиянии Христианства. И о том, что Христианство притягательно для этих “внешних” лишь как сила, но не правда. Гностицизм – довольно характерное умонастроение для тех, кто не желает отказываться ни от чего из своей прошлой языческой жизни, своих привязанностей и предрассудков, но при этом по непонятному пристрастию хотел бы, чтобы его принимали за христианина. Это заставляет гностика искать в Писании иносказание, смысл которого противоречит самому Писанию. Ведь в самом деле, если вдуматься в то, что предлагается нам, христианам: понимать как аллегорию то, что Бог хочет, чтобы мы творили благое и не творили зла! Гностики говорят, что это всего лишь начальная стадия, а они сами будто бы взошли ввысь, туда, где нет этих ограничений, где “бог” есть безразличная любовь, не желающая и не творящая ни добра, ни зла.
Расхождение между Христианством и гностицизмом состоит не в способе толкования Писаний. Хорош любой метод, если при этом извлекается тот смысл, который содержится в Откровении, а не вкладывается извне, из какого-то помрачения.
Священное Писание говорит о суде, новые еретики перетолковывают это как любовь. Но разве апостолы, пророки и евангелисты оказались непослушными и сказали что-то от себя, по своему человеческому разумению? Или не постигли того, что сказали? Так на эти вопросы отвечает св. Ириней Лионский:
Эти пустейшие софисты [гностики] говорят, будто апостолы с лицемерием приспособляли свое учение к приемлемости слушателей и давали ответы сообразно с мнениями вопрошающих… Апостолы, посланные для отыскания заблудших, для прозрения невидевших и исцеления больных, конечно, говорили с ними не по их настоящему мнению, но согласно с откровением Истины… Христос говорил с апостолами, не приспособляясь к старому их мнению, и давал ответ не сообразно с расположением вопрошающих, а согласно с спасительным учением без притворства и без лицеприятия [7].
Или, может, апостолам досталось неполное знание? Выслушаем того же отца:
Неприлично же утверждать, что апостолы проповедывали, прежде чем получили “совершенное знание”, как осмеливаются некоторые говорить, выдавая самих себя за исправителей апостолов. Ибо после того как Господь наш воскрес из мертвых, и они облечены были свыше силою нисходящего Святого Духа, исполнились всеми дарами Его и получили совершенное знание, – они вышли в концы земли, благовествуя о благах, дарованных нам от Бога, и возвещая небесный мир людям, которые и все вместе и каждый порознь имеют Евангелие Божие [8].
Делаются ссылки на то, что само слово человеческое условно, сам ум человеческий слаб и не понимает Божественного. Неужели апостолы не познали любовь Божию? А если познали любовь, то как могли бы назвать любовь другим именем? Не благочестивее ли согласиться с тем, что Бог Сам о Себе сказал Своим пророкам, апостолам и евангелистам, и не исправлять их слова по языческому разумению?
Человеческое, заявляют, слово все равно не выражает сущности Божией. Если так, тогда не говори и слова “любовь”, забудь слово “Бог”. Так и иконоборцы сжигали иконы, говоря, что Божество неизобразимо. Слово же, в самом деле, не выражает естества Божия, и Божество Сына, правда, неизобразимо. Что ж из этого? Не Божество изображаем мы на иконе, и не о естестве Божием, которого никто никогда не видел (Ин. 1:18), говорим. Но изображаем Христа по тому человеческому естеству, которое Господь принял на Себя. И возвещаем из Писаний то, что Сам Господь счел полезным для нас знать о Нем. Ни больше, ни меньше, чем хотел Бог Всемогущий, Он сказал нам о Себе. Отсюда и знаем, что Бог есть любовь и что Бог – Судия Благой. Знаем, что милует грешника и наказывает нераскаянного. Господь говорит человекообразно, чтобы человек понял, а тот после всего этого говорит: нет, не хочу слышать слов человеческих, хочу слышать Божественные глаголы!
