О сочинениях Александра Дугина

Журналист Александр Дугин начинал свою карьеру с разговоров о так называемом “Третьем пути”.

“Третий путь” – это основательная и фундаментальная идеология [1, с. 36]. Это именно третий путь, то есть не буржуазный и не советский, не западный и не восточный. Последователи “Третьего пути” – не правые и не левые [1, с. 9].

Следите за руками фокусника! Вот, готово: третий путь – это то же самое, что второй, то есть советский. Примеры такого превращения – в последних статьях А. Дугина.

Или следующее последование слов: Земля и Вода лежат в основе представления человека о земном пространстве. Земля и Вода определяют два подхода: островной (власть Воды) и континентальный (власть Земли). Но у островной Японии – менталитет континентальный, а у США островной. Значит, Япония – маленький, но континент, а США большой, но остров. Следовательно, заключает Дугин, статус Острова или Континента зависит от “специфики типичного сознания населения”. Вывод: в основе представления человека о земном пространстве лежат представления человека о земном пространстве [2, с. 114-116].

Православная Церковь учит, что Бог сотворил из ничего мир и человека.

Напротив, язычество утверждает, что Бог не сотворил мир, а произвел из Своей сущности.

А. Дугин снова совершает тот же фокус. Для него язычество и есть подлинное и лучшее Православие: Когда мы имеем дело с действительно полноценной и аутентичной традицией, можно почти всегда обнаружить в ней оба аспекта – и трансцендентализм (Христианство.- В.Р.), и имманентизм (язычество.- В.Р.), причем… имманентизм… составляет внутреннюю эзотерическую часть [3, с. 23].

Как мы видим, сочинения Александра Дугина замечательны по крайней мере в одном отношении. В них описываемый предмет лишен самого своего существа. Это Православие – без Православия, оккультизм – без тайн, геополитика – без всякой политики, “Третий путь” – без всякого отличия от первого и второго.

Если третий путь может стать вторым, континент – островом, а Христианство – язычеством, то значит мы имеем дело не с основательным рассуждением, а с болтовней.

Как пишет об этом явлении Мартин Хайдеггер: Поскольку говорение утратило первичную связь с обсуждаемым сущим, либо же никогда не обретало ее, то оно сообщает себя не по способу изначального усвоения этого сущего, а путем пересказывания и перебалтывания чужих речей…

В таком пересказе-перебалтывании, когда в результате уже и поначалу отсутствовавшая самобытная почва доходит до полной беспочвенности, конституируется болтовня. К тому же болтовня не ограничивается устным разбалтыванием, но распространяется и на письме – как писанина…

По-средственное уразумение читателя никогда не сможет решить, что почерпнуто изначально и выработано трудом, а что просто наболтано. И более того, по-средственное уразумение и не пожелает проводить такого различения и не почувствует в нем потребности, поскольку ведь оно все понимает… Болтовня есть возможность понимать все без предварительного усвоения сути…

Болтовня, которую всякий может подхватить, не только освобождает от обязанности подлинным образом понимать, но и образует некоторую безразличную понятность, от которой ничто не закрыто [11, с. 32].

Это погружение читателя в безразличную понятность обычно называется “оболваниванием”, и должно считаться вредным продуктом “желтой” журналистики. Но статьи А. Дугина опасны в превосходной степени, поскольку распространяются в среде почвенной, патриотической и консервативной. Здесь они подрывают ту самую основательность, которая составляет суть консерватизма.

Хотя болтовня развивается безотносительно к сути дела, но это никакой не произвол. Это произвол, так сказать, принудительный.

У болтовни есть свои строжайшие законы, не менее строгие, чем в мире действительности. Здесь всегда нужно поступать и говорить без отсылки к основаниям, всегда творить только свою волю, никому не подчиняться, но быть добровольным рабом своих мечтаний и видений.

В мире болтовни действуют скучные законы, и, в частности, словесное наполнение статей А. Дугина подлежит закону дихотомии, то есть формального деления на две части. Как пишет А. Дугин, начало проявленного существования должно быть обязательно двойственным [4, с. 30].