Тонкостию ума и быстрым движением его мы можем созерцать разнообразную красоту Божественной природы,- пишет св. Кирилл Александрийский,- но говорить о ней мы можем только человекообразно и по подобию с нами, так как язык не может простираться до полного выражения истины. Поэтому и Павел, распорядитель таинств Спасителя, просил слова у Бога “во отверзение уст” его (Еф. 6:19). Итак, нисколько не должна вредить природным достоинствам Единородного бедность нашей речи, но должно мыслить о Нем Богоприлично, что по нужде говорится человекообразно – Им ли Самим ради нас или и святыми о Нем по ограниченности нашей природы [9].
Святитель Кирилл Иерусалимский так говорит:
Итак, мы будем говорить о Духе Святом только то, что написано. Если же не написано чего, о том не станем любопытствовать. Сам Дух Святой изрек Писания, Сам и о Себе сказал, сколько хотел или сколько мы вместить можем. Итак, будем говорить то, что Он сказал, а чего Он не сказал, того и мы говорить да не дерзаем [10].
Гностики затрудняются в понимании того, как Бог может быть Единым и одновременно Благим Судией. Им кажется, что Бог, так как Он Един, не может быть одновременно и Благим, и Судией.
Об этой ошибке предупреждал св. Дионисий Ареопагит, говоря: невежественной толпе, не разбирающейся в единстве наименований Бога “любовью”, свойственно склоняться к частичному, плотскому, разделительному пониманию, которое не являет собой истинной любви, но ее извращение, или, скорее, отказ от настоящей любви. Ибо толпе недоступно сочетание воедино Бога и простой Любви [11].
Отсюда, с одной стороны, как пишет св. Ириней Лионский, они придумали Бога без гнева и благого, говорили, что один судит, а другой спасает [12].
С другой стороны, для гностиков Бог оказывается лишь единством Силы, которая действительно может быть либо благой, либо судящей. Потому гностики и вынуждены понимать аллегорически даже Воплощение и Искупление, что, по словам св. Григория Паламы, если бы не воплотилось Божие Слово, тогда и Отец не явился бы как истинно Отец, ни Сын – как истинно Сын, ни Дух Святой, и Сам происходящий от Отца, ни Бог в существе и ипостасях, но представлялся бы созданию как некая Сила, именно как и говорили безумные древние мудрецы, а теперь последователи взглядов Варлаама и Акиндина [13].
Да и как могут иметь правильное понятие о Боге-Слове те, у кого нет правильного понятия о человеческом слове. Они хотели бы, наверно, чтобы слово именовало сущность Божества. А когда убеждаются, что слово именует Божество, но не Его сущность, отвергают на этом основании указания Писания. Их не удовлетворяет то, что Бог сказал нам о Себе, и они хотели бы познать Его естество, которое никто не видел и не возвестил [14].
В заключение сделаем несколько замечаний о гневе, сострадании и о “нравственном монизме“. Для каждого ясно, что слова “гнев” и “сострадание” некоторым образом сопрягаются в нас со страстностью. Но это не мешает Писанию использовать их применительно к Богу, и никто никогда не порицал Писание за это. В данном случае мы имеем дело с иносказаниями, но “гнев”, “сострадание”, “долготерпение” и пр. от этого не становятся бессмысленными или богохульными.
Как пишет св. Василий Великий, Бог в Писании намеренно допустил неясность к пользе ума, чтобы возбуждать его деятельность. И, во-первых, нужно, чтобы занятый этим ум отвлекаем был от худшего, а, кроме того, приобретенное с трудом почему-то более к себе привязывает [15].
Что это значит в практическом смысле, то есть как же нужно понимать эти человекообразные слова?
Основываясь,- пишет тот же святитель,- на общих понятиях, надо согласиться – противоречащих выражений о Боге не разуметь буквально. Так, например, по общепринятому разумению должно признать, что Божие естество благо, непричастно гневу и правосудно. Посему, если Писание говорит, что Бог гневается, или скорбит, или раскаивается, или дает кому ответ не по достоинству, то надлежит вникнуть в цель изречения и внимательно подумать, как может быть восстановлен истинный смысл, а не извращать достойных уважения мыслей о Боге [16].
Иначе говоря: гнев Божий мы понимаем как проявление правосудия Его, а скорби – как проявление Божественной Любви.