Здесь все делится надвое: тайные общества – на пассивные и активные [5, с. 46].

Так, например, масонство – это принципиально “доброе” инициатическое движение, разделившееся под влиянием внешних сил на плохое “египетское” и шотландское “христианское” [5, с. 48] [2, с. 74].

Иудаизм также бывает хороший и плохой, и поэтому Рене Генон (французский эзотерик первой половины XX века, которого А. Дугин считает своим учителем) относился “в целом позитивно к ортодоксальной иудейской традиции, и особенно к иудейскому эзотеризму – Каббале” [5, с. 52].

И мировой заговор не один, а два: атлантический и евразийский. И два Ордена, разыгрывающие драму с этими заговорами, немыслимы друг без друга, и отрицать один из орденов – отрицать тайную логику человеческих и космических циклов [5, с. 128].

Весь мир в мечтаниях нашего автора поделен на две половины. Но неверно было бы сказать, что он считает одну половину плохой, а другую хорошей в прямом – то есть нравственном – смысле слова. Никаких гарантий не существует, поэтому нельзя, строго говоря, утверждать, что Евразия – это хорошо, а Атлантика – плохо [5, с. 128].

А. Дугин предупреждает читателя: Мы имеем дело с самым настоящим “оккультным заговором”, смысл и метафизическая подоплека которого часто остаются совершенно неизвестными для самих его непосредственных участников, даже для самых ключевых фигур [5, с. 94].

В призрачном мире, в отличие от реального, не существует морального выбора, и выбора вообще. В таком мире помещается всего одно “я” – того, кто бредит. Поэтому там не может быть морали, хотя бы как давления общественного мнения, или внутреннего чувства стыда. “Я здесь один – так чего же мне стыдиться, и кто меня осудит?”

А. Дугин в начале своей журналистской карьеры откровенно сообщил читателю, что излагает чисто призрачную модель, в которой есть место для него одного, а редактор и читатель газеты “День” безропотно согласились с этим.

Мы постараемся,- писал А. Дугин в 1991 г. в “Дне”,- описать планетарный “заговор” двух противоположных “оккультных” сил, чье тайное противостояние и невидимая борьба предопределила логику мировой истории [5, с. 91].

А. Дугин ставит слово “заговор” в кавычки, потому что заговора нет. Противостояние двух сил – тайное, а борьба – невидимая. Он рассматривает не историю, а логику истории, говорит о геополитических проектах. И все это лишь на том основании, что доказательства в конспирологии не важны [5, с. 16].

Логика и законы – первичнее фактов: Конспирологическая логика и знание сакральных соответствий в данном случае являются более первичными, нежели факты. Например, контр-инициация должна быть связана с кровью уже по своему определению, а значит в реальности эта связь не может не подтверждаться [5, с. 74-75].

Оказывается также, что центр мира зависит от местоположения исследователя, и западные традиционалисты не считают Россию центром мира, потому что живут не в России, а на Западе.

Мировоззрение, приверженцем которого является А. Дугин, называется “имманентизмом”. Оно исходит из того, что стоит помыслить о “заговоре”, то мысль о заговоре уже есть реальность, а поскольку мыслю “я”, то это реальность более метафизически важная, чем реальная действительность.

Имманентизм считает, что написать слово “Евразия” – значит сразу же создать: не Евразию, конечно, но правомочную модель. Иначе говоря, это мировоззрение не различает идеи, имеющие основание в бытии, и идеи номинальные, фиктивные. Тогда как на самом деле идеи фиктивные есть факт биографии их создателя, и будучи сообщены другим, ничего им не сообщают.

Более того, имманентизм даже отдает предпочтение фиктивным идеям. Поэтому в своих сочинениях А. Дугин открывает тайны непостижимые, как любая человеческая глупость, и невидимые, как невидимы химеры и кентавры.

С имманентизмом мы встречаемся там, где факты не важны, там, где может быть все, что угодно, и где можно сказать все, что угодно, о том, о чем угодно.

Однако в сумасшедшем мире можно даже сказать, что имманентное – трансцендентно [6, с. 27]. То есть, что химера – это и есть действительность.

Таков пейзаж языческого сознания – принципиально однородный, однообразный и плоский. Пресловутая яркость и сила фантазии нехристианских народов – это бесполезные усилия украсить серую реальность. В этом мире нет неразрешимых проблем, потому что нет принципиальных проблем.

И наш автор скользит по поверхности вещей, и даже не вещей, а слов. Так алкоголик решает все проблемы с помощью водки, а журналист с помощью еще нескольких сотен написанных слов.

Конечно же, нет ничего более далекого от здравого ума, чем имманентизм. Так, хотя центр мира можно указывать по-разному и в различных точках, он не является произвольным. Центр мира зависит от того, какой избран принцип для его вычисления. А местоположение исследователя никакой не принцип.

Но, что бы ни казалось язычникам, мы действительно живы, и живы в мире созданном Богом. Благой Творец создал хороший мир, мир наполненный явной и еще неведомой красотой, жизнью и смыслом. Единственное, что не несет на себе печати Творца, единственное, что сочинил сатана и его поклонники,- это ложь и грех.

Как пишет св. Дионисий Ареопагит: Зло не существует ни само по себе, ни в иных существах. Зла, как такового, нигде нет. Становится же оно им вследствие не силы, а слабости. И даже демоны обретают бытие из Блага, и это бытие благо. Зло же в них является плодом отпадения от природных их добродетелей, изменением к худшему их тождества и свойств, и ослаблением присущих им ангелоподобных совершенств. Они стремятся к Благу, поскольку стремятся существовать, жить и мыслить; поскольку же не стремятся к Благу, постольку устремляются к небытию. А это не стремление, а лишь извращение подлинного стремления [12, с. 72].

Выдавать одно за другое и лишать вещи их смысла есть сатанинская ложь, а не безобидная вещь. Это не проходит безнаказанно ни для лгущего, ни для читающего, ни для публикующего.

Непозволительно обессмысливать понятные вещи и установившиеся понятия.

Для обычного человека – гипотеза есть то, что имеет некоторое достаточное основание, а для А. Дугина – то же, что фантазия, которая “соответствует архетипу”, а архетип – фантазия, которая соответствует сама себе.

В мире нормальных людей, если говорится о заговорах и проектах, то о действительных, или хотя бы вероятных, а для А. Дугина это вовсе не важно. И в геополитике не важно, поскольку континенты и их население в нашу эпоху предельно удалились о тех архетипов, которые им соответствовали в примордиальные времена. Поэтому между реальными континентами и реальными расами… и метаконтинентами и метарасами… сегодня существует не просто различие, но почти обратное соответствие [2, с. 129].

Разница между искусственным и естественным для А. Дугина относительна. Нет различия между субъектом и объектом [2, с. 122].

Так и Православие для обычного человека – это вера в Бога, а для А. Дугина Православие – часть индуистской традиции, главнейший пророк которой – Рене Генон, открывший спасительные пути” [2, с. 10].

Метафизика

Метафизика есть знание простых истин, и, как таковая, доступна каждому. Следовательно, любая старушка-христианка – лучший метафизик, чем А. Дугин, поскольку она имеет верные простые понятия о Боге.

Простые вещи нашему автору кажутся неинтересными. Не нравятся правые, консерваторы, Церковь, Царь и прежде всего Царь-мученик Николай. Не нравятся понятные идеи, конкретный человек, Россия, Христианство, то есть все, что нравится нормальному человеку.

Случай с А. Дугиным показывает, насколько трудно просто, без задней мысли, “принять веру по катехизису”, на чем настаивал Константин Леонтьев. И насколько проще, и в количественном смысле продуктивнее, блуждать в мире фактов, действительных и мнимых.

Мы хотим этим сказать, что А. Дугин вообще не мыслит метафизически, глубинно, он не исследует никаких причин, а пребывает в явлениях, примерах. Его мысль, как всякая ложная мысль, развивается в одной только плоскости.