Еще раз повторим: такая неясность Писания отнюдь не является недостатком. Напротив, следует сказать, что поскольку в познании свойств и воли Божией участвует наша личность и наш ум, то благочестивые понятия о Боге как раз должны представляться раздельными, а не слитными. Раздельные понятия соединяются не друг в друге, а в Едином Боге. Поэтому Тот же Бог наказывает, и Он же милует. И при этом требует от нас, чтобы мы различали: где гнев, а где милость.
В толковании на Псалтирь Святой отец говорит следующее: Кто возмог сам созерцать все в подробности, в ясных и неслитных представлениях, и после того, как сам созерцал, может и другим изобразить благость Божию и праведный суд Его, тот приносит Господу славу и честь (Пс. 28:1), равно как и тот, кто проводит жизнь согласную с таким созерцанием [17].
В предисловии к толкованию на книгу пророка Исаии, св. Василий пишет так:
Дух не производит в душах омрачения, а напротив того возбуждает ум, очищенный от греховных скверн, к созерцанию мысленного. Посему нет невероятного, что лукавая сила, злоумышляющая против человеческой природы, приводит разум в слитность, но нечестиво говорить, что то же самое действие производит присутствие Божия Духа [18].
Вот такое-то, без участия ума, с заменой его чувством, слияние всех понятий о Боге и происходит в гностическом учении. Митр. Антоний справедливо наименовал его “нравственным монизмом”. Для него характерно неразличение понятий добра и зла под видом всепоглощающей любви Божией. Суд, наказание и гнев поэтому понимаются не как проявление воли Бога, то есть Божественной Личности, а как действие обезличенной, пусть и Верховной, Силы. Якобы не Бог судит дела и помышления человеческие, но каждый сам, находясь внутри нравственного монолита, судится своими делами и помышлениями. Собственно, в этой замене Личного Бога-Троицы безличной силой и состоит корень зла, который произвел как русских модернистов от о. Флоренского до о. Александра Меня, так и вроде бы православных и консервативных митр. Сергия и Антония.
Роман Вершилло
Библиография
[1] Тихомиров Л.А. Религиозно-философские основы истории. М., 1997. С. 189
[2] Православное учение о спасении. Казань, 1898. С. 122
[3] Православное учение о спасении. Казань, 1898. С. 128
[4] Догмат Искупления//Богословский вестник. Сергиев Посад, 1917. октябрь-декабрь. С. 304-305
[5] Православное учение о спасении. Казань, 1898. С. 119
[6] Православное учение о спасении. Казань, 1898. С. 119
[7] св. Ириней Лионский. Против ересей// Раннехристианские отцы Церкви. Антология. Брюссель: “Жизнь с Богом”,1978. Кн. 3. гл. 5. С. 635-636
[8] Там же. Кн. 3. гл. 1. С. 628
[9] св. Кирилл Александрийский. Толкование на Евангелие от Иоанна. Сергиева Лавра: 1901. С. 118
[10] св. Кирилл Иерусалимский. Огласительное поучение 16-е/ Огласительные и тайноводственные поучения. М.,1900. С. 248-249
[11] св. Дионисий Ареопагит. О Божественных Именах//пер. о. Геннадия (Эйкаловича). Буэнос-Айрес,1957. Гл. 4. пар. 12. С. 56
[12] св. Ириней Лионский. Против ересей// Раннехристианские отцы Церкви. Антология. Брюссель: “Жизнь с Богом”, 1978. Кн. 3. гл. 25. С. 722
[13] св. Григорий Палама. Омилия 16. О Домостроительстве Воплощения Господа нашего Иисуса Христа//Беседы: В 3 т. М., 1994. Т. 1. С. 163
[14] св. Григорий Палама. Омилия 11. О честном и Животворящем Кресте//Там же. С. 111
[15] св. Василий Великий. Толкование на пророка Исаию//Творения: В 3-х т. СПб.,1911. Т. 1. С. 224
[16] Там же. С. 224
[17] св. Василий Великий. Беседы на псалмы// Творения: В 3-х т. СПб.,1911. Т. 1. С. 122
[18] св. Василий Великий. Толкование на пророка Исаию//Творения: В 3-х т. СПб.,1911. Т. 1. С. 223
Добавить комментарий