Так А. Дугин и Генон считают наиболее совершенной философией индийскую метафизику, которую высокопарно именуют “Традицией” [3, с. 24] [4, с. 3]. Это дискредитирует их как мыслителей, поскольку индийская метафизика страдает коренным недостатком: неясностью оснований.

Учение Генона – это метафизика с разделением всех уровней бытия и небытия на пары по половому принципу на “мужское” и “женское” начало. Причем “женское” начало (небытие, или смерть) первенствует в каждой паре, то есть на каждом уровне бытия.

Активное же “мужское” начало на каждом уровне подчиняется “женскому”, от него зависит и в конце концов непременно уничтожается, или, как выражается А. Дугин, “абортируется”, отбрасывается. Короче говоря, мы имеем дело с одной из разновидностей индийского тантризма, где главное божество – женское, и олицетворяет собой смерть.

Итак, мир нашего автора делится на две части. Назовем одну из них “минус”, а другую “плюс” [4, с. 6-11].

Минус – это “начало” (не начало в собственном смысле, поскольку рассуждение идет без основания) пассивное, женское. Это смерть, небытие, бесконечность, Запад.

Плюс – это “начало” активное, мужское. Это жизнь, бытие, конечность, Восток.

Минус везде и всегда имеет первенство над плюсом.

Минус и плюс вместе составляют “двойственность”. Но “двойственность” есть что-то “одно”, потому что таков “закон” дихотомии в призрачном мире А. Дугина. В этом мире “одно” всегда имеет в себе “иное”.

Но “двойственность” это не просто сумма минуса и плюса, а “перво-двойственность” [6, с. 28]. И как таковая, “перво-двойственность” должна быть выше минуса и плюса. Это есть верховный минус. Вместе они составят апофатическую “троицу”:

–

– +

Если эта схема покажется читателю слишком простой и недостаточно сакральной, он может ее продолжить, причем как вверх к “примордиальным” элементам, так и вниз в “десакрализованные” регионы.

–

– +

– +

– +

– +

– +

Ведь понятно, что по “закону” дихотомии у “перво-двойственности” есть свое “иное” – начало активное, мужское. И уже из “перводвойственности” и “иного” опять возникнет нечто целое – “перво-перводвойственность”.

Для здравого ума, который в любом случае есть ум христианский, здесь покажется удивительным и непостижимым, что “производящая” сторона – это смерть, а не жизнь. Но так и должно быть: для язычника жизнь на каждом этапе побеждается смертью. Он не верит в Живого Бога, поэтому и отрицает акт творения.

Размножение “абсолюта” происходит делением или “проявлением”. И значит, чтобы в результате получился “плюс”, нужно чтобы делился (отрицал сам себя) “минус”.

Итак, мы видим, что Геноновская метафизика есть язычество, где бытие – часть “бога” и “бог” часть мира.

“Сущность Вселенной – божественна”. “Вселенная есть ничто иное как манифестация Слова” [7, с. 58]. Но, поскольку и этот “бог”, и это “слово” есть небытие, то в таком мире над всем должна царствовать смерть.

У А. Дугина возникает уже не одна “троица”, а “троица апофатическая”, “троица онтологическая” и иные. Это было видно на нашей схеме, так как ячейка

–

– +

продолжалась в бесконечность вверх и вниз. Ясно, что дугинских “троиц” может быть сколько угодно.

Вся цепь повторяющихся ячеек составляет “абсолют”, где плюсы и минусы – бесчисленные “аспекты абсолюта”. Такой “абсолют” подлежит не вере, и не религиозному взгляду, а “гнозису”, или метафизике.

А. Дугин считает, что Православие сильно теряет от того, что ему неизвестны эти операции со знаками “плюс” и “минус”. Это может исправить только знакомство с трудами Генона [4, с. 4].

Соотнося со своими плюсами и минусами Лица Святой Троицы, А. Дугин лжет на Бога, в частности, отождествляя Христа с “возможностью проявления” и т.д.

Везде, где А. Дугин пишет о Троице, он богохульствует. Особенно это касается поистине дурацких рассуждений о “качествах” Лиц, и о внутренних аспектах абсолюта и “внутрибожественных качествах”.

А. Дугин говорит о каком-то “сущностном (бытийном, онтологическом) аспекте” Троицы [4, с. 12], что есть бред, поскольку Бог – не часть мира, а его Творец. Следовательно, Бог всегда превосходит любой “бытийный аспект”.

В самом деле, легко убедиться, что для религии, по крайней мере христианской, здесь места нет, поскольку учение А. Дугина-Генона во всем и на всех уровнях, в главном и в частном, противоречит Христианству.

Как писал о еретиках-гностиках христианский апологет Тертуллиан: У еретиков же нет ничего общего с нашим учением. Они нам чужие; об этом достаточно свидетельствует то, что они лишены общения с Церковью. Я не обязан относить к ним то же, что предписано нам. Ибо у нас и у них не один и тот же Бог, и не один Христос, то есть не тот же самый [13, с. 102] .

Как ненавижу, так и люблю

А. Дугин признает главенство небытия: Всякая полноценная традиционная метафизика признает превосходство небытия над бытием [3, с. 23].

Небытие совпадает с наиболее глубинной сущностью смерти, а смерть доминирует как качество над всеми уровнями бытия [6, с. 26].

Жизнь, дарованная человеку Богом,- это ограничение, негативная категория [5, с. 73].

А раз главенствует смерть, то следует ненавидеть жизнь и вообще всякое творение Божие.

Для А. Дугина плоть – относительна и метафизически бессодержательна, но имеет какой-то непонятный ему особый, чрезвычайно важный и весьма неочевидный смысл [4, с. 36]. Физическая реальность “умалена” до бесконечно малой точки [2, с. 181].

А. Дугин приписывает Христианству воззрение, что вселенная соткана из “ничто” и есть чистый прах, приведенный к существованию единовременно божественным произволением [4, с. 57]. Тогда как на самом деле Господь, как учит Христианство, сотворил не прах и не ничто, а вселенную, которая хороша (Быт. 1:31). Как пишет св. Дионисий Ареопагит: Все существующее сохраняет свою собственную природу неиспорченной, потому что преисполнено всякой божественной гармонии и священного благолепия [12, с. 26].

Все существа, поскольку они существуют, благи и происходят из Блага [12, с. 62],- учит св. Дионисий. Бог спасает все существа от внутреннего распада и сохраняет свойства всех существ недвижимыми и нешаткими [12, с. 107].

А у А. Дугина душа, Богом созданная, в “обожении” уничтожается: Обожение есть нечто радикально отличное от спасения души, так как в данном случае невозможно говорить не только о “сохранении” индивидуальной тонкой формы (то есть души), но и о сохранении сверхформального (но тварного) небесного духа, причинно приведшего к возникновению души. В этом смысле А. Дугин понимает слова, что для спасения нужно погубить свою душу [4, с. 69].

Дугин отрицает вечность души, как индивидуального существа. Для него душа не наделена “однонаправленным”, “лучевым” бессмертием… Душа, тонкая форма, сотканная из субстанции атмосферы, переживает тело, в котором она провела земную жизнь, и может существовать самостоятельно и после телесной смерти… Но путь на небо духа… для индивидуальной души невозможен, так как этот мир, по определению, не допускает в себя существ, облеченных формой [4, с. 33-34].

В религии смерти на “небо духа” не может попасть ничто живое. Это “рай”, где существуют только призраки и архетипы, вроде всечеловека Адама, и даже двух Адамов: райского и падшего!

Вообще для нашего автора есть необходимое различие внутренней природы людей [2, с. 148]. Для него существуют два метафизических рода людей: добрые и злые. Дугин называет это антропологическим дуализмом [4, с. 50], который непреодолим даже для христиан [4, с. 242]. Евреи метафизически другие, чем индоевропейцы [1, с. 248].

Дугин в чисто теософском смысле настаивает на вскрытии внутри человеческой личности некоторого существа, радикально отличного от старого и привычного “я” индивидуума. Это новое “я”, “новый человек“. Причем Дугин утверждает, что это происходит в крещении [4, с. 148]. Он проповедует выход за границы малого индивидуального “я” [10, с. 7].

Все это, кратко сказать, есть смерть души, в которой Дугин видит “спасительный” выход для человеческого существа.

Такая вселенная, какую сочинил А. Дугин, естественно идет к упадку [4, с. 224]. Отсюда ненависть А. Дугина к этому миру, и распространяется она равномерно на все четыре стороны света. Впрочем, те, кто, с его точки зрения, преуспевает и побеждает, вызывают у него большую ненависть.

А если А. Дугину что-либо симпатично, вроде России, Востока и Севера, то только потому что они потерпели метафизическое поражение и вот-вот, как считает А. Дугин, “абортируются” в тартарары.

Геополитика, в изложении А. Дугина, учит, что есть два фактора – континент-суша (Евразия и ее сердце – Россия) – это бытие, активное, мужское начало; и остров-море (США) – начало небытия, женское, пассивное.

Согласно учению А. Дугина, начало небытия, женское, пассивное первенствует над бытием. Значит, США, а до нее Англия, исходно, заведомо и всегда первенствует над Россией, а Россия лишь подчиняется, поскольку метафизически ниже. И гибель России неизбежна.

А. Дугин думает утешить патриотически настроенного читателя тем, что и Запад погибнет [8, с. 57]. Но это слабое утешение, поскольку в следующем цикле все возродится в той же самой пропорции.

Такая любовь к России на обычном языке называется ненавистью к ней и проповедью превосходства Запада.

Союз с Православием

По своему “закону” дихотомии, А. Дугин должен был придти к тому, что есть два генонизма-индуизма – хороший и плохой. Плохой – западный, хороший – восточный “православный”. А значит, пути А. Дугина ведут к Православию, которое он намерен употребить так же как “третий путь”, геополитику, и другие словесные игрушки.

Вот как он пытается “слить” Православие с язычеством: Христианство не отменило, но возвысило и подтвердило древнюю дохристианскую веру [2, с. 19]. Христианская традиция гармонично наложилась на традицию более древнюю… [2, с. 15]. Все это… можно объяснить единым прадревним мифологическим комплексом [2, с. 25].

А вот та же ложь, украшенная фразами о сакральности и священности: И эта древняя (языческая.- В.Р.) традиция… предопределила основную логику священной истории России [2, с. 15].

А. Дугин рассуждает без основания, и поэтому он не сталкивается ни с каким “сопротивлением материала”. Ему кажется, что он может все соединить и слить, а потом разделить по своему усмотрению. Там, где царствует механическое разделение, там же происходит и механическое объединение: прорыв глубинных архетипов бессознательного [2, с. 14]. Это невысказанная религия, идеологическое подразумевание [2, с. 28].

При этом А. Дугин уверяет, что его идеи не противоречат Православию, как будто языческие идеи и Православие изменятся от того, что поставлены рядом в одной фразе.

Это беспочвенность, которая есть коренной порок. А. Дугин не обращает внимания на то, что язычество и Православие имеют разные основания, и эти основания не сдвинуть никаким количеством слов.

Но для него Православие и есть некоторое число слов. Так, он пишет, что Святые отцы Церкви признавали креационизм только в отношении падшего мира [4, с. 56-57].

Православие и даже язычество дают ответы на вопрос: кто и как сотворил мир. А. Дугин спрашивает: каковы слова? что говорят о сотворении мира? Речь идет о словах, а слова, как мы выяснили, для А. Дугина значат все, что ему угодно.

А. Дугин считает свою цель достигнутой, когда все сведено к словам, и его ответ на вопрос о делах Творца сводится к ответу о словах.

Христиане почитают Святых отцов за то, что они написали истину, то есть передали нам достоверные известия о том, что действительно сотворил Господь. Но для А. Дугина важно, что Святые отцы что-то написали, а раз написали, то это уже поддается его операциям.

А. Дугин объясняет свой интерес к Православию тем, что православный дух сродни Востоку [9, с. 38]. И там и тут он видит мистико-коллективистскую цивилизацию, гностическое богословие и учение об империи, как спасительном организме. Поскольку эти воззрения невозможно обнаружить в Церковном учении, наш автор утверждает, что эти воззрения тайно содержатся избранными личностями внутри Церкви.

А. Дугин пишет, что наиболее “высокие” личности внутри Церкви всегда сохраняли верность язычеству, и даже образовывали внутри нее свои сообщества. Поэтому мировоззрение еретиков-гностиков он считает частью христианского вероучения. В раннем Христианстве язычески-гностическая линия даже доминировала [7, с. 58]. Он также утверждает, то Никейский Символ веры есть исповедание языческое, с небольшой уступкой христианским предрассудкам [7, с. 60-61].

А. Дугин считает, что современное Православие далеко от языческого идеала, но выражает надежду, что, столкнувшись с языческим Востоком, Православие вынуждено будет обратиться к метафизическим истокам веры… оживить и реставрировать зерно интеллектуального и посвятительского содержания традиции [2, с. 39], то есть откажется от Христовой истины во имя индуистской восточной традиции.

Его ввело заблуждение то, что Православие носит имя Восточной Церкви. Катехизис Православной Церкви объясняет, что Церковь называется Восточной, поскольку на востоке, в земле Иудейской, Господь наш Иисус Христос, совершив дело спасения нашего, положил начало Своей собственно Христианской Церкви [14, с. 57]. Таким образом, имеется ввиду вовсе не индийский или китайский Восток, а Палестина.

А. Дугин видит будущее Православия в соединении экзотерического начала Церкви (то есть церковной организации) и языческого эзотерического гнозиса. Этот подход, как он выражается откроет неограниченные возможности глубокого и неожиданного понимания русского Православия [2, с. 140].

А. Дугин представляет дело так, что он по своему желанию может примкнуть к Церкви со своими языческими убеждениями. С его точки зрения, в лице еретиков-гностиков эзотерическая подоплека Православия уже есть [2, с. 142-143], отсутствует лишь метафизический инструментарий [4, с. 4]. Почва для превращения Христианской Церкви в языческую подготовлена, и А. Дугин призывает гностиков “вливаться в традицию”.

Для постижения метафизической традиции… единственным путем… является принятие традиционной религии и попытка через духовную, ритуальную и интеллектуальную практику в рамках этой религии проникнуть в ее эзотерические, внутренние аспекты, в ее тайны [2, с. 55].

А. Дугин подумал и о том, чтобы еретики, которых он призывает проникать в Православие, не подверглись влиянию христианских идей. Он предупреждает: чтобы пробиться к вечной незамутненной обожающей истине Православия, необходимо прежде всего научиться отслаивать от традиции продукты отчуждения, не придавая им серьезного значения, не сопротивляясь им, но и не поддаваясь им. Иными словами, следует стремиться к тому, чтобы минимизировать “человеческое”, земное, мирское измерение Церкви… необходимо вопреки всему настаивать на мистической полноте и совершенстве Церкви, вычленняя сверхвременный, благодатный, преображающий ее аспект [4, с. 245-246].

Он говорит, что в религии гнозис остается неполным и религия должна постоянно внутренне корректироваться чистым эзотеризмом [3, с. 24]. Каковую роль, по его мнению, исполняли постоянно возникавшие в Церкви ереси, в основе своей языческие.

В течение восьми лет русское патриотическое движение в лице газеты “Завтра” снисходительно относится к обществу поклонников смерти, которые открыто говорят, что они вносят начало смерти в те организации, в которые они входят. Хотя бы даже патриотическое движение решило по тем или иным причинам покончить с собой, но Русская Церковь не может терпеть внутри себя тех, кто готовит гибель Христианства.

Заключение

Нет никакой возможности и надобности опровергать доводы А. Дугина. Он почитает самого себя стоящим над Богом и сотворенным Им бытием. А. Дугин – язычник, и значит, его основной тезис неверен. И даже будь в его защиту один или тысяча доводов, христианин не может с ним согласиться никогда.

Следует также отметить, что у А. Дугина мы встречаем такой же однообразный принудительный произвол и стремление устроить секту внутри Церкви, что и у православных модернистов. Достаточно вспомнить “кочетковцев”, “меневцев”, “борисовцев”, “желудковцев”, прочих научившихся отслаивать от традиции продукты отчуждения, не придавая им серьезного значения, не сопротивляясь им, но и не поддаваясь им.

Есть и прямые совпадения: противопоставление спасения и обожения, мистический коллективизм, и др.

Так, например, богослов-модернист Владимир Лосский учил о том, что “спасение”, то есть жизнь,- это момент только негативный [15, с. 179].

Тот же Лосский говорил, что в нашем состоянии после первородного греха мы не знаем тварной личности в ее чистом виде: то, что мы в общежитии называем личностью, по существу личностью не является. Мы знаем лишь результат смешения – особи, индивидуумов, разбивающих единую человеческую природу, делящих ее между собой… индивидуум не есть личность [16, с. 69].

Даже учение о двух метафизических родах людей находит свое выражение в модернистском богословии: Новый Адам – Христос – становится родоначальником нового… естества, которое возникло в Нем впервые вследствие обожения человеческого естества падшего, но к которому приобщаются все спасаемые… Это новое человеческое естество становится онтологически отличным от ветхого, в котором остаются все непричастные Тела Христова. Между двумя человеческими родами пропасть оказывается глубже, чем между человеком вне Церкви и животным миром [17, с. 404].

А. Дугин все более и более “сопрягает” Православие с язычеством, а модернисты движутся ему навстречу, все более разлагая Православие в себе и в умах своих адептов.

В творениях Александра Дугина мы наблюдаем невероятное падение и распадение человеческого сознания. Главная причина его в том, что этот человек поставил себя вне Божеского и человеческого закона, избрал себе некую точку вне добра и зла, выше закона и благодати.

Это абсолютно невозможно, поскольку не такова роль человека в созданном Богом мире. Если же кто-нибудь говорит, что он находится “над”, “выше” и “вне”, то он говорит ложь, которая разрушает в нем самом человека.

Роман Вершилло

1998 г.

Примечания

[1] Дугин Александр. Консервативная революция. М.:”Арктогея”,1994.

[2] Дугин Александр. Мистерии Евразии. М.:”Арктогея”,1996.

[3] Дугин Александр. Великая метафизическая проблема и традиции//Милый ангел. М.:”Арктогея”,1991. Т. 1.

[4] Дугин Александр. Метафизика благой вести. М.:”Арктогея”,1996.

[5] Дугин Александр. Конспирология. М.:”Арктогея”,1993.

[6] Дугин Александр. Метафизический фактор в язычестве//Милый ангел. М.:”Арктогея”,1991. Т. 1.

[7] Дугин Александр. Крестовый поход солнца//Милый ангел. М.:”Арктогея”,1996. Т. 2.

[8] Дугин Александр. Апокалипсис стихий//Элементы. N 8. 1996-1997.

[9] Дугин Александр. Геополитика православия//Элементы. N 8. 1996-1997.

[10] Дугин Александр. Метафизика национал-большевизма//Элементы. N 8. 1996-1997.

[11] Хайдеггер Мартин. Бытие и время//Работы и размышления разных лет. М.:”Гнозис”,1993.

[12] св. Дионисий Ареопагит. О Божественных Именах//пер. о. Геннадия (Эйкаловича). Буэнос-Айрес,1957.

[13] Тертуллиан. О крещении/Избранные сочинения, под ред. А.А. Столярова. М.,”Прогресс”,1994.

[14] Пространный Христианский Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви. Варшава,1930

[15] Лосский В.Н. Догматическое богословие/Богословские труды. 1972. N 8.

[16] Лосский В.Н. Личность и мысль Святейшего Патриарха Сергия // ЖМП. 1984. N 11.

[17] Василий Лурье. Примечания к книге: прот. Иоанн Мейендорф. Жизнь и труды святителя Григория Паламы. Введение в изучение/пер. Начинкина Г.Н. СПб.:”Византинороссика”, 1997.